Джеймс Парди - Малькольм
Малькольм не знал, как долго он спал, но, проснувшись, вдруг увидел кота, который опять смотрел на него, а позади кота — Кермита.
— Крошка, — воскликнул Малькольм. — Ты сбежал!
Кермит рассмеялся, озорно скривив губы.
— Я чуть не превратил тебя в кота, — сказал он Малькольму.
— Садись же, — распорядился Малькольм, словно хозяин дома. — Как ты оказался здесь?
— Дверь была открыта, и я зашел сюда с утренней прогулки, — сообщил Кермит.
— Я не знал, что ты… прогуливаешься, — удивленно ответил Малькольм. — Ты не боишься?
— Чего мне бояться: что собака проглотит? — рассмеялся Кермит, на этот раз с горькой ноткой.
— Я за тебя переживаю, только и всего, — Малькольм был серьезен.
— Так великая художница и джазовая королева сумела сделать тебя настоящим узником?
— Может, и сумела, — признал Малькольм. — А может, я и раньше был таким.
— По мне, ты именно узник, — согласился Кермит. — Но со скамьи попасть в… бордель, назовем его так. Что ж…
Кермит рассмеялся немного сердечней, чем надо, а Малькольм сел, держа руки на коленях.
— Видишь, я здесь персона нон грата, — заметил Кермит, отсмеявшись, — или, проще говоря, Элоиза меня ненавидит. Мне понадобилось немало мужества, чтобы придти сюда.
— Чего ради такой преуспевающей женщине ненавидеть тебя? — удивился Малькольм. Его челюсть отвисла, глаза наполнились любопытством.
— Это старая вражда, — ответил карлик, с удовольствием предвкушая будущий рассказ. — Несколько лет назад… вернее, два года назад, я позвонил ей по телефону. Это для нее орудие пытки. И укрепив себя четырьмя-пятью рюмками, я просто сказал ей: «Элоиза, дорогая, почему вы считаете, что я не достоин приглашения на один из ваших soiree?». От эмоций она потеряла дар речи, как только умеют терять дар речи старые шлюхи в отставке, вроде нее. Пока она была скована собственным безмолвием, я продолжил: «Не качество ли моих картин, которые, по признанию критиков, бесконечно превосходят ваши, препятствует моему включению в ваш список гостей? А, может быть, в моем пригожем и элегантном присутствии ваша тучность и надутое обаяние станут особенно отвратительны?»
— Ты ей это сказал? — Малькольм придвинулся ближе.
— Говорю тебе, я был пьян, — едко ответил Кермит и продолжил с прежним наслаждением, — Она, собственно, тогда же извинилась передо мной, сказала, что меня не приглашали по недосмотру, ненамеренно, и пр. Но унять меня было не так-то легко… — «Кажется, есть одна причина, по которой мое имя не попадает в списки приглашенных». — «О какой еще причине вы говорите?» — прокричала она тогда тонким, дрожащим голосом… — «Ваш муж, дорогая Элоиза, большой охотник до моих поцелуев!»
Малькольм вскочил и прошагал в угол комнаты. Он стоял там бездвижно и немо, как получивший наказание ученик, пока Кермит с закрытыми глазами хохотал над своим анекдотом. Наконец, лилипут понял, что его друг отдалился от него.
— Что ты делаешь в углу? — прокричал Кермит, когда оправился от веселья. — Выходи оттуда.
Малькольм не стронулся с места, и Кермит подошел к нему и взял за руку.
— Карлик не сумел развлечь его королевское высочество? — спросил Кермит суховато и вывел Малькольма из угла.
— Сядь, — теперь крошка командовал Малькольмом, и мальчик повиновался с пресным выражением лица.
— Скажи мне, милое дитя, — произнес карлик. — Ты случайно не девственник?
Гортань Малькольма задвигалась, его голосовые мышцы будто повторяли вопрос Кермита.
— Тебе нарисовать картинку? — лилипут выстрелил в мальчика сердитым взглядом.
— Не совсем, — ответил Малькольм.
— Что не совсем? — раздраженно подхватил Кермит.
— Не совсем… девственник, кажется, — сказал Малькольм, и на его губы вползла беспомощная ухмылка.
— Рассказывай. Ну? Видит Бог, я не настолько стар, чтоб годиться тебе в отцы… Но если тебе не хватает элементарных сведений об этой жизни, я, ради дружбы, всегда найду для тебя минуту.
Малькольм кивнул.
— Со сколькими девочками ты был в кровати? — допрашивал карлик.
— Девочки? — Малькольм сглотнул.
— Мы говорим про девочек, — продолжил карлик.
— Понимаешь, мой отец… — начал Малькольм.
— Так и думал, что все этим кончится, — ответил Кермит.
Затем он подошел к Малькольму, встряхнул его и сказал:
— Теперь слушай меня, слушай… — но тут тяжелый звук шагов заставил их обоих обернуться.
