Барбара Пим - Несколько зеленых листьев
Но на этот раз все было наоборот, ибо день стоял чудесный и никакой нужды в плаще, не говоря уж о дождевике, разумеется, не было. Она спряталась за дельфиниумами и пригляделась к незнакомцу. Он повернулся, и она увидела, что это Грэм Петтифер. Он почему-то сутулился, чем, по-видимому, и объяснялось, что она не сразу его узнала. Она не могла убежать и спрятаться или, если бы и хотела, сделать вид, что не заметила его, ибо в смятении сама не знала, чего хочет. По-видимому, ей суждено встретиться с ним лицом к лицу и выяснить, зачем он так неожиданно явился сюда.
— Грэм, это ты? — постаралась удивиться она.
— Эмма, я должен был приехать… — Он двинулся к ней, раскинув руки, словно собирался ее обнять.
Только не здесь, испугалась она, пятясь назад и чуть не уронив пеоны и дельфиниумы. В церкви полно людей, ходят, любуются цветами.
— Я, по-моему, со вчерашнего дня ничего не ел, — вдруг сказал он.
— Почему? — Это было уж чересчур.
— Не мог. Одни неприятности. Противно было даже смотреть на еду.
— Может, ты сейчас хочешь поесть? — спросила Эмма. Чуть больше трех, вполне возможно, Дафна с помощью мисс Ли и мисс Гранди уже подала ранний чай в саду ректорского дома. Хотя, быть может, он бы предпочел поздний ленч? Если у Грэма «одни неприятности», вряд ли он в состоянии выбирать, а чай — везде чай, да еще с вареным яйцом и гренками, решила она, и именно это она и начала готовить, когда они вернулись к ней домой.
Грэм, тяжело опустившись на стул, молчал, не сводя сурового взгляда с каких-то предметов в комнате, словно заметил на них пыль или еще что-то малоприятное.
— Два яйца? — спросила Эмма. — Как варить?
— Как получится.
— Яйца варят по-разному. — Значит, в мешочке, решила она. Пять минут. С яйцом всмятку справиться трудно, оно растекается и не годится для человека, когда он в подавленном состоянии, хотя мистер Вудхаус в том романе, где героиней ее тезка, утверждал, что это даже полезно. — Я тоже съем пару гренок, чтобы составить тебе компанию, — сказала она. Погода, правда, не располагала к гренкам, зато жарить их легко.
— А яйцо ты не будешь?
— Нет, я недавно поела. — Хорошо бы, если бы он подробнее объяснил, зачем появился, но что бы ни подвигло его искать ее общества, теперь импульс этот, казалось, испарился. — Что-нибудь случилось? — не выдержала она. — Клодия?..
— Скорей всего, именно так. А, вот это приятно! — Он разбил яйцо и, выбирая из него ложечкой ярко-желтый желток, размазал его по гренке.
Эмма с облегчением вздохнула. Яйцо сварено как раз в меру: твердый белок и чуть жидкий желток.
— Куры здесь, наверное, гуляют на свободе? — спросил он. — Ну конечно, ведь мы за городом. Как хорошо жить здесь, есть яйца, снесенные гуляющими на свободе курами, и все такое прочее — именно то, что мне нужно.
Приятельница Дафны Хетер Бленкинсоп прибыла в своей маленькой желтой машине, которую поставила возле церкви. Это была небольшого роста плотного сложения женщина пятидесяти девяти лет, но выглядела она в любимых ею брюках из уэльского твида и такой же накидке гораздо моложе и элегантнее Дафны. Ей нравился Том, и потому хотелось подойти к нему и поцеловать, как было теперь в обычае у пожилых людей — новая мода, ничего, по-видимому, не значащая, но, по ее мнению, приятная. Однако Том стоял на паперти, здороваясь с посетителями, и, смущаясь, обращал их внимание на большую стеклянную бутыль у входа, куда опускались пожертвования. В бутыли уже было полно десяти- и пятидесятипенсовых монет, среди которых виднелось и несколько сложенных в квадратики купюр.
Том надеялся встретить в церкви Эмму — она обязательно появится на празднике цветов, хотя бы из профессионального интереса, — и был разочарован, узнав, что ее видели уходящей — должно быть, он с ней разминулся — в сопровождении какого-то мужчины. Интересно, кто этот мужчина? Разумеется, она имеет право причислять к своим друзьям мужчин, быть может, это ее брат, хотя ему было хорошо известно, что у Беатрис Ховик других детей нет…
— А, Хетер, рад вас видеть…
Том недолюбливал приятельницу своей сестры, хотя уважал ее как библиотекаря, несмотря на то что ее интерес к местной истории порой казался ему несколько неумеренным, а в ее частых упоминаниях об остатках средневекового поселения и о появлении холмов и оврагов в местном ландшафте слышалось нечто принужденное и неестественное. Способна ли обычная женщина так этим интересоваться? — часто думал он, сознавая, что несправедлив по отношению к Хетер. Лучше бы Эмма проявила чуть-чуть побольше внимания к местной истории, выразив желание изучить договоры об аренде земельных участков либо оказав помощь в поисках остатков средневекового поселения. А вместо этого ее видят уходящей из церкви с каким-то незнакомцем, наверное тоже социологом.
