Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита
Что ж, особого доверия к оленям не испытывала и Ксения. Ей уже случалось ездить на них. Олень обязательно завезет в какой-нибудь куст и свалит либо прет прямо на деревья, обдирает седоку бока. Но ведь нет лошадей! Нет их и на базе. Все в разгоне. В других отрядах. Значит, на те отряды больше надежды, на них главный упор… Надо работать, пока хватит сил, используя в полную меру то, что, как говорится, бог послал.
Она ничего не сказала Мамонову. Бесполезно читать ему мораль. Он в этом смысле непробиваемый.
Но вдруг заговорил Дудкин — тихо, даже ласково :
— Вот кричим мы, приятель, что денег нам иной раз вовремя не заплатили, а иной раз продукты не те дали, лошадей нет, того, другого, третьего… Всё требуем, всё шумим. Чуть что — претензии. И это очень грустно, приятель. И сразу видно, что мы вроде поденщиков, люди в тайге случайные, урвем кусок — и прочь… Нам не важны интересы дела…
Мамонов посмотрел на Игоря, сбычившись.
— А тебе, значит, они важны? А мне, значит, нет?.. Я, значит, человек в тайге случайный?
— Ну что ты заладил — «значит, значит»? — отмахнулся Дудкин. — Я не о себе или о тебе речь завел. Я говорю вообще… Я могу привести убедительный пример — возьмем Обручева в молодости. Ты слыхал, надеюсь, о таком геологе?
Котеночкин запоздало хохотнул, а Мамонов никак не отреагировал на вопрос — быть может, он и не знал, кто такой Обручев.
— Ну, так вот… Обручев коня на свои деньги покупал, проводнику платил, молоток геологический и тот не даром ему достался. И ходил он в тайгу сам. За ним, представь, не летели самолеты, пароходы не доставляли ему продовольствия! Но он шел, а потом месяцами расплачивался с долгами. Вот это энтузиаст! И вот кто по праву может называться настоящим геологом — не из каких-то меркантильных соображений, а по призванию!
Мамонов выслушал эту тираду терпеливо, не дрогнув бровью и не изменившись в лице. Потом беспечно отозвался:
— Ну, так он же геолог по призванию и образованию, а я работяга. Мне подавай гроши и харчи хороши.
Ксения хотела что-то сказать, но не решилась. Одно ей показалось отрадным — появился этот Дудкин, и как-то сразу стало яснее вокруг. Она почувствовала себя и крепче и уверенней. Есть на кого опереться.
— Вот что, — сказала она, доедая горелый сухарь с тушенкой, — берите-ка, ребята, рюкзаки. Хватит уже вам.
4
Растянувшись цепочкой, отряд вышел на еле приметную во мхах тропинку. Сзади понуро брели два оленя и переваливался на коротких ногах, обутых в ичиги, каюр Объедкин.
Нижние ветви лиственниц и стволы обросли бурым мхом, свисающим, как бороды, и эти «бороды» нещадно рвали накомарники. В накомарниках было душно, и мир сквозь черную кисею казался убогим и недужным, лишенным сияния красок и свежести воздуха, и небо нависало бесцветное, крохотное, с овчинку…
Ксения подняла сетку, приладила ее сверху на полях соломенной шляпы и, наконец, вздохнула посвободнее, глубоко и радостно. Небо рванулось навстречу глазам размашистое и бездонное, мхи разметались привольно, мягко, в них утопали ноги, как в дорогих коврах. Летала сухая шелковистая пряжа паутины и щекотно касалась разгоряченной кожи.
Цвели беспомощные анютины глазки, испятнал кусты розовый накрап бутонов шиповника, волшебно пахло смолой, соками растений. Пахло жизнью!
Но гнус — эти кровожадные рыжие комары, эта махонькая блестящая мошка, эти огромные пауты, кусающие с налета! Гнус проникал в нос, в гортань, он уже затмил небо, и не хотелось смотреть на буйно расцвеченные мхи. В воздухе звучала хорошо организованная, бессмысленная и тоскливая мелодия, выводимая мощным хором пискливых, тонких и даже басовитых голосков.
Приуныв, Дудкин запел с видом бывалого, много пережившего геолога:
Нас кормят наши ноги верные,
Мы все ревматики, наверное,
А. голова для накомарника,
Должно быть, только нам дана…
Ксения усмехнулась, прихлопнула комара на щеке и опустила сетку.
Отряд вышел к высоченной гряде известняков, сверху черных, изукрашенных потеками, посредине серых и внизу, у самой воды, розовых.
— Внизу известняки кембрийские, — пояснила Ксения. — Вверху юрские. Любопытно! А вдруг эта толща известняков не немая? А вдруг мы обнаружим в ней фауну?.. Трилобитов, например? Может быть, это кое-что объяснит.
