Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка
— О, простите, мистер Вайн, я думал, это мисс Мускус.
— Кристиан, порой я гляжу на вас и только диву даюсь. Вам это известно.
— Да, мистер Вайн.
— Дверь не заперта, а вы тут раскорячились будто бегун на старте.
— Виноват.
Вайн также сказал, что поскольку воздух прогревается и снег тает, в ближайшие дни людей начнут косить пневмония с гриппом. И вода заструится по сложенным из песчаника ступеням дома мамаши Гроц. У которой обнаружилась целая банда близких родственников, сбежавшихся, чтобы присмотреться к ее владениям. Как-то, выглянув из двери, я не сразу приметил скрюченного горбом адвоката, пришедшего собирать квартирную плату. А потом объявился вислоухий чернявый хам с предложением отдать ему ключ, чтобы он мог на досуге осмотреть мою комнату. Я на самом что ни на есть рафинированном английском языке спокойно ответил ему сквозь дверную щель. Убирайся отсюда к собачьей матери. Пока я не вышел. И не скормил тебя по кусочкам чайкам. Предварительно оторвав твою вшивую голову. И забив тебе в жопу пожарный гидрант. И включив его. Дабы ты узнал напоследок, что такое слоновий клистир.
В понедельник над городом обморочно синее небо. По улицам плавно плывет ароматный воздух. Обвевавший мне сзади уши, когда я направился к парку. Решив пешком пройтись до работы. Чтобы выгадать на автобусном билете. И обрести форму, потребную для выполнения произнесенных мною угроз. Справедливость следует восстанавливать без промедления. Прошелся вдоль озера. Запузырил в уток парой камней. Легко взбежал на каменистый пригорок и пересек поле, именуемое здесь Зеленым лугом. Который покрыт белесой травой и бурой грязью и никогда не бывает зеленым. Спустившись из парка в зоологический сад, прошел мимо медведей. Тюлени бултыхались в воде, крутясь колесом кто вперед, кто назад. Верблюд мочился. Зебру донимала эрекция. И упущенные детишками цветные воздушные шарики застревали в ветвях деревьев. А я шагал себе на Пятую авеню. Упругой походкой. Только что не обращаясь с веселыми приветствиями к людям. Для которых это — несомненный знак, что тебя выпустили из желтого дома проветриться. И едва какая-то матрона скривилась, узревши мою веселость. Я прошептал. Какого рода гнусной присыпкой вы пользуетесь, чтобы предохраняться, мадам.
Размашистым шагом Кристиан доходит от Пятьдесят Шестой до Седьмой улицы. Движение плотное. Прямо из тротуара, мерцая, вырастают богатые магазины. Витрины со шторами, блеск драгоценностей. Маняще разложенных на потребу женщинам. Осторожно вылезающим из лимузинов. Приобретайте бриллианты поутру. Чтобы к полудню уже сидеть в косметической маске. Мужчины с волосистыми запястьями, суетясь, прилаживают к покрытой флоридским загаром коже, свернутый колечком локон обесцвеченных волос. Массивные, могооконные мавзолеи вздымаются в небеса. Откуда блеклые голуби осыпают балконы и подоконники легкими оскорблениями. Зато внутри шикарная чистота. В которой когда-нибудь я укроюсь во всем своем великолепии, укрыв заодно и тайну моих несметных богатств. Заведу себе отдельную комнату, где можно будет невозбранно чихать и пукать.
Этим утром на мисс Мускус нечто облегающе розовое. Упокоился широко известный в театральных кругах рекламный агент. С лучшими из моих выражений лица и манерами жду у дверей покоя. Меня могут «открыть» в любую секунду. И вместо тюремного срока дать мне главную роль. В кино. Удалого романтического мудозвона. Плюс несусветное жалованье, которое мне раз в неделю будут привозить на тележке. Мисс Мускус, грудь колесом, соски торчат из-под платья, вальсирует взад-вперед по канареечному ковру. Попка мотается, как флаг под ураганом. Свисающий с моего флагштока, который вынуждает меня присесть. Впрочем, никто не приходит попрощаться с усопшим и с его курчавой седой шевелюрой, кроме раввина в широкой мантии и старенькой тощей жены, ковыляющей, опираясь на трость и на руку привратника из ее многоквартирного дома. Правда, гроб покрывают венки. От Джимми с оркестром. От Талли, который в турне. От Зики, который Человек-Цеппелин. От Перта Амбоя.
Я помогаю мисс Мускус в приготовлении гроба. Обкладываем его ландышами. К семи вечера мы остаемся наедине с усопшей шишкой шоу-бизнеса. С его ввалившимися глазницами. И большим крючковатым носом. Мисс Мускус стоит на коленях и, все еще не теряя надежд, что ее возьмут и откроют, составляет список имен, по ее представлениям знаменитых. Я кладу руку ей на плечо. Она оборачивается, поднимает глаза и улыбается. Как и следует кинозвезде, ослепительно вспыхивают зубы. И уж не знаю, что заставляет меня сделать это. Кроме моего выдохшегося чувства юмора. Но благословляя мисс Мускус на славную участь. Я беру украшенную одиноким перстнем с крупным бриллиантом руку усопшего. И преодолев ее сопротивление, приподнимаю и кладу туда, где только что лежала моя. На спину мисс Мускус. После чего на цыпочках удаляюсь. Оставляя их наедине друг с другом. Пусть он сделает ей рекламу.