— Petit monstre! — завопила Элоиза Брейс Кермиту, входя в комнату. — Сейчас же уберите руки от Малькольма.
— Я его ласкаю, дура, — ответил Кермит художнице.
— Прошу прощения, — сказала Элоиза быстро и раскаянно. Видимо, она осознала, какой опасностью грозит ей вражда с Кермитом. — Я не хотела так резко… Сегодня такой нервный день.
Она коротко всхлипнула, но тут же взяла себя в руки.
— Я не хочу быть вам врагом, Кермит, — продолжила Элоиза. — Хотя боюсь, что вы мне враг.
— Я смогу обсудить это гораздо лучше, если нам предложат что-нибудь освежающее и, одновременно, алкогольное. Что-нибудь припасенное для одной из здешних вечеринок, которые я вечно пропускаю.
— Кермит, прошу вас, — Элоиза на мгновение показала характер. Затем, бросив короткий взгляд на Малькольма, она поднялась и заявила, что принесет Кермиту выпивку.
— Я всегда слышал от тех, кого приглашают на ваши вечеринки, — задержал ее Кермит, — что у вас подают прекрасный испанский бренди. А сегодня, дорогая Элоиза?
Элоиза Брейс закрыла лицо правой рукой и вздохнула:
— Так со мной всегда бывает. У меня нет испанского бренди, Кермит, сегодня нет. Пожалуйста, пожалуйста, поверьте мне и примите что-нибудь взамен.
— Что же взамен? — осведомился лилипут и поднес указательный палец к виску таким жестом, словно ждал очень важного ответа.
— У меня есть чудесное красное калифорнийское вино, — воскликнула Элоиза с энтузиазмом, немного громче, чем нужно. — Мы с Джеромом недавно его открыли и пьем без удержу.
— Но вы припасли пару глотков для маленьких посетителей, вроде меня? — осведомился Кермит, сощурив глаза.
— Примите все гостеприимство, какое я могу вам предложить, — взмолилась к нему Элоиза.
— Я знаю, Элоиза, что в вашем доме есть вина потоньше, чем ваш калифорнийский эрзац, хотя возможно Джерома он и устраивает, ведь он столько лет обходился вообще без вина…
Элоиза попыталась прервать карлика, но он повелительно хлопнул в ладоши и продолжил:
— Но, поскольку я — особа разумная, и поскольку это мой первый визит в дом, где мне так долго отказывали в приеме, я приму то, что, прямо скажем, в серьезных домах предлагают разве что прислуге.
— Кермит, — начала Элоиза, и Малькольм только сейчас заметил, что на ней вечернее платье, сильно разорванное сзади, — Кермит, давайте не портить этот вечер. Хотя бы ради Малькольма. Он не должен видеть нас такими; это пристало только взрослым.
Кермит готовил ответ, но Элоиза провозгласила довольным голосом:
— А теперь ваше вино, — и вышла из комнаты.
— Она не спросила, чего я хочу! — произнес Малькольм отсутствующе, будто спросонья.
— Что за идея, так вваливаться к нам, без стука, без приветствия, без ничего? И еще в этом смехотворном старом порванном платье, — издевался Кермит. — И как раз, когда ты хотел рассказать мне что-то важное о себе, Малькольм.
— Я? — Малькольм удивленно ткнул себя в грудь.
— Скажи мне, что ты собирался рассказать? — потребовал Кермит.
Малькольм замялся. С тех пор случилось так много, так много. Ему становилось все труднее запоминать, что происходило и когда, не говоря уже о вещах маловажных, вроде того, что он собирался сказать несколько минут назад.
Он все еще заикался, когда Элоиза вошла в комнату с подносом, на котором стояли три бокала и бутылка красного вина без этикетки.
— Вы простите меня, Кермит, мои руки слишком дрожат, чтобы я могла налить всем вина, — сказала Элоиза. — Малькольм, — она повернулась к мальчику, — не нальешь ли каждому вина из этой бутылки, окей?
— Прежде всего, у вас есть для меня фартук? — спросил Малькольм, с волнением оглядывая свой костюм.
Элоиза и Кермит обменялись взглядами.
— Я всем налью, что бы там ни было в бутылке, — вмешался Кермит с надменным презрением и к Малькольму, и к Элоизе.
— Нет, нет, тогда уж налью я, — ответила Элоиза. — Мои руки больше не дрожат.
— Но Элоиза, дорогая, — заверил ее Малькольм, — я бы с удовольствием налил, но все бармены носят фартук, вот я и спросил…
— Молчать! — заорала Элоиза. — Я больше не потерплю ни единого слова, слышите? Я налью, — она прорычала обоим.
И, дрожа, она в страшной спешке наполнила три стакана красным вином.
— За всех нас! — воскликнула она с большой живостью и подняла бокал.
