Ирина Горюнова - Странная женщина (сборник)
Наталья появилась в нашем городе где-то лет десять назад: после сельской восьмилетки она приехала учиться в училище на повара. Потом умерла её мать, отец спился и тоже умер, а Натальиного младшего брата Сергея приютила двоюродная тетка. Потом они продали дом, Сергей получил свою долю наследства и уехал с другом в рыбацкий поселок на Сахалин, а Наталья, окончив училище, купила комнату в квартире с общей кухней, вышла замуж и родила Эдика.
Натальин муж тоже был из деревни и приехал в город с мечтой «открыть своё дело». Он каждый месяц менял работу, но ни заводское батрачество, как он говорил, ни маленькая зарплата грузчика ему не подходили. Наталья тогда пригрелась на кухне детского сада: приносила домой обеды и с зарплаты сама платила за квартиру. Наконец муж совсем работать перестал, начал пить, неделями где-то пропадать, Наталья тоже пару раз, может, ему изменила, и они разошлись.
Потом в один прекрасный день детский сад, где Наталья работала, расформировали и сделали в нём бюро трудоустройства. Наталья больше никуда поваром не оформилась, так перебивалась: торговала на рынке рыбой, летом ездила в колхоз полоть капусту, дворником была. Тоже пить начала и потом тоже совсем работать бросила, нашла какую-то подружку, и вместе они (иногда и через окно) приходят в Наташкину комнату с мужиками, которые покупают водку, колбасу, хлеб и сладости для Эдика.
Впрочем, Эдика она постоянно увозит в деревню. Родители мужа его очень любят, и он часто проводит у них всё лето. Вот и теперь она уехала с Эдиком к ним и уверила моих родителей, что вернётся только через месяц; что поживёт там, отдохнет от своей собачьей жизни и пить перестанет, а потом, через месяц, приедет и устроится на работу.
Вернулась, правда, Наталья через несколько дней, но всё равно заметно окрепшая: «Ни грамму, представляешь, Сань, ни единого грамму!» И, кажется, действительно хотела «начать новую жизнь». И жила она первые дни очень тихо, даже, кажется, действительно ходила куда-то работу искать. Но в одно утро Наталья за стеной заорала так, будто кто-то загнал её в угол и уже занёс над ней топор…
За три дня до этого крика к Наталье приходил Морозкин – её бывший муж. Они включили музыку, немного поругались, чуть-чуть поломали мебель, потом посмеялись и, как мне показалось, ушли вместе. Через день, проснувшись к обеду, я крикнула её из коридора, думая, что она уже вернулась, но мне никто не ответил. И вот на третий день раздался этот крик.
Я прибежала к ней. Наталья лежала на полу, паркет вокруг неё был сплошным пятном запекшейся тёмной крови. Ноги Натальи, отрубленные от самого основания, от которого росли, лежали рядом с ней, а вместо них на том месте, где они раньше были, у Натальи отрос довольно большой рыбий хвост.
Увидев меня в дверях, Наталья запричитала и стала рыдать, как по утопленнику:
– О-о-ой… что это такое… что я теперь… куда я теперь… как же это тепе-е-ерь…
Потом вдруг утихла:
– Санька, а может, я сплю? Ущипни-ка меня. – И протянула руку.
Я шагнула вперёд и ущипнула её за белое пухлое предплечье, и мне казалось, что я щипаю утопленника.
– Не сплю, – констатировала она и снова завыла.
– Да не вой ты, – скорее с перепугу, чем со здравого ума, сказала я. – Давай я тебе лучше ванну наполню, вдруг ты без воды теперь засохнешь, да и вымыть здесь всё надо.
Наташка снова заткнулась и, несколько секунд подумав, сказала почти шёпотом:
– Да, да, правда, чё ж я ору-то, живая же, а то ещё соседи набегут, увидят тут всё…
И тут мы обе увидели Морозкина. Морозкин, бывший Натальин муж, сидел в дальнем углу дивана, возле окна, в скомканном покрывале, взъерошенный и опухший от сна и, похоже, долгой попойки. На лице его отразилось все: страх, удивление, любопытство, возможность улизнуть и бросить нас боролась с сомнением. Он сидел, прикрываясь углом покрывала, будто его сейчас собирались ударить, или, может, надеялся, что мы его не заметим, пока он соображает, что ему теперь сделать. Возникла пауза. Наталья, должно быть, тоже не знала, что предпринять, потому что понимала, что если её муженёк сейчас слиняет, то ни она, ни я остановить его не сможем, а помощь, хоть чья-нибудь, сейчас о как пригодится. И тут я честно Наталье сказала:
– Полы я, конечно, вымою, но вот что с твоими ногами делать, я не знаю… И до ванной я тебя дотащить не смогу, придётся ползти самой…
Но, видимо, Наталья подумала совсем не о том, о чём подумала я, и разразилась.
– Морозкин! Сволочь! – заорала она. – Мало ты мне всю жизнь испортил, теперь ещё и калекой сделал! Как я теперь сына кормить буду?! От тебя ж даже алиментов сколько лет жду, зараза!