Из стеклянного цилиндра Кристиан достает бумажный стаканчик. Нажимает ногой педаль новенького охладителя, утопленного в стене вестибюля и отделанного терракотовой плиткой. В этот миг входит с улицы Кларенс Вайн, на нем распахнутое пальто, черный чемоданчик в руке.
— Как идут дела, Кристиан. Много народу собрал О'Шонесси. В театральном мире он был заметной фигурой.
— Нет, мистер Вайн.
— Да, для жены это удар. Она говорила, у него полно друзей. Господи, Корнелиус, до чего я устал. Сукины дети грозят забастовкой. И едва ли не каждый наемный рабочий этого города торчит на строительной площадке с протянутой рукой. Так и хочется вручить им по бусине, за которые когда-то купили эти места.
Из покоя О'Шонесси доносится протяжный, кровь леденящий вой. Брови Вайна сходятся. Как два линейных корабля, что сталкиваются в море. А у меня на загривке дыбом встает волос. И какая-то кишка начинает дрожать в животе. Или две.
— Что там за чертовщина творится, Кристиан.
— Не знаю.
Вайн роняет чемоданчик на стол в вестибюле. Кристиан следом за ним мчится по коридору, и оба влетают в зеленый сумрак прощального покоя Исидора О'Шонесси. Мисс Мускус навзничь лежит на полу. Раскинув в стороны руки и ноги. Разинув рот. Розоватое платье задрано, открывая мускулистые бедра. Туго подтянутые чулки пристегнуты к резинкам ярко-красного пояса. С края гроба свисает рука усопшего. Пальцы касаются ландышей.
Обоняя
Их аромат
Когда все
Что нам требуется
Это
Нюхательные
Соли
10
На скорую руку оценив сложившуюся в Похоронном бюро Вайна эмоциональную атмосферу, Корнелиус спешит покинуть его. Унося ноги, пересекает город. Выходя из тени только затем, чтобы заскочить в какой-нибудь отель и нервно пописать. Проникая туда сквозь бронзовые вращающиеся двери с мерцающими, округлыми цельного стекла окнами по сторонам. Угол Четвертой авеню и Пятьдесят Пятой улицы. Тесаные глыбы серого камня, наваленные одна на другую.
— Мужской туалет вниз по лестнице, потом немного вперед и направо, сэр.
Парень имеет представление о том, как следует разговаривать с джентльменом. Лучшее, что я могу сделать в минуту душевного непокоя, это притвориться еще неопытным, но крупным администратором. И когда кто-то, отступив в сторонку, указывает мне дорогу. О боже милостивый, какое дивное облегчение. Вот человек, которого мне вовсе не обязательно истреблять. Посидел нынче за столом мисс Мускус, для практики. Выстроил целую империю похоронных бюро самообслуживания (цены договорные). При каждом — свой крематорий, он же тепловая электростанция. Вольты и амперы скорбей. Электродвижущая сила горящих сердец. Потом вошел Чарли и сказал, неплохо смотришься, Корнелиус.
Перехожу Пятую авеню и сворачиваю направо. Мимо сложенной из песчаника церкви. Органная музыка внутри. Надо написать в Спортивный клуб, восстановить свое членство. Раз я теперь с каждым днем становлюсь богаче. Доллар за долларом. Тогда я смогу показать этим принимающим томные позы международным знаменитостям, где раки зимуют, а то каждый из них, слонявшихся в том отеле по холлу, считает себя бог весть какой кучей дерьма на ровном месте.
Пятьдесят Седьмая и Пятая. Самое что ни на есть средоточие богатств этого города. Так сильно действующих мне на нервы, что меня снова подмывает пописать. Ожидая, когда переключится красный свет. Заглядываю в мусорную урну. Кто-то выбросил книгу. «Как принимать сулящие прибыль решения в период продолжающегося экономического спада». Вместо, насколько я понимаю, «заводящих в тупик решений в период торгашеского террора».
— О, какое прелестное зрелище. Сэр, вы не позволите мне сфотографировать вашу дочурку.
Мужчина с фотокамерой останавливает другого — с дочкой. Она застывает под ярко расцвеченным зонтиком, в дождевичке. И как на заказ, начинается дождь. Сияет счастливой улыбкой, когда разряжается вспышка. Люди оборачиваются, поглядеть, что случилось. В такие незначащие мгновения. Мир замечает — ты здесь. Вышел прогуляться. И тебя вдруг заметили. Секунда приятного признания. Будет чем утешаться в часы беспросветного мрака.
