Жозеф Кессель - Лев
Я дрожал все сильнее и сильнее. Мой страх возрастал с каждым мгновением. Но не было на свете такого счастья, на которое я согласился бы обменять этот страх.
В безмолвии бруссы вдруг раздался детский смех, высокий, звонкий, ликующий, чудесный, похожий на звон колокольчиков. Но еще чудеснее был смех, который ему ответил. Потому что это и в самом деле был смех. Во всяком случае, ни мое сознание, ни мои способности к восприятию не в силах подсказать мне другое слово, другое аналогичное впечатление для обозначения этого громогласного, добродушного рокота, этой хриплой, могучей животной радости.
Нет, неправда. Такого просто не может быть.
Теперь оба смеха – колокольчик и рев – звучали вместе. Когда они прекратились, я услышал, что Патриция зовет меня. Поскользнувшись и оступаясь, я одолел наклонный подъем, уцепился за кусты и раздвинул исколотыми, исцарапанными до крови руками частокол колючей растительности.
За стеной растительности находилось обширное пространство, поросшее низкой травой. На пороге этой саванны возвышалось одно-единственное дерево.
Оно не было очень высоким. Однако от его узловатого, приземистого ствола расходились, словно спицы колеса, длинные, крепкие и густые ветви, которые образовывали огромный зонт. В отбрасываемой им тени лежал на боку, повернув голову в мою сторону, лев. Лев во всем великолепии своей ужасной мощи, во всей красе своей неподражаемой масти. Грива водопадом растекалась по лежащей на земле морде.
А между его передними лапами, исполинскими лапами, забавы ради выпускавшими и вбиравшими когти, я увидел Патрицию. Ее спина была прижата к груди этого огромного хищника. Шея ее находилась рядом с полуоткрытой пастью. Одной рукой она трепала его чудовищную шевелюру.
«Вот уж действительно Кинг. Кинг, король», – такова была моя первая мысль.
Это говорит о том, насколько плохо меня охраняли в этот момент мой разум и даже мои инстинкты.
Лев поднял голову и зарычал. Он увидел меня. А все мои рефлексы были расслаблены, находились в каком-то странном оцепенении. Но тут его хвост взметнулся в неподвижном воздухе и щелкнул, как кнут, по боку. И тут я перестал дрожать, потому что все мои мышцы сковал самый что ни на есть пошлый, самый что ни на есть жалкий страх. Мгновение внутреннего просветления позволило мне наконец узреть истину: Патриция была сумасшедшей и заразила своим безумием и меня. Уж не знаю, какая благодать могла защищать ее, но вот в том, что касается меня…
Лев зарычал еще громче, и его хвост ударил по боку еще сильнее. Голос, где не было ни вибраций, ни тембра, ни интонаций, приказал мне:
– Никакого движения… Никакого страха… Ждите.
Одной рукой Патриция резко потянула за гриву, а другой стала почесывать морду хищника между глазами. Одновременно она говорила ему немного нараспев:
– Спокойно, Кинг. Нужно быть спокойным. Это новый друг. Друг, Кинг, Кинг. Друг… друг…
Она говорила сначала на английском языке, потом стала использовать африканские диалекты. Но слово «Кинг» повторялось непрерывно.
Угрожающий хвост медленно упал на землю. Рычание постепенно сошло на нет. Морда снова распласталась на траве и снова вставшая было грива наполовину закрыла ее.
– Сделайте шаг, – сказал мне приглушенный голос.
Я повиновался. Лев оставался неподвижным. Но теперь его глаза уже не покидали меня.
– Еще, – сказал голос без резонанса.
Я сделал еще шаг.
От приказа к приказу, от одного шага к другому я видел, как устрашающе быстро сокращается расстояние между львом и моей плотью, и мне казалось, что он уже ощущает ее вес, ее вкус, ее пульсирующую кровь.
И что я только не придумывал, чтобы выдержать этот желтый блеск неотрывно следящих за мной глаз! Я мысленно говорил себе, что даже самые злые собаки любят и слушаются детей. Я вспомнил одного укротителя из Богемии, который стал моим другом. Каждый вечер он клал свою голову в пасть гигантского льва. Вспомнил также его брата, ухаживавшего за цирковыми зверями, который, когда замерзал по ночам во время переездов, ложился спать между двумя тиграми. Ну и кроме того, ведь Кихоро тоже был начеку, чтобы в любой момент оказать помощь.
Однако сколько я ни пытался сосредоточиться на этих успокоительных образах, они теряли и свою ценность, и всякий смысл по мере того, как почти беззвучный голос звал меня, притягивая к лежащему громадному хищнику. И я был не в состоянии ослушаться его. Я знал совершенно точно, что этот голос является единственным моим шансом на спасение, единственной силой – сколь бы зыбка и ненадежна она ни была, – которая удерживала нас троих: Патрицию, хищника и меня, в некоем чародейском равновесии.
