Жозеф Кессель - Лев
– Смотрите, смотрите внимательно, – сказала Патриция, – он вам улыбается.
И как тут было не поверить ей? Разве не слышал я собственными ушами, когда был в овраге, смех Кинга?
– Я выбрала самый лучший момент для вашей встречи, – сказала Патриция. – Он хорошо поел, насытился. (Она похлопала его по мощному брюху.) Сейчас самое жаркое время дня. Здесь много тени. И он счастлив.
Патриция скользнула к нему ближе, между его передними лапами, смешала свои стриженные в кружок волосы с его огромной шевелюрой и сказала:
– Ну вот видите, все не так уж страшно. И не так уж тяжело.
– При условии, что ты рядом.
Стоило мне произнести эти слова, как все во мне и вокруг меня изменилось. Я вышел из состояния транса, куда меня погрузили сначала доведенный до крайности страх, а затем такая радость и где чудо выглядит вполне естественным. А тут я вдруг посмотрел на все другими глазами, так, как я привык смотреть в своем обычном состоянии, и меня поразила невероятность происходящего: саванна, отрезанная от остального мира; деревья, выросшие на скудных почвах и покрытые не листьями, а колючками; и под зонтом из длинных ветвей возлежит на свободе, в своей стихии царь зверей, опаснейший из хищников, а я сижу рядом и глажу ему лоб. И все это было реальным, настоящим, удостоверенным чувствами и рассудком, но все происходило только благодаря Патриции. Благодаря девочке в сером комбинезончике, пристроившейся, словно червячок тутового шелкопряда, на груди у льва.
Как выразить ей то, что подсказывали мне моя бесконечная признательность и моя восторженная нежность? У меня было лишь самое банальное средство. Я спросил ее:
– Патриция, можно я тебя расцелую?
То ли сила моего чувства наполнила мой голос, то ли Патриция не привыкла к подобным порывам, но только щеки ее обрели тот прелестный цвет, какой я уже видел на них, когда к загару у нее добавлялся еще и румянец удовольствия. Девочка живо отодвинула прикрывавшую ее огромную лапу и потянулась ко мне своим личиком. Оно пахло лавандовым мылом, ароматами бруссы и запахом рыжего хищника.
Кинг с напряженным вниманием следил своими большими золотистыми глазами за нашими жестами. Когда он увидел, как моя голова приблизилась к голове Патриции, а мои губы коснулись ее лица, на морде льва снова появилось то выражение, которое девочка назвала улыбкой. А когда она опять заняла свое место у него между лапами, Кинг лизнул ей волосы.
– А он часто меня целует, – со смехом сказала Патриция.
Так мы и сидели втроем, объединяемые дружеским расположением тени и земли. Я попросил ее:
– Расскажи мне, Патриция, расскажи, с чего это начиналось.
Девочка вдруг почти конвульсивно схватила льва обеими руками за гриву, подтянула к себе массивную голову и, словно в зеркало, посмотрела ему в глаза.
– Вы даже представить себе не можете, какой он был слабенький и крошечный, когда Кихоро подарил мне его! – воскликнула Патриция.
Она снова посмотрела на морду Кинга, и на ее детском лице появилось выражение – недоверчивое, умиленное, задумчивое, – которое случается наблюдать у матерей, когда, глядя на взрослого сына, они вспоминают, каким он был сразу после своего появления на свет.
– Тогда, – вздохнув, продолжила Патриция, – Кихоро, разумеется, был уже одноглазым, но носорог еще не раздавил его своим боком. Ну и я была намного меньше. Кихоро еще не полностью принадлежал мне. И когда отец отправлялся в такие углы заповедника, где никто и никогда не бывает, его сопровождал Кихоро. Ну и вот, один раз утром Кихоро – а у него, вы ведь знаете, нюх на зверей гораздо лучше, чем у моего отца, – Кихоро нашел в одной заросли малюсенького львенка, двухдневного не больше, по словам Кихоро, – совершенно одного, он казался слепым и все время плакал.
– Патриция потерлась щекой о гриву Кинга? – спросил я.
Девочка загнула палец и сказала:
– Возможно, его родители, погнавшись за дичью, выбежали из заповедника, а охотники их убили в каком-нибудь месте, где мой отец уже не в состоянии защищать зверей.
Она загнула другой палец:
– Или, например, у его матери могло быть слишком много детенышей и у нее не хватило сил позаботиться о самом слабеньком.
Девочка еще сильнее прижалась щекой к роскошной гриве.
– Или просто-напросто она недостаточно любила его, – сказала она.
В ее голосе было столько жалости, как будто перед нами находился не лев-гигант, а совершенно беспомощная кроха, не способная защититься от жестокостей бруссы.
