Лора Белоиван - Чемоданный роман
— Мне пора, — сказал Вова.
— Большое спасибо за интервью, — сказал Хирумицу.
Вова завел автобус, и мы вышли. Последним из груды самоходного металлолома выбирался Хирумицу. Он еще раз окинул взглядом автобус и что-то сказал.
— Господин Хирумицу просит извинить его, — перевел Костя Вове, — он говорит, что вы совершенно не вписываетесь в стереотип русского…ээээ — бизнесмена, которых в Японии привыкли представлять несколько иначе.
— Это, видимо, не мои проблемы, — разумно предположил Вова.
На том и расстались. Вова уехал, а съемочная наша группа пошла к машине, поставленной таким образом, чтобы исключить случайную встречу между водителем Валерой и мафией.
— Рола-сан, — сказал через триста метров Хирумицу, — я ничего не понял.
— Знаете, господин Хирумицу, — ответила я, — это не всегда обязательно.
Бог не выдаст, свинья не съест.
— Я думаю, — сказал Хирумицу еще через стометровку, — это был не совсем тот человек, которого я ожидал.
— В смысле? — Я остановилась.
— Я думаю, что это был просто бизнесмен, — пояснил Хирумицу, — а не Бизнесмен.
— Вы имеете в виду, это не мафия?! — Я не на шутку осерчала: нас с Вовой, приехавшим на интервью несмотря на то, что его только что взорвали, заподозрили в фэйке.
— Да, — сказал Хирумицу.
— С чего вы взяли?! — В моих глазах плясали красные точки, мешающие как следует разглядеть выражение лица Хирумицу.
— На нем были дешевые часы, — сказал японец, — очень простые.
Черное небо, все это время кое-как державшееся на гвоздях, наконец обрушилось. Оно оказалось душным и колючим, как одеяло из верблюжьей шерсти.
— Хирумицу-сан, — сказала я, выбираясь наружу из-под тяжелых складок мироздания, — никогда не судите людей по себе. Мой вам совет.
После этих моих слов внезапно погасли фонари. Это никакая не метафора: фонари действительно погасли сразу после того, как я посоветовала Хирумицу расширить взгляд на мир.
— Рола-сан, — сказал он, — я видел русскую мафию.
Лучше бы Хирумицу этого не говорил. Точней, огромное ему спасибо за то, что он это сказал: сам того не подозревая, он поймал сбежавшую от меня лошадь, заботливо подвел ее ко мне и даже всунул мою ногу в стремя. Мне оставалось лишь сесть верхом.
— Господин Хирумицу, — сказала я, поудобней размещая задницу в седле, — если б вы знали, сколько раз видела ее я.
Три раза я ее видела.
В первых двух случаях я вообще не знала, с кем говорю: мне сообщили имена и звания лишь после того, как аудиенция была окончена. Оба раза моими собеседниками были крайне скромные, вежливые и совершенно неброские на вид люди, которые держали в своих руках реальную власть над регионом. В третьем я повела себя еще хуже, чем Хирумицу, потому что знала, с кем еду общаться в город К., но была потрясена, когда встреча состоялась: царь Дальнего Востока явился на нее в телогрейке и валенках. Как и Хирумицу, я считала, что царь обязан ходить в мантии из горностая. В отличие от Хирумицу, у которого оказалось больше такта, я спросила царя о валенках.
— Так зима же, — ответил царь.
Царствие ему небесное.
Объяснить Хирумицу простейшую вещь — «не все то золото, что блестит» — я сперва затруднилась, потому что на язык мне упорно лезла непонятного происхождения фраза «не все говно, что не тонет». Я никак не могла вспомнить нужное идиоматическое выражение, но тут мне на помощь внезапно пришел Костя.
— Я не знаю, как перевести господину Хирумицу слово «валенки», — сказал он.
— Ну скажи — «сапоги, изготовленные из войлока овцы», — посоветовала я.
— Что это такое? — удивился Хирумицу по-английски.
— Как по-японски будет «валенки»? — спросила я.
— Варенки, — ответил Хирумицу, — я знаю. Варенки. Такая русская обувь. Очень дорогая.
Я засмеялась. В тот же момент до меня дошло, что за все время интервью и после него — Костя не только ни разу не кончил, но даже и не возбудился.
— Костя, — сказала я, — ты не мог бы объяснить нашему приятелю, что в России большим хуем хвастаются только те, у кого?.. — Я не договорила, показав мизинец.
Костя кивнул и заговорил по-японски. Когда, спустя вечность, он наконец показал мизинец и умолк, Хирумицу захохотал.
— In Japan too, — сказал он.
«Не все говно, что не тонет — это про меня», — подумала я.
На следующий день настала пора ехать в аэропорт. Костя улетал в полдень, Хирумицу и Токадо — в обед. Почему-то я волновалась.