– Будто ты до этого его кормила, бросила моим родителям на шею, а сама по мужикам… – дребезжащим спросонья голосом отвечал Морозкин.
– Конечно, по мужикам, раз отец родной не кормит!
Оставаться на этой семейной разборке мне было уже как-то неловко, и я ушла к себе, надеясь, что они всё-таки придут к какому-то мирному договору, а не продолжат вчерашний разговор…
Через час любовной ссоры и мирных разборок Морозкин нёс свою бывшую жену на руках в ванную. Наталья ликовала:
– Морозкин! Когда я была нормальной женщиной, ты меня ни разу на руки не поднял!
Сошлись они пока на том, что Наталья не заявляет в милицию, а Морозкин отмывает топор и место преступления и прячет Натальины ноги так, чтобы их никто не нашёл. Наталья, видимо, уже свыкаясь с новым телом, плескалась в ванной и заигрывала со своим бывшим мужем, который шуршал в комнате пакетами, расправляясь с ногами своей бывшей жены.
– А правда, я теперь красивая? – кричала она. – Какой у меня хвост! Блестит, переливается! Меня теперь хоть на обложку журнала, правда, Морозкин?! И обо мне заговорит вся страна! Да что страна – весь мир, это ж сенсация – настоящая русалка! Мне бы вот сюда теперь такую же блестящую маечку… и ещё причёску сделать, подкраситься… – доносилось из ванной.
И так она себя расписала, что Морозкин воскликнул:
– И правда, Наталь, ты бы ведь в цирке теперь стала бы гвоздём программы!
Цирка в нашем городе никогда не было. Конечно, приезжали шапито, а в этом году Московский цирк впервые давал гастроли в новом спорткомплексе. И Морозкин вдруг понял, что вот сейчас к нему пришла та самая возможность, о которой он мечтал всю жизнь – открыть Своё Дело! И Морозкин пошёл восклицать:
– Ведь это такой шанс! Наталь! Блестящая женщина-рыба! Сенсация! Во всех газетах и журналах! Мы с тобой сделаем номер: Морозкин – дрессировщик женщины-рыбы! Гастроли, слава, куча бабок!
– Морозкин, ты чего? – опешила Наталья. – Я те чё, обезьянка, что ли, чтобы меня дрессировать?
– Или нет, – продолжал упоённый мечтами Морозкин. – Я тебя им просто продам, возьму кучу бабок, уеду в Америку, а они там тебя сами натренируют. Но ты тоже внакладе не останешься, отстегну и тебе процентов пять… Хотя нет, не буду отстёгивать, они же тебе платить будут, кормить тебя будут сырой селёдкой, чтобы хвост больше рос, так что, я думаю, ты и без этих процентов жить будешь круто!
– В какую Америку?! – заорала Наталья. – Какие проценты? Морозкин! Вытаскивай меня отсюда!
Морозкин перенёс Наталью на диван. Он уже заметно разгорячился перспективой непыльной и прибыльной затеи, а Наталья была явно испугана. Они орали, обзывая друг друга всеми словами, которых нет в толковых словарях. Наконец, Морозкин хлопнул дверью, ушёл. Но очень скоро вернулся – видимо, добежал до ближайшей автобусной остановки и списал номера с цирковой афиши, потому что сразу принялся звонить. В цирке, видно, подумали, что он сумасшедший. Морозкин обругал их и преданно пообещал своей бывшей жене:
– Ничего, Наталь, я тебя пристрою! Ты у меня такие бабки будешь получать, в соболях будешь ходить! Я тебе такой оклад устрою! Они заплатят!
И снова ушёл.
Наталья полулежала на диване и восхищённо разглядывала своё новое приобретение. Хвост тяжело свисал, переливался.
– Слышь, Сань, красота-то какая! Так светится, как шарики, вот эти, зеркальные, на дискотеке. Красота-а. В жизни такой красоты не видала. И как это ж вот так возможно? Это ж чудо, Сань, настоящее чудо. У бабы хвост вырос! Хе-хе, вот на…
Хвост действительно был замечательный – все цвета радуги в каждой чешуйке! Наталья пыталась поднимать его, опускать, двигать им в разные стороны.
– Вот как будто… будто… – пыталась выразить она свои новые ощущения, – будто позвоночник отрос, а на конце там… – шлёпала она плавниками, – две такие фигулины…
Но скоро Наталья опять завыла:
– Ой, чё ж я теперь делать буду-у! Это ж я теперь и с мужиками не смогу! И на работу – никак! Как же мы с Эдечком теперь жить-то будем, мамка у него теперь безногая!..
– Ничего, Наташ, можно надомную работу брать, вязать, например, или из бисера разные украшения и торшеры делать, – пыталась успокоить я. – А полы мыть и еду готовить, хочешь, я тебе буду…
Потом появился Морозкин с каким-то парнем, который нёс наготове цифровой фотоаппарат. Наталья так выпучила на них глаза, что и впрямь на первых фото получилась как русалка, которую застали врасплох, а нырнуть ей некуда.
