Владимир Губайловский - Камень
Она гладила его руку и ничего не говорила. Он не понимал, что он видит вокруг. Идущие, бегущие, растерянные люди. Толчки землетрясения, от которых шли по земле твердые волны. Он с трудом разлепил губы и сказал:
– Не уходи.
Она улыбнулась:
– Я не могу. Мне пора. Меня уже ищет отец. Он очень боится, что со мной что-нибудь случится. Я увидела тебя случайно. Я думала, что ты в Столице, в пансионе. Ты так неожиданно уехал.
– Я не мог не уехать.
Она поднялась и отряхнула платье.
– Мигель, мы обязательно встретимся. Обязательно. Не забывай меня.
Он кивнул и не смог сказать ни слова. Она сделала шаг и исчезла в толпе.
Мигель подумал, что ему, наверное, должно быть неловко оттого, что он сразу обо всех забыл, забыл в такой трагический час. Но неловкости он не испытывал. Чего ты хочешь? Всегда сидеть на этом камне около источника и видеть, как она стоит на коленях и гладит твою руку. Это счастье? Может быть, это просто единственная доступная тебе форма существования.
71
Елисео поднялся в комнату Мануэля. Жаровня погасла, но еще не остыла. Хозяин покинул жилище совсем недавно. Елисео вышел на крышу дома и сел в кресло. Восходящее солнце заливало долину. И белые птицы поднимались в небо. Елисео оглох от чудовищного грохота. Он почувствовал, что кресло качается и кренится. Он видел, что падает вместе с домом, площадью, городом и горой, – и почувствовал огромное облегчение. Последнее, что он успел подумать: “Как быстро, как все-таки быстро”.
Осколок скалы, еще продолжавший стоять на месте Верхнего Города, подломился и опрокинулся в образовавшуюся пропасть. И для Елисео все кончилось.
72
Смерть человека непоправима, как и смерть города. Город погиб, хотя его жители остались живы, он погиб, потому что сломался стержень, который его удерживал, потому что прервался корень, который питал его, и люди, бывшие одним целым, вдруг поняли, что каждый из них одинок в мире, потому что больше нет того места, где каменная постель мягче пуховых перин.
Мигель видел перед собой глаза Елисео – всегда печальные, на дне которых жила такая знакомая горькая ирония. Мигель почувствовал прикосновение рук Мануэля – теплых, как нагретый солнцем мрамор.
Он услышал голос матери. Она обняла его. Отец тряхнул его за плечи, как будто хотел убедиться в том, что Мигель реально существует, и сказал:
– Слава богу, мы вместе.
Мигель спросил:
– А где Елисео?
Изабель уже столько раз спрашивали о Елисео, что больше она выдержать не могла, по щекам ее покатились слезы.
– Не знаю. Его нет больше на свете, родной мой, его больше нет. Он остался.
Когда жители увидели, как проседает и проваливается город, им стало легче. Надеяться больше не на что. Нужно продолжать жить. Когда все собрались вместе, стало ясно, что нет только двоих – Елисео и
Мануэля. Их помянули – кто как мог.
73
Многие дома в Нижнем Городе уцелели. Но они стояли на таких зыбких обрывах, что жить там было немыслимо. Луис организовал несколько вылазок в город. Люди приносили из уцелевших домов все необходимое.
Жизнь налаживалась прямо в роще, но было непонятно, сколько можно здесь оставаться. И первые повозки потянулись через пустыню. Люди уходили.
Они запасались водой и едой. Прощались и уходили на запад. В роще оставалось все меньше людей. Алессандро тоже уезжал, и маленькая
Изабель выглянула из повозки и махнула Мигелю рукой. Он хотел прочитать по ее губам: “Мы обязательно встретимся”, но она молчала.
74
Изабель, Луис и Мигель оставались. Я остался с ними. Этот город, провалившийся сквозь землю и продолжающий рушиться по краям пропасти, стал могилой Елисео. Никто не сомневался, что он погиб.