Дудкин поднял плоский, вроде блина, известняк и спросил:
— А что такое трилобит?
Ксения не успела ответить.
— Первая тварь на земле, — отвернувшись, с неудовольствием пояснил Мамонов. — Надо бы знать. Обручева знаешь, а трилобитов не слыхал. Вот ищи, его можно найти в известняках кембрия! Он такой… с рожками.
Так, походя, фауну не легко было обнаружить. Ее и не обнаружили. А гряду плечом не опрокинуть. Прошли дальше и остановились у ручья с крутой излучиной. Дно в ручье было светлое, сплошь вымощенное мелкими камешками.
Мамонов и Котеночкин полезли с лотками в воду. Жанна открыла кожаный футляр своего радиометрического прибора, готовясь «прощупать» окрестности «на уран», а Ксения по обыкновению что-то записывала. И только через несколько минут хватились Дудкина. Он исчез.
— Он остался там, у известняков, — догадался Мамонов. — Рогатых трилобитов, дурак, ищет!
— Не смей так говорить! — крикнула, не сдержавшись, Ксения.
— Ну, пожалста, — согласился Мамонов. — Я против него ничего не имею. Только ни фига он в нашем деле не смыслит. Я что? Я ничего…
— Ты ничего… — успокаиваясь, проговорила Ксения. — Ты всегда ничего.
Стали кричать хором. Наконец, к общей радости, Дудкин откликнулся. Вскоре он вышел к излучине.
— Еле догнал вас, — сказал он, запыхавшись. — Не хотел бы я остаться один, не зная броду…
Медленно вращая в руках лоток, чтобы слить с водой крупную гальку, Мамонов неодобрительно заметил:
— Да-а, бывает, что здешние медведи скальпируют людей. Они злые. Муравятники. Мы прошлым летом оставили парня-рабочего в тайге. Денька на два, поберечь продукты от зверья. Так он повалил вокруг себя огромные деревья, обложился кострами, чуть тайгу не поджег, вроде как у нас Объедкин… И все время кричал…
— То есть как это кричал? — насторожившись, тихо спросил Дудкин.
— Ну, как… Обыкновенно. Благим матом, — пояснил Мамонов. — Потом отряд там проходил, чужой, не наш, ну его и подобрали чуть живого с перепугу. Слаб в коленках оказался.
Все притихли. Ксения через силу официально вымолвила:
— Попрошу вас больше не отставать, Игорь. В тайге шутки плохи. И вам худо будет, и нам не мед… Напомните мне в лагере — на всякий случай я вам дам компас.
В последующие дни Дудкину пришлось-таки худо, но не потому, что он отстал или заблудился. Нет, он уже старался не отставать, он просто растер с непривычки ноги.
Стали чаще делать привалы.
Ксения бинтовала ему ноги, и у нее это получалось неплохо, как у заправской сестры милосердия. Если бы она смогла, то и рюкзак понесла бы за Дудкина. Ведь она видела, как уставал парень!
Но, странное дело, его почему-то мало кусали комары. Он совсем от них не отмахивался и почти не носил накомарника, подаренного ему Мамоновым. Только, отмывая шлихи, царапал ногтями мокрые руки. Вот рук комары не жалели!
Ксения ему посоветовала:
— Вы опускайте руки в воду, когда отмываете шлих. Всё не так будут жалить.
Дудкин внял доброму совету. Мамонов строил предположения:
— У тебя, наверно, состав крови не тот. Не подходящий для комаров. Или ты чем другим питаешься.
— Да, — дружелюбно отвечал Дудкин. — Марципанами…
Даже обычно молчаливый и нелюдимый Объедкин вмешался в этот разговор.
— Насчет крови — это может быть, — согласился он. — Однако, я еще когда был в армии, в ту еще, гражданскую, расквартировали наш полк в грязных до ужасти казармах. А внутре, в казармах-то, все как есть было обито фанерками. И клопов за теми фанерками была тьма-тьмущая. Как только свет долой — они сразу все на потолок, прицепляются и, значит, пикировают. Без промашки, однако, с лету на голое тело. Вот я и говорю — на кого пикировали, а на кого нет. Потому — кровь не та, не того скусу. Клоп — он насекомая с перебором!
— Эх, — вздохнул Котеночкин, — сказки сказками, а вот комар никакого не признает перебору. А жаль. Потому что, может, какой человек больше заслуживает, чтобы его комары грызли, а какой вовсе не заслуживает!
Но Ксения радовалась: не боится Дудкин комаров — и отлично! Они все-таки едят его поедом, но он старается не показывать вида.
Ксения поймала себя на том, что ждет, может быть, случайных взглядов Игоря. Ей хотелось говорить с ним, сидеть рядом, она испытывала смутное волнение, когда брала у него горелый сухарь, кружку чаю…
