Анита Мейсон - Иллюзионист
Храм пуст. Все это было злой шуткой. Никакого сигнала не будет.
Эли пришел навестить его.
— Уходи, — тихо сказал Симон. — Чтобы я тебя больше не видел. Чтоб и духу твоего близко не было.
Эли ушел, несчастный и сбитый с толку.
Симон зарылся с головой в подушку и зарыдал.
Со временем его горе утихло. Он оцепенел, словно потерял способность чувствовать. Он лежал, размышляя о своем состоянии, и пришел к выводу, что в нем нет ничего сколько-нибудь жалкого. Оно просто бесполезно. Предстоящая жизнь казалась ему бесцветной и ничем не примечательной. Он думал, где взять силы, чтобы прожить ее.
Наконец он встал с постели и от скуки пошел в кабинет. Сперва у него кружилась голова и от слабости подгибались ноги, но он почувствовал себя лучше уже оттого, что он мог двигаться. Прежде чем вернуться в постель, он час читал Платона и обнаружил, что он снова испытывает интерес к чтению. Весь следующий день он провел за чтением, сидя за столом. Через день он поднялся из постели после завтрака и сказал Деметрию, что выздоровел.
Большую часть времени он проводил за чтением. В основном он читал книги по философии, но иногда брал с полки томик поэзии, книгу по истории или один из магических трактатов. Читал он беспорядочно: перечитывал некоторые отрывки по нескольку раз, пропускал целые разделы, перескакивал с одного автора на другого, придерживаясь одной темы. Он что-то искал.
К концу недели он понял, что этого не найдет. В книгах не было ничего, кроме слов.
Он поставил книги обратно на полку и подошел к окну. Был ранний вечер. Прохладный ветерок взметнул дневную пыль и принес отдаленный стук молотка медника. С соседней улицы слышался шум громкой ссоры, разгоревшейся между двумя возчиками. На крыше соседнего дома щебетала птичка.
Симон сказал Деметрию, что отправляется на прогулку, и вышел из дома.
Он пошел по направлению к театру, где давали глупую комедию, которая нравилась публике, прогулялся в толчее базара и собирался возвращаться домой, когда, шагая по улице, ведущей в один из бедных районов, увидел небольшую толпу. Непроизвольно он двинулся туда. Вероятно, это было представление фокусника или акробата, а возможно, и мага. Он удивился, каким острым было чувство зависти.
В центре образованного людьми круга стоял худощавый, просто одетый, ничем не примечательный человек. Перед ним стояла почти вдвое согнувшаяся женщина с привычным выражением боли на лице. Ее правая рука судорожно дергалась. Симон видел ее на рынке: она была такой с рождения.
Он взобрался на корзину с оливами, чтобы лучше видеть.
Человек протянул руку и положил ее на плечо женщины. Он что-то сказал. Толпа затихла.
Это было подобно выпрямлению засохшего растения после дождя. Что-то пробежало по телу горбуньи, расслабляя, выпрямляя и успокаивая его.
Она стояла прямо. Она была здоровой.
— Чудо, — выдохнул Симон.
Женщина бросилась в ноги исцелителю. Он поднял ее.
Поверх толпы его глаза нашли Симона и встретились с глазами бывшего мага.
3. Царствие
— Я была в поле, — возбужденно рассказывала сестра Ребекка, — собирала хворост для очага и думала о том, сколько хвороста мне нужно, ведь мне нужен хворост назавтра, чтобы развести очаг, и будет ли достаточно хвороста назавтра, или мне придется искать его в другом месте, и я начала беспокоиться, и вдруг это снизошло на меня. Это было подобно… Просто снизошло, и всё. «Не беспокойся о завтрашнем дне». И я поняла. Все хорошо. Всегда будет достаточно хвороста.
Она замолчала и положила руку на колено Симона.
— Ты понимаешь? — спросила она.
— Да, конечно, — равнодушно сказал Симон.
— И даже если его будет недостаточно, — продолжала сестра Ребекка, — это неважно. Каждый день мы получаем то, что нам необходимо, и не надо об этом думать. И я подумала: «Так вот что это значит». И почувствовала себя такой счастливой.
Она одарила небольшую группу людей, собравшихся вокруг очага Иосифа, лучезарной улыбкой. Они тоже улыбнулись: ей и друг другу, радуясь общему открытию.
Огонь затухал.
— Это означает, — продолжила сестра Мириам, — что нам не надо беспокоиться ни о чем. Вот что это на самом деле означает.
— Да-да, — согласилась с ней сестра Ребекка. — Потому что Бог все знает.
— Да. И ты чувствуешь себя защищенным, по-настоящему защищенным. Не так ли?
— Да, это прекрасное чувство.
— Мне очень жаль, — задумчиво сказала сестра Мириам, — людей, которые не знают того, что знаем мы.
