Лиза Эдвардс - Пес по имени Бу
Я понятия не имею, какое неврологическое стимулирование получил Бу в первые недели своей жизни, но с учетом того, что его оставили в коробке на улице, готова предположить, что этим никто не занимался. Первые несколько недель после того, как мы привезли его домой, ему снилось, что он сосет свою мамку (сердце разрывается, когда видишь одинокого малыша, сосущего во сне воображаемое молоко). Было ясно, что в этом смысле другие щенки группы имеют перед Бу огромное преимущество. Одним словом, мы ввязались в гонку с множеством препятствий.
Что касается проблем с грузовиком, вскоре мне прямым текстом порекомендовали не успокаивать его и не разговаривать с ним во время поездки.
— Лиза, ты не должна его утешать, — заявила инструктор группы, безуспешно пытаясь скрыть раздражение, вызванное поведением Бу (и моим тоже). — Когда ты уговариваешь его, или поешь ему, или делаешь еще что-то в этом роде, тем самым ты вознаграждаешь его за плохое поведение. Одновременно ты усиливаешь его страхи и делаешь его еще более пугливым. Чтобы заставить его вести себя прилично, необходимо показать ему, что демонстративным поведением он ничего не сможет от тебя добиться.
Прошло немало времени, прежде чем я поняла, насколько ошибочным и вредоносным было заявление «ты усиливаешь его страхи». Область страхов и эмоций очень сложна. Чтобы исправить поведение испуганной собаки, совершенно недостаточно просто игнорировать ее проблемы. Эта фобия — боязнь грузовика — стала моим первым уроком вреда, наносимого собаке нервными перегрузками.
Что такое нервные перегрузки, я знала из собственного опыта. После того как чуть не утонула, я стала бояться воды. Тем не менее отец не оставил отчаянных попыток снова затащить меня в бассейн. Я помню, как стояла на краю водоема, вызывающе глядя на отца и наотрез отказываясь войти в эту ужасную воду. В конце концов папа просто занес меня туда в надежде, что я пойму — бояться мне нечего.
В мозгу каждого из нас имеется лимбическая система, в числе прочего ответственная за инстинкт самосохранения. Довольно одного угрожающего жизни эпизода, чтобы в дальнейшем в подобной ситуации автоматически включался механизм, запускающий реакцию в виде страха. Эта древняя часть мозга нацелена на выживание организма, и она наотрез отказывается воспринимать чушь, которую, по ее мнению, пытаются ей преподнести новейшие части мозга. Чтобы устранить укоренившиеся в этой системе страхи, необходимо долго и упорно работать над снижением чувствительности и перестраиванием инстинктивного поведения путем выработки условных рефлексов. Как я уже сказала, это очень длительный и медленный процесс.
Хотя отец изо всех сил пытался мне помочь, он одновременно проявлял нетерпение. В результате он лишь закреплял мой страх перед водой. В психотерапии существует метод лечения фобии путем постепенного привыкания к длительному воздействию фактора, ее вызывающего. Именно это интуитивно пытался сделать отец. Но этот метод может дать и обратный результат, что и случилось со мной. Имея собственный негативный опыт, я всегда сопереживаю своим ученикам, когда оказывается, что они чрезмерно пугливы. Я была на их месте, поэтому знаю, как важно проявлять терпение и продвигаться в личном темпе животного, ничего ему не навязывая и не пытаясь ускорить процесс. Если бы я не усвоила преподанный мне в детстве урок и не применила полученное знание в обучении Бу, его история могла стать совершенно иной.
* * *Я надеялась, что каждое занятие будет успешнее предыдущего, но после нервных перегрузок в грузовике все, на что был способен Бу, — это носиться по тренировочному залу. Занятия превратились в какой-то собачий пейнтбол. Бу издавал обезьяньи звуки или с безумным, хотя и радостным пыхтением тыкался в морды соседей, приводя их в состояние крайнего возбуждения. В отчаянии я отбрасывала всякий стыд и начинала издавать быстрые и пронзительные булькающие звуки горлом. Дома эти вопли неизменно привлекали ко мне внимание всех трех псин. Но на занятии они, разумеется, действовали на всех собак, за исключением моей собственной. Здесь для мозга Бу я каждый раз оказывалась лишь едва слышным голоском в бушующем море. Он напоминал шаловливого и совершенно неуправляемого малыша, которого пытаются заставить высидеть целый урок химии. Не обращая внимания на учителя, он болтает с друзьями и искренне не понимает, почему никто не жаждет как можно выше приподнять бунзеновскую горелку и посмотреть, что из этого выйдет.