– Вы в жизни никогда не видели таких маленьких детенышей, – воскликнула Патриция, вертясь между монументальными лапами. – Клянусь вам, Кинг был тогда меньше двух сложенных вместе кулаков моего отца. И он был такой худенький, такой голый, без единого волоска. И все время скулил от голода, от жажды, от страха. Мама говорила, что он был прямо как настоящий младенец, который только что родился. А еще она говорила, что °н слишком дохленький, чтобы выжить. Но я не хотела, чтобы он умирал.
Патриция подробно и с какой-то особенной ностальгией рассказала мне, как она ухаживала за львенком, как выходила и спасла его. Начала она с того, что кормила его из соски, потом стала давать ему много сахара, приучила к овсяной каше. Он спал с ней в одной кровати, прижавшись к ней. Она следила за тем, чтобы он никогда не простужался. Когда он потел, она вытирала его. Когда вечера были прохладные, она прикрывала его своими шерстяными кофточками, свитерами. А когда он набрал немного веса, стал гладким, Патриция устроила настоящий праздник в честь его крещения.
– Это я придумала ему имя, – сказала девочка. – Я точно знала и спорила со всеми, что наступит день и он станет настоящим королем.
Патриция снова странно по-матерински вздохнула, и тут же продолжила свой рассказ с совершенно детской интонацией:
– Вы ни за что бы не поверили, как быстро лев растет. Я только начала что-то понимать, как за ним ухаживать, а он уже вырос с меня.
Лицо девочки сразу же обрело ее истинный возраст.
– И тогда, – сказала Патриция, – тогда мы стали с ним играть. И Кинг делал все, что я хотела.
Патриция резко отбросила лапу, которая могла одним ударом превратить ее в бесформенный кусок мяса, и выпрямилась, вся напружинившаяся, напрягшаяся и невероятно хрупкая рядом с огромным полусонным хищником. Было нетрудно догадаться, глядя на ее выражавшее жажду повелевать лицо, что она собирается предпринять. Ей хотелось убедить меня – и тем самым прежде всего себя, – что в расцвете своих сил и великолепия Кинг принадлежал ей так же, как и тогда, когда он, покинутый львенок, дышал лишь ее заботами. Она крикнула:
– Он всегда, как и раньше, делает все, что я захочу. Смотрите! Смотрите!
Я никак не ожидал, что в этот же день испытаю еще одну разновидность ужаса. И тем не менее Патриция заставила меня это пережить. Хотя теперь я дрожал от страха за нее.
Девочка внезапно присела, подпрыгнула вверх, насколько могла, и, сдвинув ноги, опустилась со всего размаха, удвоившего силу ее падения, на бок льва. Отпрыгнув на землю, она повторила эту атаку несколько раз. Потом она стала бить ему по животу кулаками, головой. Потом принялась трепать гриву, схватив ее обеими руками и крутя во все стороны страшной львиной мордой. А одновременно еще и кричала:
– Ну давай, Кинг! Отвечай же, Кинг! Я тебя, большая туша, нисколько не боюсь! Давай же, Кинг! Встать, Кинг! Сейчас мы посмотрим, кто из нас сильнее.
Лев-гигант опрокинулся на спину, вытянул вперед лапу и разинул темную пасть.
«Кихоро! Кихоро! – напряженно думал я. – Стреляй! Ну стреляй же! А то он разорвет ее сейчас на кусочки».
Однако ожидаемого мною со страхом рокового рычания не последовало. Вместо него раздался громкий, хриплый, радостный рокот, послышалось веселое ворчание, которое являлось смехом Кинга. Грозная лапа, вместо того чтобы упасть на Патрицию и разбить ее на кусочки, мягко приблизилась к ней с убранными когтями, подхватила и ласково положила на землю. Патриция снова бросилась в атаку, и Кинг ответил ей так же, как и перед этим. Но он вошел во вкус игры. Он уже не довольствовался тем, чтобы обхватить Патрицию за талию и уложить ее на землю. Он теперь отбивал ее, как мяч. Каждый из его ударов являлся чудом эластичности, чувства меры и деликатности. Он пользовался кончиком своей лапы, словно обтянутой бархатом ракеткой, и ударял ею как раз с такой силой, которой хватало, чтобы тело девочки отлетело в сторону, не получая ни малейшего повреждения.
Патриция попыталась ускользнуть от этого пушистого цепа. Тщетно. Тогда она принялась за уши льва, безжалостно дергала их, совала пальцы ему в глаза. А Кинг все равна брал верх, тряс головой, перекатывался через Патрицию, но так, чтобы не придавить ее своей массой. И девочка возникала по другую сторону ото льва, и все повторялось снова.
Наконец, запыхавшись, вся в поту, всклоченная, в покрытом рыжими волосинками, сухой травой и колючками комбинезончике, Патриция прекратила игру и, переводя дух, улеглась рядом с хищником. Он лизнул ей руку и затылок. Патриция, довольная, улыбалась. Кинг продемонстрировал и весь свой ум, и всю свою покорность.
