Джейми Форд - Отель на перекрестке радости и горечи
— Никого нет в живых?
— Сорок лет — срок немалый. Жизнь продолжается… а для кого-то заканчивается.
Они молча смотрели на груды чемоданов. Саманта провела пальцем по войлочному слою пыли на растресканном кожаном кофре.
— Очень интересно, пап, но зачем ты нам все это показываешь? — Марти все еще не пришел в себя. — Ты привел нас сюда, чтобы просто показать это?
Генри предстояло раскрыть сыну неизвестные страницы своего прошлого — Марти будто наткнулся на запертую комнату в доме своего детства.
— Ну… я вас привел, чтобы вы мне помогли искать.
— Дай-ка угадаю. Забытую пластинку Оскара Холдена? Якобы не дошедшую до нас? Мечтаешь ее разыскать среди хлама, который здесь лежит… без малого сорок пять лет?
— Может быть.
— Оскар Холден записал альбом? Я и не знала! — удивилась Саманта.
— Это папин священный Грааль. По слухам, альбом выпустили в сороковых годах крохотным тиражом, и ни одна пластинка до нас не дошла. Многие даже не верят, что альбом вообще существовал. Оскар умер глубоким стариком, он и сам забыл, что записал его, помнят только товарищи по группе — ну и папа, конечно…
— Я видел пластинку своими глазами. Более того, я ее купил, — перебил Генри. — Но на стареньком родительском граммофоне пластинка не проигрывалась.
— И где она? — Саманта сняла крышку со шляпной коробки, сморщилась от затхлого духа.
— Подарил. Давным-давно. Даже сам не успел послушать.
— Жаль, — вздохнула Саманта.
Генри пожал плечами.
— И вы думаете, одна из них может быть здесь?
В одной из коробок? Уцелела после стольких лет?
— Вот это я и хочу узнать.
— И если да, то кто ее хозяин? — вмешался Марти. — Твой знакомый, папа? Из запретной части города, с кем отец тебе не разрешал водиться?
— Может быть. Найдете, тогда расскажу.
Марти перевел взгляд с отца на горы коробок, ящиков, чемоданов. Саманта улыбнулась, стиснула руку Марти:
— Тогда за дело!
24
Пластинки
1942
Когда Генри рассказал Кейко о своем лихом спуске по Саут-Кинг, та смеялась до слез. Заметив в очереди в столовой Дэнни Брауна, она так и прыснула. Жалкий, сердитый — точь-в-точь побитый щенок. Нос и щеки в ссадинах — нешуточно проехался физиономией по тротуару.
Дэнни затерялся в голодной толпе. Ребята шли чередой, корчили всегдашние страшные рожи, а Генри и Кейко раскладывали по тарелкам серое месиво — миссис Битти гордо именовала его «рагу по-королевски». Пенистый, с зеленцой соус отливал металлом, как рыбий глаз.
После обеда Генри и Кейко вывалили объедки с подносов в мусорное ведро. Миссис Битти не считала нужным приберегать остатки еды. Обычно Генри и Кейко собирали объедки в особые ведра, для здешних фермеров — те скармливали их свиньям. На этот раз, однако, до фермеров объедки так и не дошли, а отправились прямиком в помойку. До такого не снизойдут даже свиньи.
Сидя в чулане на ящиках из-под молока и перекусывая персиками из банки, Генри и Кейко обсуждали недавние события: аресты в клубе «Черный лось», комендантский час. Газеты о многом умалчивали. Краткие сообщения об арестах затмила главная новость недели: президент Рузвельт отозвал генерала Макартура с Филиппин. Под передовицей была втиснута крохотная статейка об арестах «предполагаемых вражеских агентов». Вот о чем говорил отец Генри. Война, казавшаяся такой далекой, на деле совсем рядом.
Вдобавок школьная шпана — Чез, Карл Паркс, Дэнни Браун и компания — что ни день играла в войну на школьной площадке. Быть япошкой или фрицем никому не хотелось, и они заставляли малышню изображать врага и гоняли ее немилосердно. Издеваться над малолетками им никогда не надоедало. А здесь, в тесном чулане, уютно и не одиноко.
Кейко улыбнулась Генри:
— Я тебе приготовила сюрприз.
Генри, метнув на нее нетерпеливый взгляд, уступил ей последний персик, а густой сладкий сироп допили вместе.
— Но покажу только после уроков.
До дня рождения далеко, Рождество давным-давно прошло, а все-таки сюрприз есть сюрприз.
— За то, что я спрятал твои фотографии? Если да, то не надо, я ведь так…
Кейко перебила его:
— Нет, за то, что ты сводил меня в «Черный лось».
— Где нас чуть не сцапали.
Кейко поджала губы, призадумалась, но тут же успокоила Генри лучезарной улыбкой:
— Оно того стоило.
