Алексей Швецов - Как я съел асфальт
– Он очень хороший художник и должен тебе помочь. Обязательно захвати все свои работы.
Утром, за час до назначенного времени, Саша нетерпеливо топтался возле кабинета художника, на кабинете которого была прилажена табличка: «Заведующий отделением врач-психиатр Райзерхер Ф. К.».
– Вы ко мне, молодой человек? – спросил пришедший ровно к десяти часам солидный господин в дорогом костюме.
– Если вы Феликс Карлович, – с трогательной улыбкой ответил Саша, – то к вам. Я от Оли.
– Да-да-да, – засуетился художник. – Конечно-конечно. Проходите, пожалуйста. Оля мне очень много о вас говорила.
Именитый живописец очень любезно принял своего молодого коллегу. Он все время улыбался Саше как близкому родственнику. Феликс Карлович очень внимательно просмотрел работы Саши и выслушал его комментарии, озабоченно качая головой. Потом зачем-то постучал молоточкам по Сашиным коленям.
– Это к чему? – удивился Саша.
– Простите, это профессиональное… не принимайте на свой счет, – извинился Райзерхер.
– А можно посмотреть ваши работы? – спросил Саша.
Ему был предложен альбом, на обложке которого почему-то значилось: «Тесты». Саша с удовольствием пролистал альбом художника и по его просьбе давал свои комментарии. А потом пришла чем-то обеспокоенная Оля. А художник успокоил ее и сказал:
– Ваш Саша, знаете ли, не совсем безнадежный… художник.
– Так вы считаете, – уточнила Оля, – что все образуется?
– Несомненно, милочка. Несомненно. Для боль… хм… для большого художника главное покой. Исключить алкоголь. И таблеточки попринимать.
– Зачем таблетки? – удивился Саша.
– А это, драгоценный вы мой, для зрения. Цветопередача в ваших работах пока хромает. А таблеточки вам помогут.
Саша принимал таблетки где-то неделю. Зрение его не улучшилось, а вот идея выставки оставила его, точнее, он забыл о ней. Забыл и об идее, и о выставке. А еще именно Оля устроила Сашу на работу.
Оля устроила Сашу работать художником. Художником он мечтал стать всю свою жизнь. И вот его мечта была близка, как никогда. В Главное управление дошкольных учреждений требовался оформитель. И вот Оля договорилась, чтобы Сашу туда взяли. И его взяли.
Саша почувствовал, что теперь он может полностью отдаться творчеству. У него появился реальный шанс поработать головой и сделать наконец что-то серьезное своими руками.
Саша знал, отчетливо знал, и был даже уверен, что знает, как надо рисовать сказочных героев. Именно потому он так сейчас возмутился оформлением «Дюймовочки». Просто Саша на этом деле съел не одну собаку, точнее, съел не одну стаю собак, и даже больше.
В злополучном кафе «Дюймовочка» Чиполлино не был похож на себя. Он как две капли воды походил на Буратино. В работах Саши все было иначе! Его собака была похожа и на собаку, и на енота, и на крокодила, и на курицу, стоящую на задних лапах. А еще Сашина собака была немножко похожа на заведующую детским садом № 451. Вот где полет детской фантазии! Вот где разгул творческой мысли!
Сашины работы всегда заставляли думать. Думать о том, что это может быть! Думать, какой персонаж зашифрован в красном, похожем на тапок существе с синими усами! Гадали многие воспитатели и инспектирующие. Они строили гипотезы и предположения, заключали пари, но лишь Саша твердо знал, отчетливо верил, что это был розовый слоник, катающийся на скейте.
А еще Саша продолжал заниматься музыкой. Он по часу в день неистово тряс маракасами, дабы не потерять музыкальную форму.
Саша обдумывал свои мысли обо всем об этом. А еще он подумал, что было бы правильным забрать из квартиры Оли свои стихи и рисунки. Забрать, если с ней что-то случится. «Случится?» – задал он вопрос себе и сам же на него ответил: «Так уже случилось. Случилось непоправимое». Даже если Оля поправится, она никогда не будет такой, как прежде.
Саша запустил двигатель, но продолжал молча сидеть. Он не знал, куда ему ехать, точнее, он знал Москву, знал, как ехать, а вот куда и зачем ехать – не знал. Наконец Саша поехал. Он так и не узнал, куда ему ехать, но поехал. Поехал просто так. Просто поехал, чтобы ехать, а не стоять на месте.
А еще Саша отчетливо понял, что он с удовольствием уехал бы сейчас в Ейск. Но не навсегда, а может быть, на время. Но Москва сейчас давила его своей душной тоской и даже отчаянием. И это отчаяние было тяжелым, даже неподъемным и каким-то безнадежным.