Воцарилась спокойная тишина — членов этой небольшой группы объединяло чувство внутреннего покоя.
Симон посмотрел на Филиппа. Тот сидел в уголке, не принимая участия в разговоре, но слушал внимательно. На его лице была улыбка. Симон изучал эту улыбку. В ней не было и тени иронии.
— Как ты творишь свои чудеса? — спросил Симон.
— Силой Господа, — ответил Филипп.
— Но ты обращаешься и к другому имени, — сказал Симон.
— Да, — сказал Филипп, — к имени Иешуа.
— Человека, о котором вы постоянно говорите?
— Да.
— Ты вызываешь его дух?
— Да.
Симон бросился в атаку:
— Он был казнен как преступник.
— Да, но он не был преступником.
— Кем же он тогда был? — рассмеялся Симон.
— Он был Спасителем, — сказал Филипп.
Симон повернулся и пошел прочь.
Позже он предпринял еще одну попытку:
— Этот Иешуа, он был богом?
— Конечно нет, — сказал Филипп. — Ты сам это прекрасно знаешь. Есть только один Бог.
— Тогда ты взываешь к нему как к чудотворцу? Как к имени Моисея?
— Он был могущественнее Моисея.
Брови Симона поднялись от удивления.
— Какие чудеса он совершил?
— Он исцелил многих людей.
— В большинстве случаев это могло объясняться естественным ослаблением болезни, — сказал Симон.
— Он превращал воду в вино.
— Элементарно.
— Он мог ходить по морю.
— Я могу ходить по воздуху, — сказал Симон.
— Он превратил несколько злаков и рыб в обед, достаточный, чтобы накормить пять тысяч человек.
— Я могу сотворить обед для пяти тысяч человек из ничего, — сказал Симон.
Брови Филиппа поднялись от удивления.
— Он поднимал из мертвых, — сказал Филипп.
— Не может быть, — сказал Симон.
Он попробовал подступиться снова.
— Ты говоришь, что никогда не встречался с Иешуа, следовательно, ты не видел, как он делал все то, о чем говорят. Откуда ты знаешь, что это правда? — спросил он.
— Доказательство, — сказал Филипп, — заключается в том, что я творю чудеса его именем.
— Я тоже творю чудеса, — сказал Симон, — но без его имени.
— Твои чудеса — обман, — сказал Филипп. Симон внимательно посмотрел на него. Потом он рассмеялся.
— Что ты имеешь в виду? — сказал он. — С какой стати они — обман?
— Как они могут быть настоящими, — сказал Филипп, — если есть только один Бог?
Разговаривать с такими людьми не было никакого толка. Но Симон приходил снова. Каждый вечер он уходил сбитый с толку, озлобленный и надменный, и на следующее утро приходил опять.
Его привлекали чудеса Филиппа и его уверенность. Симон сразу понял, что имеет дело с человеком, наделенным необычной силой. Но каждый раз, когда Симон пытался завести разговор о его силе, Филипп уклонялся от темы. Вместо этого он говорил о своей вере.
То, во что верил Филипп, было настолько странно, что Симон сначала слушал из чистого любопытства. Секта была основана бродячим проповедником-волхвом, который верил, что он Спаситель евреев. В этом не было ничего примечательного; но что удивительно — в это продолжали верить почти десять лет после того, как он был распят на кресте за подстрекательство к бунту. Его последователи объясняли его неспособность спасти кого-либо, говоря, что он восстал из мертвых, попал на небеса и вскоре вернется во всем блеске своей истинной сути, дабы выполнить свое предназначение.
После нескольких часов таких разговоров Симон терял терпение.
— Кто его видел, когда он восстал из мертвых? — не выдержал он, когда Филипп пытался в третий раз объяснить ему значение этого чуда.
— Кефа и другие, — ответил Филипп.
Кефа был главой секты.
— Его друзья? — сказал Симон. — Он явился только своим друзьям?
— Да. И что из того?
— Если бы он хотел, чтобы люди верили, что он восстал из мертвых, он бы показался своим врагам.
Филипп удивился, потом улыбнулся и отмел замечание, пожав плечами. Подобным образом он отвергал все возражения Симона. Симон понял, что рациональная дискуссия Филиппа просто не интересовала.
Вероятно, так он обращался с членами своей секты. Конечно, они были необразованными людьми, ремесленниками и крестьянами, но в своей повседневной жизни и в разговорах с ним они проявляли такую детскую наивность, что у Симона захватывало дух. Они не пытались размышлять или строить планы, они полагались на благосклонность Бога, которого, как они верили, интересует их судьба. Похоже, они не ведали, что благосклонность этого Бога подвергалась сомнению на протяжении всей истории, потому что, когда Симон задавал им вопросы, они говорили, что Бог — это любовь.