Тело его не искали. Если бы все остались живы, город просто перестал бы существовать, но смерть Елисео превратила эту пропасть в могилу человека. И сделала его равным городу. О Мануэле почти никто не вспоминал.
Располагавшиеся на равнине мастерские уцелели. В них можно было жить. Но было тревожно. Оставшихся будил по ночам грохот оседающих скал.
Уцелела харчевня у городских ворот, склады и конюшни. Но все понимали, что уходить придется.
Луис развил бурную деятельность. Он занимался вывозом мастерских и готового мрамора. Его работники с радостью ему помогали. Все чувствовали, что в его работе есть залог будущего процветания.
Анхель несколько раз отправлялся в Столицу верхом и отвозил письма
Луиса его друзьям и компаньонам. Луис, оставаясь в городе, уже готовил свое большое будущее. Еще можно было вывезти гранит и мрамор, и уже не только свой, но и брошенный другими. Еще можно было увезти множество всего того, что погибало в городе.
Луис даже хотел спилить пальмы, но вывозить их было слишком трудно.
А то бы спилил и увез. Чем дольше Луис оставался в брошенном и пустеющем городе, тем богаче он становился. Он чувствовал, что пошла карта, и надо было играть до конца. Вот он и играл. Изабель смотрела на это с грустью.
Луис сделал Мигелю неожиданный подарок. Среди тех немногих вещей, которые он захватил, навсегда уходя из дома, была папка с медной застежкой. Луис был уверен, что это – рукописи Елисео, которые тот дал мальчику прочесть. Но в этой папке оказались непонятные, неразборчивые записи. Мигель им обрадовался, а Луис очень огорчился.
Он-то надеялся, что наконец прочитает Елисео и что-то важное поймет о нем и о себе. Впрочем, печалиться времени не было. Надо было строить будущее.
Книга и папка были единственными вещами, которые связывали Мигеля с
Елисео, с Мануэлем, с горой. Он сидел под пальмой и рассматривал книгу или перебирал рукопись.
А я просто бродил вдоль реки и думал об Елисео.
75
Один из берегов опустился, и река растеклась по равнине. Она быстро мелела.
Толчки повторялись, хотя и не такие сильные, как те, что обрушили город. Пальмы росли под углом. Скоро стало ясно, что накренилась вся равнина до горизонта. Мы жили на краю зыбкой бездны.
Однажды ночью мы услышали гул: к нам подходило море. Оно заливало равнину. Оно возвращалось.
Я увидел его, когда поднялся на обломанный край скалы. Море было еще далеко, но оно приближалось. Кокосовые пальмы дождались его возвращения.
Теперь по ночам мы слышали не только грохот оседающих скал, но и гул приближающегося океана.
Мы все-таки дождались – море пришло и лизнуло место, где когда-то был город. Вода заливала каньон, из которого ушла река, и провал, который остался на месте города на горе.
76
Мы погрузили вещи на мою повозку, Изабель села на козлы. Последние жители города – Луис, Мигель и я, – напившись из источника, пошли за повозкой.
Оглушительно пели птицы.
– Скоро придут дожди, – сказал Луис.
Мы оглянулись, и каждый из нас простился с городом.
Прощай, отец.
Прощай, Елисео.
Прощай, Мануэль.
Прощай, Сан-Педро.
Пейзаж казался незнакомым. На том месте, где поднимался город, теперь зеленела пальмовая роща, и сразу над ней открывалось небо. Но я продолжал видеть навсегда запечатленное в моих глазах черное крыло горы, как будто на ее месте воздух сгущался. Я видел лестницы, пересекающиеся, уходящие друг под друга, ведущие к площади на вершине, где поднималась колокольня городского собора. Но теперь некому было сигналить, развернув белый платок.
На высокой галерее по-прежнему стояли двое – старик и мальчик.
Мы уходили по щиколотку в воде. Море пришло и плескалось вокруг кокосовых пальм.
– А знаешь, – сказал Луис, – если пальмы не уйдут на дно, если здесь будет остров, мы сюда обязательно вернемся.
Мигель посмотрел на отца с благодарностью.
77
Но никто не вернулся.
