Сергей Карамов - Новопотемкинские события
– Чего?! – заорал Горемыков. – Он не знает, какие у нас достижения!
Подпевалов жалостно посмотрел на Миловидова, демонстративно качая головой.
– Ну, Подпевалов, хоть ты ему напомни о наших достижениях и успехах! – приказал Горемыков.
После паузы Горемыков повторил свои последние слова, глядя на молчащего Подпевлова.
– Можно я ему об этом потом напомню? – попросил Подпевалов.
– Ладно, – махнул рукой Горемыков, – так… всё понятно по поводу реорганизации телевидения?
– Однако, а я как же? – пролепетал Лазонтьев.
– Тебя мы тоже подкоротим на всю оставшуюся жизнь, отрежем побольше, чтоб не вякал, – попытался сострить Горемыков, но потом, посерьезнев, добавил: – Нет, раз в неделю… может, раз в две недели тебя будем мы показывать, но не более. Ясно?
Лазонтьев покорно кивнул, даже не пытаясь сопротивляться решению мэра.
Подпевалов записывал каждое слово Горемыкова.
Миловидов сидел с обреченным лицом, делая вид, что записывает слова Горемыкова.
– И побольше криминала в эфире, побольше всяких передач о нашей доблестной милиции, побольше бы художественных фильмов о нашей доблестной милиции, которая ищет и находит разных маньяков, убийц и воров. Вопросы есть?
Миловидов предложил:
– Может, Демид Демидович, организовать развлекательный канал?
– Гм, а я как же тогда?
– Не понял… Я о канале, а не о…
– Я тут мэр или ты?!..
– Нет, вас пусть каждый день показывают…
– Да, добрый ты какой, как погляжу!. Смотри на него! Ты хочешь показывать меня в каком-то развлекательном канале? Чтоб надо мной, мэром, смеялись?
– Нет, как можно… Вас пусть каждый день показывают…
Разрешил он меня показывать! – рассердился Горемыков. – Я – мэр, я отдаю здесь приказы. Раньше говорили: «Партия сказала!». А теперь: мэр сказал, все должны соглашаться, иначе отрежу у всех до самого корня! Ха-ха! Шоу, пошлый и тупой юмор, криминальные новости, фильмы о ментах, мыльные оперы. Так, прогноз погоды, один раз в неделю или раз в две недели – программа «Отдельное мнение» Лазонтьева.
Горемыков замолчал, внимательно глядя на сосредоточенные лица молчащих гостей.
Миловидов держал в руках блокнот, продолжая в нем что-то записывать. Правая рука Миловидова чуть дрожала, он часто писал наспех, потом зачеркивал и писал заново.
Лазонтьев сидел спокойно, теребя длинные усы.
Подпевалов читал записанное в своем блокноте, что-то подчеркивая для себя.
Горемыков посмотрел на часы: прошло три часа с момента новой встречи со своими замами.
– Вопросы есть? – привстав, спросил Горемыков, давая понять, что аудиенция закончилась.
Подпевалов моментально поднялся, стоя молча.
Остальные гости продолжали сидеть.
– Если нет больше вопросов, все свободны, – вынужден был объявить дежурную фразу Горемыков, быстрыми шагами расхаживая по кабинету.
– Однако, а как же мой новый документальный фильм «Олигархи»? – вспомнил Лазонтьев. – Его хотели показать в рамках моей программы, но теперь как?
– Ладно, это мелочи, – брезгливо поморщился Горемыков, махая рукой, – не до олигархов сейчас мне.
– Однако там о Крестовском говорится, – упорно настаивал на своем Лазонтьев, – может, разрешите мне показать этот фильм?
– А кто такой Крестовский? – неожиданно для всех задал этот вопрос Горемыков, подходя к Лазонтьеву.
– Не… не понял я…
– Чего ты не понял? Тебя я спросил: кто такой Крестовский? Ну?!
– Бизнесмен… олигарх…
– Он – бизнесмен в изгнании, ясно?
– Да…
– И чего о нем так много говорить? Что-то там нового у тебя есть в фильме? – с большим сомнением в голосе спросил Горемыков. – Или всё то же самое, что ранее говорилось о нем? Давай по-честному, здесь все свои.
– Однако я честно и говорю, – ответил Лазонтьев, покраснев от волнения, – я старался, работал, я пытался…
– Даниил, ты по существу вопроса ответь, – обратился к Лазонтьеву Подпевалов, продолжая стоять, – в этом фильме есть какие-то факты новые?
– Нет, просто собрано всё вместе… Как он у транспортной компании Новопотемкино деньги украл и…
– Ладно, тогда не надо, – решил Горемыков, – лучше работу мэрии побольше показывать, чем об олигархах говорить. Один в изгнании, другие тихо сидят, поджав хвосты. Всех этих шакалящих олигархов держать нужно в ежовых руковицах!
– Ой, постойте, Демид Демидович, я запишу ваше последнее историческое изречение! – воскликнул Подпевалов, доставая блокнот и записывая.
– Да, тебе так понравилось?
– Да!