— Пока я не забыла, Том, — говорила Хетер, — на днях я наткнулась на весьма занимательную новую книгу о датах разгораживания земельных участков — как раз то, что вас интересует, — совершенно новая теория…
Том пробормотал что-то в благодарность. Даты разгораживания земельных участков его не очень занимали.
Эмма обрадовалась, когда Грэм предложил ей зайти в бар, так как стремительность, с которой он примчался к ней, казалось, заставила его самого забыть, зачем он, собственно, приехал. Ему приятно побыть с ней, сказал он, но больше ничего не объяснил, а Эмма, не ощущая большого прогресса в возобновившихся отношениях, не сочла возможным пуститься в расспросы. Поэтому за ритуальной чашкой чая последовал ритуальный поход в бар с его уютом, вином и приятным обществом.
Бар был, правда, далеко не уютным; в начале шестидесятых годов его обветшалый интерьер освежили, но так, что теперь он стал обветшалым в иной, менее привлекательной манере. Мистер Спирс, владелец пивной, стоял за стойкой, беседуя с Джеффри Пуром, который играл в местной церкви на органе, а по вечерам сидел в баре за стаканчиком «Гиннеса». В одном углу расположилась компания деревенских старцев, а в другом — сын миссис Дайер с девицей. Стоило Эмме с Грэмом войти и, подойдя к стойке, заказать джин с тоником для Эммы и пинту местного пива для Грэма, как в баре воцарилась тишина. Усевшись за свободный столик, они завели несколько принужденный разговор с присутствующими, интересуясь, были ли те на празднике цветов, понравилось ли им, и восторгаясь, что стоит такой отличный день. Отвечали им тоже неохотно и даже с некоторой, долей враждебности. Мистер Спирс рискнул заметить, что в прежнее время ничего подобного не устраивалось, на что органист не преминул высказать предположение, что все эти праздники затеваются лишь для того, чтобы дамам было чем себя занять. Сын миссис Дайер и его девица промолчали, ничем не откликнулись и деревенские. В эту минуту в бар вошли Робби и Тэмсин Бэрраклоу, и Эмма с Грэмом, облегченно вздохнув, пригласили их к себе за столик и принялись с ними беседовать. Тогда и все присутствующие заговорили между собой более непринужденно, и атмосфера заметно разрядилась.
— Интересно, какое влияние оказал праздник цветов на круговорот жизни в деревне? — спросила Эмма, бросив взгляд на стариков, сидящих в позах скульптур периода примитивизма.
— Такого воздействия, как западноафриканские празднества или даже европейская крестьянская фиеста, он, разумеется, иметь не может, — ответил Робби. — А на ту компанию, что восседает здесь, он никакого впечатления вообще не произвел.
— Зато у принадлежащих к среднему классу местных дам он вызвал дух соперничества, — заметила Тэмсин.
— Особенно в том, что касается церкви, — подчеркнул Грэм.
Он завел с супругами Бэрраклоу беседу на социологическую тему, в несколько кокетливом тоне поддразнивая Тэмсин, а Эмма задумалась о празднике и его значении в ином, менее научном свете. Красивые орнаменты из цветов и встреча с бывшим возлюбленным больше наводили на мысль о некоем романтическом произведении, нежели о статье для научного общества. Но она никогда не испытывала желания сочинять и, по правде говоря, с некоторым пренебрежением относилась к занятиям матери викторианским романом. Однако тут она поймала себя на том, что гадает, чем закончится сегодняшний вечер.
— Извини, — сказал Грэм, когда они вернулись к ней домой, — я слишком засиделся, чтобы сегодня же возвращаться.
Неужели он боится ехать в темноте?. Или считает неудобным уехать совсем по другой причине? Как понять его слова?
— Думаешь, пойдут по поселку сплетни, если я останусь ночевать у тебя? Наверное, следовало бы еще в баре спросить, нет ли поблизости свободной комнаты.
— Я не слышала, чтобы там кто-нибудь останавливался. И кроме того, у меня есть свободная комната.
— Чудесно! Если ты, конечно, не возражаешь.
— Конечно, нет. Хочешь выпить? — Эмма чуть не сказала «согреться», что предполагает более интимную атмосферу, чем та, которая воцарилась между ними в этот момент.