Стук в приоткрытую дверь прервал их легкое, приятное молчание. Время летит слишком быстро — вот вам и доказательство.
— Кыш, кыш! — Так миссис Битти всякий раз торопила их: пора на урок. Пообедав, она врывалась в кухню, ковыряя в зубах зубочисткой, а в руке держала свернутый номер журнала «Лайф» наперевес, как полицейскую дубинку или бейсбольную биту. Трубка журнала служила мухобойкой, а расплющенных мух миссис Битти оставляла где попало.
Генри распахнул дверь перед Кейко, и та побежала в свой класс. Генри оглянулся: миссис Битти устроилась на кухне с журналом. «Лайф» был месячной давности, с заголовком на обложке: «Модные купальники».
После уроков Генри и Кейко протирали парты и мыли полы в туалетах. Генри без конца спрашивал про сюрприз. Кейко уклончиво отвечала: «Покажу по дороге домой».
На этот раз она повела Генри не обычной дорогой, в Нихонмати, а в самое сердце делового Сиэтла. Когда Генри допытывался: «Куда мы идем?» — Кейко лишь молча указывала в сторону универмага «Родс» на Второй авеню. Генри был там считанные разы, с родителями, — по особым случаям, когда делали важные покупки или искали то, чего не найти в китайском квартале.
«Родс» был местной достопримечательностью. Внушительное шестиэтажное здание, бродить по нему — все равно что по ожившим страницам каталога товаров. Особенно славился тамошний орган — на нем играли в обеденные часы, давали концерты в пользу голодающих, — но несколько месяцев назад орган перевезли по частям на новую ледовую арену на острове Мерсер.
Кейко повела Генри на второй этаж, в отдел электроники, где продавались кабинетные радиоприемники и фонографы. В одном из проходов на длинных полках из кедра были выставлены виниловые пластинки — такие легкие, хрупкие в сравнении с шеллачными. Шеллак стал редкостью — он был тоже «призван» в армию, и самая модная музыка — скажем, «Нитка жемчуга» Гленна Миллера или «Звездная пыль» Арти Шоу — записывалась на виниле. Генри любил музыку. Но у родителей допотопный граммофон, вряд ли на нем можно слушать новые пластинки.
Кейко остановилась у одного из рядов.
— Закрой глаза, — велела она.
Генри, сперва оглядевшись по сторонам, повиновался; стоять посреди прохода с закрытыми глазами было слегка неловко. Слышно было, как Кейко шуршит пластинками, и Генри не удержался, подсмотрел сквозь пальцы, а когда Кейко обернулась, снова зажмурился.
— Открывай!
Генри увидел сияющую виниловую пластинку в белом бумажном конверте, с простой, строгой этикеткой: «Оскар Холден и Полуночники», «Прогулка бродячих котят».
Генри от изумления потерял дар речи. Так и стоял разинув рот, не в силах вымолвить ни слова.
— Представляешь?! Это наша мелодия, он играл ее для нас!
Генри держал пластинку в руках и не верил. Он не был знаком ни с одним музыкантом, который бы записывал пластинки. За всю жизнь Генри видел только одну знаменитость — Леонарда Котсворта, который последним сошел с Такомского моста перед крушением[10]. В киножурналах показывали, как он шагает по перекошенному мосту. Как-то раз на ярмарке он проезжал мимо Генри на машине — на вид дурак дураком. Куда ему до музыкантов вроде Оскара Холдена!
Оскар и прежде был знаменит на Саут-Джексон, но это уже настоящая слава, осязаемая. Генри вертел в руках новенькую пластинку и, глядя на дорожки, пытался вспомнить музыку, мелодию духовых, партию Шелдона на саксофоне.
— Вот это да! — выдохнул Генри.
— Новенькая, совсем недавно вышла. Я скопила денег, чтобы купить. Для тебя.
— Для нас, — поправил Генри. — Я даже послушать не смогу, у нас нет проигрывателя.
— Тогда приходи ко мне. Мои родители давно хотят с тобой познакомиться.
Генри был польщен и напуган — как боксер-любитель, которому выпала честь выступить на турнире профессионалов. Радость, волнение, страх. Его отец и мать наверняка не пожелали бы знаться с Кейко, японкой. Неужели ее родители — настолько иные люди? Интересно, что они думают о нем?
Генри и Кейко направились с пластинкой к кассе. Немолодая кассирша с длинными светлыми волосами, спрятанными под форменной шапочкой, пересчитывала мелочь.
Кейко, привстав на цыпочки, выложила пластинку на прилавок и достала из кошелька два доллара — ровно столько стоила пластинка.
Кассирша продолжала считать.
Генри и Кейко терпеливо ждали. Кассирша делала подробные записи на листке бумаги.