Валера заехал за мной в восемь. Через 15 минут мы уже здоровались с Хирумицу.
— Рола-сан, — сказал работодатель через пару ничего не значащих фраз, — вы говорили, что у вас есть тоса-ину.
— Есть, — немного удивилась я.
— Я бы хотел посмотреть, если это возможно.
— Господин Хирумицу никогда не видел тоса-ину? — искренне поинтересовалась я. На сайте питомника в провинции Коти было написано, что многие японцы за всю свою жизнь ни разу не видали свое национальное сокровище вживую.
— Видел, — перевел Костя, — три раза.
«Как я — мафию», — подумала я.
— Господин Хирумицу хочет посмотреть на вашу собаку, — осипшим голосом сказал Костя.
Я с изумлением посмотрела на переводчика. Астральное его тело стояло без штанов.
— Какие вопросы, — сказала я, стараясь не выдать собственную неуверенность. «А вдруг у меня нет тоса-ину?» — подумалось мне.
Костя тем временем все более разгорячался, а Хирумицу усилием воли удерживал правую руку от покладания на эфес. Сюжет с дядей Васей повторялся у меня на глазах — правда, в смягченном варианте: все-таки хуякс сделал свое дело. Но было слишком очевидно, что господин Хирумицу, переночевав с мыслью о Вове, к утру опять стал сомневаться в его подлинности.
Мы погрузились в автобус и поехали к моему дому — смотреть на тоса-ину. Более дурацкой коды я не могла себе вообразить.
Слава богу, Банцен никуда не делся.
— Пошли, — сказала я, пристегивая поводок к его ошейнику, — я тебе японца покажу.
— О! — сказал Хирумицу, когда, болтаясь на конце поводка, я вылетела вслед за Банценом из подъезда. — О! О!
На Костю было приятно смотреть. Никогда бы не подумала, что вид человека, которому только что прервали половой акт, может так меня порадовать.
— Господин Хирумицу говорит, что у вас настоящий тоса-ину, — горестно перевел он.
— О! О! — подтвердил Хирумицу, после чего сделал ладони бутербродом и поклонился мне, сложившись ровно пополам. А затем поклонился моей собаке. Мне показалось, что поклон номер два был исполнен Хирумицу с большим почтением. Банцен равнодушно понюхал соотечественника в области паха, затем развернулся и пошел прочь, уволакивая меня в кусты.
В этой истории нет никакой морали. В ней нет даже пострадавших (кроме меня). Из этой истории все действующие лица (включая и пострадавшую меня) вышли победителями. Наверное, эта история — с хеппи-эндом. В конце концов, именно неприятные истории, в которых нам когда-либо довелось побывать, позже становятся прекрасным поводом к веселью. Такова извращенная, никуда не годная природа человека.
— Tosa-inu is the biggest dick in Japan, — скажет мне Хирумицу на ухо, уже пройдя регистрацию. — You don’t need tosa-inu. You have your own big dick.
Несмотря на то, что это был высокий комплимент, я не ощутила счастья. Покой и волю — пожалуй.
…Особенно в тот момент, когда самолет, на борту которого находились Хирумицу и Токадо, нырнул за кулисы низкой облачности. Спектакль был окончен.
Хирумицу позвонил мне через месяц, предложив поработать над фильмом про пистолеты; я согласилась, не проснувшись: к тому моменту мой выбор уже вовсю катался на спине между блядством и кредиторами, лишенными чувства юмора.
4
Объяснительная записка
ОАО «Дальэнерго»
от Белкиной Л.Г.,
проживающей.
На ваше исковое заявление с требованием срочно погасить задолженность за электроэнергию за период ХХХ-ХХХ поясняю, что ваше электричество я не брала, потому что все указанное вами время я пользовалась исключительно своим домашним электричеством, находящимся в розетках, расположенных в моей квартире в количестве 18 (восемнадцати) штук.
С ув., Белкина А.Г.,
проживающая.Стало ужасно холодно летать в одной майке, поэтому время от времени приходилось садиться на какую-нибудь крышу греться. Однажды я села на крышу американского консульства, начала болтать ногами и мысленно ржать на все небо, так как мысленно ржать тихим голосом я не умею, а не ржать вовсе я бы не смогла, потому что вспомнила, как однажды брала интервью в здании, на крыше которого теперь пыталась согреться.
С детства полюбив воровать, я так и не научилась делать это хорошо. За исключением нескольких случаев, мои кражи были мелкими и бессмысленными. В средней группе детского садика я крала пластмассовую мозаику, складывая ее в трусы. Вечером меня ругали словом «клептоманка» и заставляли завтра же вернуть мозаику детскому саду. Утром я ее возвращала, но к вечеру она снова была в моих трусах: я откуда-то знала, что при обыске в первую очередь обшаривают карманы.