И вдруг Саше стало ясно, что его всегда тревожила эта тоска. Все вдруг переменилось, потеряло свою ценность и привлекательность. А еще ему вдруг показалось, что весь мир перевернулся, а точнее, вывернулся наизнанку. И если раньше казалось, что он, Саша, был внутри этого мира, то теперь Саша отчетливо осознавал, что остался снаружи. Остался вне мира…
Оказывается, Саше не хочется. Всегда хотелось или, вернее, казалось, что хочется, а на самом деле не хотелось. А может быть, ему просто хотелось ничего, то есть ничего не хотелось. Но Саша всегда делал и находил в этом смысл. А теперь он не хочет ничего и даже не хочет искать в этом смысл.
Саша отчетливо подумал те мысли, что бездомной толпой толпились у него в голове, а затем подумал другую мысль, совершенно другую и трезвую. «Если я так думаю, то есть думаю ни о чем, может, я вообще сошел с ума? Эти мысли напоминают бред и ничего более!» – подумал Саша.
Затем он остановился и долго стоял на каком-то перекрестке. Все ему сигналили, но он продолжал вглядываться в меняющиеся сигналы светофора. Саша так и сидел в заведенной машине и не трогался с места. День был таким солнечным, что Саша физически ощутил на себе плащ. Даже не сам плащ, а его нерасплавленные измятые складки. Обычно Саша садился в машину, относясь к плащу очень бережно, а сейчас не совсем бережно сел. Даже совсем как-то небрежно. А ведь он любил свой любимый плащ. А тут наплевал на него. Точнее, не наплевал в буквальном смысле слюнями, а так наплевал, мысленно.
А потом Саша поехал. Поехал в офис «Эмжэ». Поехал на работу. На свою работу поехал. Он ехал и думал, думал, пока не доехал.
А потом прошел пустым коридором. Удивился, что снова никого не встретил, а потом подумал, что перерыв и ничего удивительного в том, что все ушли на перерыв. Саша ощутил, что тоже готов взять перерыв, тайм-аут, но не для того, чтобы перекусить, а для того, чтобы отдохнуть. Отдохнуть от всего, и прежде всего от себя и своих сложных и странных мыслей. Сейчас Саша особенно остро не любил свои мысли, он не любил даже то, как он думает эти мысли. А еще больше он не любил то, чем он думал мысли.
Саша как-то уж совсем отрешенно прошел в туалет. С самыми отрешенными намерениями он расположился у писсуара. Чувствовал, что обязательно должен был освободиться от этого груза, освободиться от ненужного и даже лишнего. Освободиться, от того, что давило на него и нависало над ним темным пятном.
И Саша сделал это. Точнее, он почувствовал, что делает это. Он долго не мог попасть в заранее намеченное место, но его это не волновало. Он удивился, что его это не волнует, а потом подумал как-то особенно отрешенно: «Да и хрен с ним!» Саша отчетливо понял, что теперь это не главное. Попасть в цель – это не главное. Главное – это освобождение. Освобождение от накопленного негатива. И Саша чувствовал в себе это горячее желание отрешиться от лишнего. И лишнее исходило из него. А Саша знал это и понял, что это правильно.
Потом Саша просто стоял. Он ничего не делал, просто стоял. Стоял и смотрел на негатив, покинувший его. Стоял и думал, думал, что он держал в руках удачу. Он хотел ухватиться за кончик удачи, потрогать ее на ощупь, но не мог. Не до того ему было сейчас. Мысли снова взяли власть над его уставшим и даже утомленным мыслями мозгом.
Саша умыл руки, точнее, лицо, а потом и руки. Он посмотрел на себя невидящим взглядом. Посмотрел в зеркало, висевшее перед ним. Посмотрел и не увидел себя. Точнее, увидел некий призрачный образ старого, излишне серьезного, но совершенно незнакомого молодого человека. «Что это? – роились мысли. – Шизофрения?» С горькой усмешкой Саша произнес это слово вслух: «Шизофрения!» Произнес и замолчал.
А потом посмотрел в зеркало и вспомнил. Саша вспомнил, что в его детстве в родительской квартире было трюмо. Две половинки этого зеркала поворачивались, и, когда они находились одна напротив другой, можно было заглянуть в бесконечность. А это была именно бесконечность. Насколько хватало взгляда, перед Сашей разворачивалось бесчисленное количество копий отражений этих зеркал. И себя он видел бесчисленное множество. Только там, как с одной стороны, так и с другой, было темно. В самом конце там было темно. Саша боялся, но тщетно пытался разглядеть, что там в конце. Он светил фонариком, но свет, отраженный от тысяч зеркал, слепил глаза. И Саше не было видно чего-то важного.
Сейчас, вспоминая свои детские страхи и неуемное любопытство, он также стал между двух зеркал, расположенных напротив друг друга. Он посмотрел, заглянул в бесконечность, он вглядывался туда, как в детстве, но не находил чего-то очень важного. Саша не видел себя…