И как долго это продлится? После того как я сделал еще один шаг, теперь я мог бы, протянув руку, дотронуться до льва.
На этот раз он не зарычал, но пасть его раскрылась, словно поблескивающий капкан, и он привстал.
– Кинг! – закричала Патриция. – Стоп, Кинг!
Мне показалось, что я слышу чей-то незнакомый голос – настолько в нем чувствовались воля, уверенность, сознание собственной власти. И одновременно Патриция изо всех сил стукнула хищника по лбу.
Лев повернул голову к девочке, хлопнул несколько раз ресницами и спокойно улегся.
– Вашу руку, быстро, – сказала мне Патриция.
Я сделал, как она хотела. Моя ладонь лежала на шее Кинга, как раз там, где кончалась грива.
– Пока не двигайтесь, – сказала Патриция.
Она молча гладила морду Кинга между глазами. Потом приказала мне:
– Теперь почешите ему затылок.
Я сделал, как она велела.
– Быстрее и сильнее, – приказала Патриция.
Лев потянулся немного вперед мордой, чтобы понюхать меня поближе, зевнул и закрыл глаза. Патриция убрала свою руку. А я продолжал энергично гладить рыжую шкуру. Кинг не шевелился.
– Ну вот, теперь вы подружились, – серьезным тоном сказала Патриция.
Но она тут же рассмеялась, и невинное лукавство, которое мне в ней так нравилось, вернуло ей детскую веселость.
– Что, сильно испугались, а? – спросила она меня.
– Страх и сейчас все еще со мной, – ответил я.
Услышав мой голос, этот исполинский лев открыл один желтый глаз и пристально посмотрел на меня.
– Не останавливайтесь, чешите ему шею и продолжайте говорить, быстро! – сказала мне Патриция.
Я принялся повторять:
– Страх и сейчас все еще со мной… все еще со мной… все еще со мной…
Лев послушал меня какое-то время, зевнул, потянулся (я почувствовал, как заколыхались у меня под ладонью огромные узловатые мышцы), скрестил передние лапы и замер.
– Прекрасно, – сказала Патриция. – Теперь он знает вас. Запах, кожу, голос… все. Теперь можно присесть и поговорить.
Я постепенно замедлил движение руки по шее льва, дал ей немного отдохнуть, потом совсем убрал.
– Садитесь вот сюда, – сказала Патриция.
Она показала мне на квадрат сухой травы в одном шаге от когтей Кинга. Я сгибал колени дюйм за дюймом, оперся о землю и наконец сел настолько медленно, насколько это было возможно.
Лев подвинул морду в мою сторону. Его глаза посмотрели раз, другой, третий – на мои руки, на мои плечи, на мое лицо. Он изучал меня. И тут, ошеломленный и восхищенный, освобождаясь постепенно от страха, я увидел, как в направленном на меня взгляде льва Килиманджаро пробегают вполне понятные мне выражения, выражения вполне человеческие, которые я мог назвать одно за другим: любопытство, добродушие, доброжелательность, великодушие сильной личности.
– Все хорошо, все хорошо, все идет очень хорошо… – напевала Патриция.
Теперь она обращалась уже не к Кингу: песенка была голосом ее созвучия с миром. В этом мире не было ни барьеров, ни перегородок. А благодаря посредничеству Патриции, благодаря ее ходатайству этот мир обещал стать и моим миром тоже. Я обнаруживал с радостью, не сопряженной с ощущением безопасности, что с меня как бы спали чары незапамятного ужаса и такого же древнего непонимания. И что начавшиеся общение и дружба между огромным львом и человеком показывают, что мы живем не во взаимонепроницаемых мирах, что эти миры расположены совсем рядом на единой и бесконечной лестнице живых существ.
Зачарованный и не совсем отдавая себе отчет в своих действиях, я наклонился к царственной львиной морде и прикоснулся, как делала это Патриция, кончиками ногтей к темно-каштановому треугольнику, разделявшему большие золотистые глаза. По гриве Кинга пробежала легкая дрожь. Его тяжелые губы задрожали, растянулись. В приоткрывшейся пасти мягко заблестели ужасные клыки.
– Смотрите, смотрите внимательно, – сказала Патриция, – он вам улыбается.
И как тут было не поверить ей? Разве не слышал я собственными ушами, когда был в овраге, смех Кинга?
– Я выбрала самый лучший момент для вашей встречи, – сказала Патриция. – Он хорошо поел, насытился. (Она похлопала его по мощному брюху.) Сейчас самое жаркое время дня. Здесь много тени. И он счастлив.