Горемыков перестал ходить по кабинету и продолжал говорить:
– Помните лозунг старый: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»? Сейчас многие работают не на своем месте, не по своей специальности, поэтому нужно стараться хорошо работать, чтобы понравиться начальству.
– Однако я как же? – недоуменно спросил Лазонтьев.
– Что ты?
– Ведь я закончил журфак.
– Да, ты – профессионал, работать должен был журналистом в редакции газеты или журнала, а ты работаешь на телевидении. Самое главное: нужно учиться самой жизни!.. Самой жизни!.. Можно проучиться в нескольких институтах, но при этом быть полным лопухом в жизни. Учиться жизни нужно до тех пор, пока не вынесут тебя ногами вперед. Всё это для тебя я говорю, Лазонтьев, поскромней быть бы тебе… Моя программа, я да я… Ну, пора вам всем валить отсюда! Пока!
Попрощавшись с гостями, Горемыков устало вздохнул, сел за стол.
Глава 8
Жертва жилищной реформы
– Итак, сегодня мы посетим Писаренко, – сказал председатель партии «Трудовой фронт» Топтыгин Алексею, когда они выходили из зала заседаний Думы.
– Вместе?
– Я не против, еще ваш председатель партии Черных хотел поехать, так?
– Нет, он не может, просил съездить меня, – ответил Алексей.
Топтыгину исполнилось в этом году шестьдесят шесть лет. Это был среднего роста краснощекий и лысый мужчина с голубыми глазами, курносым носом. Родился он и рос в Новопотемкино, почти всю жизнь он прожил в советское время, которое постоянно вспоминал с неподдельным умилением после 1991 года. Родился Топтыгин в рабочей семье. Отец его много пил, рано умер от цирроза печени. По стопам отца Топтыгин, окончив восемь классов, он пошел работать на машиностроительный завод Новопотемкино. К громадному его сожалению совковое счастье быстро закончилось и наступила новая эпоха, которую воспринял крайне враждебно. Да, при наступившем капитализме нужно было хорошо работать, как понял Топтыгин, а частые перекуры, приходы в нетрезвом виде запрещались. Ну, как тут не вспомнить дешевую водочку за 3 р. 60 коп. и колбасу за 2 р.?.. Конечно, не всегда удавалось ему покупать колбасу – не каждый день можно было встретить ее на прилавках магазинов Новопотемкино при бытовавшем дефиците, а ехать в Москву за колбасой или мясом не хотелось – сказывалась природная лень. Мы даже не называем сейчас сорт колбасы, которая иногда появлялась на прилавках магазинов Новопотемкино (как известно, в застойные старые времена было всего три вида колбас: докторская колбаса без жира, любительская колбаса с жиром и копченая). Сейчас Топтыгин видел необыкновенное колбасное изобилие в продуктовых магазинах своего родного города, что могли наблюдать раньше отдельные наши туристы в западных магазинах, когда они после долгих бюрократических мытарств и препятствий, встреч с обкомовскими строгими работниками вырывались на несколько дней в цивилизованный мир.
Конечно, не все с восторгом умилялись совковой жизнью, отнюдь: демократы считали, как и автор этого романа, то прошедшее мерзопакостное время пафосным периодом нашей истории, когда все шагали строем, когда было время всеобщего и тотального дефицита и туалетная бумага называлась такими громкими названиями, как «Труд» и «Правда», а читатели многих газет пытались искать правду между строк. Это было время всеобщего одобрямса, если так можно выразиться, когда фальш, лицемерие, ложь заняли почетное место в обществе, а Правда, Свобода слова, Права человека находились в мусорной свалке; когда несогласные с коммунистическим режимом объявлялись ненормальными, а секретарей той самой единственной партии возили в машинах, называемых шутливо в народе «членовозами», до самой смерти, ибо по своей воле никто уходить с насиженного тепленького местечка не хотел – выносили под звуки оркестра ногами вперед (иногда бывали иные случаи, когда кого-то просто освобождали от должности в связи с болезнью или преклонным возрастом, не дожидаясь, когда вынесут конкурента ногами вперед, хотя все ездоки в «членовозах» были и больными, и очень преклонного возраста).
Рабочему Топтыгину невдомек, что настоящий капитализм в его стране построен так и не был, получилось совсем не то, что хотели построить, – капитализм без конкуренции или социализм без демократии, капиталистический 37 год, но этот факт не мешал ему хаять всё новое, что появлялось в стране: и многие партии, и изобилие товаров, и плюрализм мнений, и новая Конституция, и частые приезды разных западных министров и президентов различных стран мира, и открытие многих коммерческих банков в нашей стране, и стремление жителей разбогатеть… Многое критиковал Топтыгин, ностальгирующий по старому доброму, как он считал, времени. Генетическая память у Топтыгина вспоминала лишь дешевую колбасу и водку, минусы совковой системы он предпочитал не вспоминать. Очередей в магазинах он теперь не замечал, делая вид, что нет товарного изобилия в магазинах. Всего один раз он упомянул об изобилии, напомнив, что продают в основном только западные товары. Когда однажды Топтыгин увидел летом на железнодорожном вокзале Новопотемкино очередь человек в сорок у многих касс, у него появились слезы от счастья и вырвалась короткая реплика:
