Дмитрий Лекух - Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)
Теперь уже я закуриваю.
Своих-то сигарет не взял из машины, пришлось к нему в пачку лезть.
Причем без спроса.
Просто как-то даже не сразу и сообразил.
Дела…
— Да какой, — морщусь, — из меня боевой офицер. Правильно ты сказал: замполит. А на море решил уехать, еще когда нас, помнишь, в горах накрыли. Вы тогда с молодым, с земляком твоим, все мечтали море снова увидеть. А я вдруг понял, что на море вообще ни разу не был. В жизни. Вот и дал себе зарок. Помнишь?
— Помню, — кивает спокойно. — Убили тогда Лешку. А меня кто, кстати, вытащил? Ты?
— Я, — вздыхаю в ответ. — Тяжелый же ты, сука, тогда был…
— Я и сейчас нелегкий, — ухмыляется. — Извини, я отойду позвонить…
Ну, отошел.
Чтобы при мне, значит, не разговаривать.
Еще раз говорю — тактичный.
Ага.
Поговорил, вернулся.
— Договорился я с твоим шефом, — кивает. — И водки заказал. И пива еще, теперь уже нам обоим. Только мы все-таки давай сначала, до «третьего», до поминального — другой тост поднимем.
— Давай, — жму плечами. — Ты только скажи, какой.
— Да легко, — закуривает. — А выпьем мы с тобой как раз за то, что неправильно живем. Понимаешь, замполит?! Тут ведь ключевое слово — не «неправильно». Тут ключевое слово — «живем»…
…Хорошо еще, что нам пиво очень вовремя принесли.
А то бы я, наверное, сдуру — точно расплакался.
Вот ведь, как оно бывает, думаю.
Неправильно живем…
Святой источник
Сашка — языкастый, хитрованистый и слегка хамоватый егерь одной из любимейших моих рыболовных баз в верховьях Волги, на самой границе Московской и Тверской губерний, своими руками срубил в лесу часовенку.
И какую часовенку!
Загляденье!
Из ровных, тщательно ошкуренных бревен, одновременно и крепенькую как гриб, и — летящую, темную на фоне светлого северного неба.
Сам, на скудную егерскую зарплату, покупал лес, сам тщательно выбирал, сам рубил, сам шкурил.
И все — молчком.
Я б и не узнал, если б другие егеря не сказали.
Причем поставил ее так, что на машине — не подъехать. Только пешком, километров пять по тропинке в гулком сосновом бору.
Подальше от докучливых людских глаз.
Как он туда эти бревна таскал — просто ума не приложу…
Но — построил.
Стоит.
— Как тебе это в голову-то пришло? — спрашиваю, нарезая крупными ломтями дорогую по их меркам московскую колбасу на закуску.
Он в это время чеснок чистит да хлеб кромсает.
Отловились нормально, с десяток неплохих судачков завалили, можно и перекусить под сто грамм.
Ну, или не под сто…
Как получится…
— Да не знаю, — жмет плечами в ответ. — Торкнуло что-то…
— Нормально, — говорю, — тебя торкнуло…
Молчит.
Только посапывает.
…Нарезали, разлили по первой, выпили.
Я закурил, он бутерброд с колбасой себе наладил.
Вечер, речка.
Мы в лодке сидим.
За коряжник привязались, чтобы течением не унесло.
Волга — она такая.
Только с виду спокойная…
Сейчас перекусим, с часок на вечерней зорьке блесны помакаем, да можно и на базу возвращаться.
— Понимаешь, — говорит, дожевывая, — источник там. Ну, родник. В воде вроде ничего особенного, а журчит — хорошо. Я как-то кабана гонял, ну, и набрел на него. Попил водички, посидел, послушал. Хорошо. Ну, и дальше побежал…
Замолкает, потом начинает хлопать себя по карманам.
Протягиваю ему пачку сигарет и, пока прикуривает, — разливаю по второй.
— Ну, и что дальше? — спрашиваю.
— А ничего, — снова жмет плечами. — Потом еще раз туда пришел. И еще… Давай выпьем, что ли?
— Давай, — говорю.
Выпили, помолчали.
— Ну вот, — говорит через некоторое время. — Так и стал туда ходить. А потом думаю: чего-то здесь не хватает. Прикинул — церковка бы хорошо тут стояла. Душевно…
— Часовенка, — поправляю.
— А, ну да, — вздыхает. — В церкви поп быть должен постоянный. Значит — часовенка. Мне говорили уже, до тебя…
— И что, — спрашиваю, — так все сам и придумал?
— Ну, — отвечает, — сам. Кто ж мне подскажет-то?
— Нормально, — качаю головой.
— Вот и я так думаю…
Это он уже так.
Для поддержания разговора.
…Выпили по третьей, закурили.
— Значит, сам? — переспрашиваю.
— Сам, — отвечает.
— А ты хоть знаешь, — смеюсь, — что она у тебя получилась в полном соответствии со всеми канонами русского средневекового деревянного зодчества?
— Откуда мне знать, — удивляется. — Я и в Богато не верю…
Во как, думаю.
Ничего себе…
— Ладно, — говорю. — Давай еще по одной, да и пошли ловить дальше. Что-то мне подсказывает, что судак нынче вечером хорошо на бровках бить будет…
— Да похоже, — кивает. — Его погода…
Разлили.
Зажевали бутербродами с колбасой и свежим деревенским чесноком, и он, отвязав лодку от коряги, стал аккуратно выгребать веслами на стремнину.
Здесь, в коряжнике, мотор-то не особо заведешь, винт можно в две секунды убить.
Жалко.
А я ящик свой открыл, приманки смотреть.
Тут ведь тоже думать надо, что ставить.
Погода-то она хоть и его, судачиная, но и от рыбака тоже многое зависит.
Реку чувствовать надо.
Сижу, поролонки перебираю, волна плещет, в кустах подъязки играют, Сашка на веслах пыхтит.
Вечер как вечер.
Обычный.
Река как река.
А за поворотом, потом пять километров пешком по узкой лесной тропинке, журчит обычный лесной родничок и рядом с ним часовенка стоит свежесрубленная.
И откуда только, думаю, что берется…
Орхидея в мотоциклетном шлеме
Ресторан отеля «Хайят»
Беру бутылку «Наири», бокал, блюдечко с порезанным лимоном и выхожу на террасу. У этого ресторана на последнем этаже «Хайята» есть одно неоспоримое преимущество: свободный выход на оборудованную под летнюю веранду крышу и столики на ней.
Но мне сейчас плевать на столики.
Ставлю добычу прямо на перила, наливаю себе коньяку, закуриваю и смотрю на лежащую внизу старую Москву.
В голове — ровным счетом ни одной мысли.
Только глухой, гнетущий депресняк.
Плохо мне…
— Извините, извините, — щебечет сзади испуганно восточного вида официантка. — Это очень дорогой коньяк…
Поворачиваюсь, вскидываю удивленно бровь.
— Я что, — спрашиваю, — похож на человека, которому нечем заплатить за бутылку коньяка?
Смущается.
— Да нет, что вы. Но…
— А какие еще в такой ситуации могут быть «но»? — кривлюсь уголком губ. — Я — покупаю, вы — продаете. Лучше принесите-ка мне еще чашечку кофе. Двойной эспрессо, без сахара.
Еще больше смущается и убегает.
Наверное, хорошо любить восточную женщину.
Покорную, понимающую.
Млеющую от любого, даже самого незначительного знака внимания…
…Не знаю, не пробовал.
Подхожу к ближайшему столику и забираю оттуда пепельницу.
Просто швырнуть окурок вниз — скотство.
А до него нельзя опускаться ни при каких обстоятельствах.
Наливаю следующий бокал, закуриваю следующую сигарету. На улице становится прохладно.
Вечер.
Внизу — море огней.
Машины едут.
Чей-то подгулявший хохот.
Кстати, не люблю громко смеющихся мужчин.
Хотя — плевать…
…А вот и официантка.
Принесла кофе.
Сменила пепельницу.
— Может, вам столик сюда поставить? — спрашивает.
— Не надо, — говорю. — Мне и так хорошо…
В этот момент открывается стеклянная дверь, и я невольно фокусирую взгляд на вошедшем человеке.
Темные джинсы, серый свитер.
Темные, взъерошенные волосы.
Русланыч.
Нашел все-таки…
…Ну и ладненько.
Киваю на него официантке и говорю, чтобы принесла еще один бокал. И чашечка кофе тоже не помешает.
Рус становится рядом, достает из моей пачки сигарету.
Прикуривает.
Стоим.
Молчим…
…Наконец он не выдерживает.
— Слушай, — говорит, — Дим. Что с тобой происходит-то?!
Жму плечами, выплескиваю в рот остатки коньяка из бокала, наливаю новый.
— Да так, — отвечаю. — Обстоятельства…
Он вздыхает и недоуменно крутит головой.
— Она же к тебе вроде вернулась? — спрашивает.
Опять жму плечами.
— Физическая оболочка — да. Насчет остального можно поспорить…
Молчим.
Официантка приносит Руслану пустой бокал и плещет в него «Наири».
Все-таки — замечательный коньяк.
Густой и в то же время какой-то легкий.
Неуловимо грустный.
Как, наверное, и сама армянская земля.
Не знаю, я там никогда не был.
Странно, почти весь мир вдоль и поперек изъездил, а в Армении — никогда не бывал. И вряд ли уже теперь когда буду.