Мы с Бу выглядели кончеными неудачниками-хулиганами, наподобие Джеффа Спиколи из «Быстрых перемен в школе Риджмонт Хай». Мы только всем мешали, нарушая учебный процесс, и при этом совершенно ничему не учились. Иногда Бу впадал в состояние прострации, тупо глядя в никуда. Все время между занятиями я учила его дома. Он садился, ложился, ожидал меня там, где я его оставила, кротко ходил рядом, по команде ронял предметы на пол и делал все, о чем бы я его ни попросила. Затем он забирался в ужасный грузовик и приезжал на урок, где принимался скулить и извиваться на конце поводка, на свой странный манер заигрывая с другими собаками, или, хуже того, просто смотрел в пространство перед собой. Остальные клиенты и инструктор считали меня никудышным воспитателем никудышной собаки.
Уверенность в собственных силах и способностях, наработанная в процессе обучения Данте и других собак, которых мне приходилось дрессировать, с каждой неделей улетучивалась, но я не сдавалась. Я возлагала большие надежды на этого маленького пса. С ним была связана мечта. Раз за разом я изобретала все новые рецепты собачьих лакомств, которые Бу с наслаждением поглощал, обучаясь дома, и игнорировал в классе. Как только остальные дрессировщики поняли, что мы с Бу никуда не исчезнем, они начали спокойнее воспринимать наш необычный тандем. Мои эксперименты с угощениями и вовсе превратились в неиссякаемый источник шуток. Каждую неделю они с усмешкой наблюдали за тем, как Бу отказывался от очередного суперлакомства, за которое их собаки отдали бы полжизни. Я танцевала перед ним, пела ему и издавала множество дурацких звуков. Я использовала все без исключения способы поощрения, способные заинтересовать собаку. В ответ на все эти ухищрения Бу по-прежнему игнорировал меня, не уделяя хозяйке ни одной наносекунды своего внимания. Никто не знал, как быть.
Сейчас, оглядываясь назад, я осознаю, что Бу не следовало посещать те занятия. Он делал успехи, но его прогресс терялся на фоне окружающих его суперсобак. К концу пятого или шестого урока его хаотичное поведение начало меняться — он даже изредка поглядывал в мою сторону. Теперь я понимаю, что мне не нужно было его торопить, но никто мне тогда этого не посоветовал. Мне говорили:
— Не давай ему спуску. Не позволяй ему садиться тебе на голову.
Я ощетинивалась, вспоминая «работу», которую проделывал со мной папа после того, как я чуть не утонула. Отказываясь войти в воду, я не пыталась сесть ни на чью голову. Мне просто было страшно. Когда я попыталась объяснить, что Бу перевозбужден, мне посоветовали использовать для коррекции его поведения строгий ошейник. Мне это показалось жестоким, но совет исходил от профессионала, поэтому я его использовала. В этом ошейнике Бу выглядел окончательно одуревшим, вообще ни на что не реагировал и пытался стать невидимым.
* * *Тем временем мои силы постепенно истощались. Хотя я ездила на работу в Манхэттен лишь два-три раза в неделю, этого оказалось достаточно для обострения хронических болей в моих суставах, особенно в коленях. Воспаленные колени вынуждали меня садиться на пол во время уроков, на которые я привозила Бу. Теперь недовольство инструктора вызывала не только моя собака. Мне спокойно, но строго запретили садиться во время теоретической части занятия.
Я не знала, как объяснить инструктору, что, выслушивая ее лекцию стоя, я испытываю умопомрачительную боль. В конце концов мне удалось значительно снизить болевые ощущения. В этом мне помогли один удивительный гомеопат и два специалиста по иглоукалыванию. Эти люди возвратили меня к жизни. Боль осталась, но стала гораздо терпимее. С этим уже можно было жить. Все же, когда в конце долгого рабочего дня я была вынуждена подолгу стоять, мне казалось, что еще немного — и я потеряю сознание. Хотя использование трости приносило мне облегчение и обеспечивало поддержку без побочных эффектов привычного коктейля из преднизона и плаквенила, дрессировать собаку, опираясь на трость, было очень неудобно. С тростью или без оной удерживать поводок, на конце которого извивается и взлетает в воздух собака, — задача очень сложная. Особенно когда каждый прыжок и рывок поводка отзывается в коленных суставах. Испытываемая мной боль тоже кое-чему меня научила. Я поняла, что дискомфорт дрессировщика и у собаки вызывает чувство беспокойства. Теперь, с какой бы группой я ни занималась, я слежу, чтобы в классе были стулья для тех, кто в них нуждается.
