В. Коваленко - Внук кавалергарда
— Давай поправляйся и в строй, — и уже прощаясь за руку с Николаем, снова подмигнул, но заговорщицки:
— До адмирала путь недалек, давай дерзай. Тем более, что рядом такая жена! Сам Бог велит стать адмиралом, — шепнул что-то тихо Машеньке.
По уходу из палаты генерал-лейтенанта со свитой офицеров Николай сел на кровать и, подбоченясь, нарочито небрежным тоном по-барски крикнул взволнованной жене:
— Шампанского, музыку и еще цветы, много цветов! — и похлопывал новенькими погонами по кровати.
— А ремня не хочешь? — хлопая его полотенцем, подыграла раскрасневшаяся жена, и они, обнявшись, рассмеялись.
— Не забудь, что ждет тебя завтра, герой, — с тревогой напомнила Машенька.
А назавтра целый час Николай доказывал военной медкомиссии, что он здоров и готов к прохождению дальнейшей службы. В чем с горем пополам, но все же убедил занозистых военных врачей. Но они ему дали строгое, но такое необходимое предписание отдохнуть с полгода.
Идя пешком с Машенькой на вокзал по весенним, пьянящим цветущей сиренью улицам Ростова, он со смехом говорил мечтательно:
— Ну, теперь с таким предписанием мне за три года выдадут отпуск и поедем мы с тобой ко мне на родину, в деревню. Ведь ты ни разу там не была? А я во сне ее каждую ночь вижу.
Возле вокзала у газетного киоска им повстречалась старая цыганка.
— Золотой офицер, давай погадаю. Всю правду скажу, что было, что будет, что далеко впереди тебя ждет! — на удивление молодым голосом пропела она.
— Что было, знаю, что будет, знать не хочу, — отмахнулся Николай, как от назойливой мухи.
— О матери твоей скажу, где она и что с ней?
Он остановился как вкопанный:
— Дай ей пятьдесят рублей, — стаскивая с головы черную беретку, завороженный словами цыганки, сказал он Машеньке.
— Кому? — удивилась она.
Но тут к нему обратился подошедший патруль.
— Ваши документы, господин подполковник, — козырнул начальник патруля, старший лейтенант.
— Почему не по уставу обращаетесь? — обиженно вспылил Николай. — Я — капитан второго ранга и никакой не подполковник. Ясно? — передавая документы офицеру, кричал он.
— Извините, господин под-под, капитан второго ранга, я недавно после института и потому, — бессвязно оправдывался старший лейтенант.
— Бурсак хренов, — все злился Николай в удаляющиеся спины патрульных.
— Да хватит кипятиться, ну неправильно обратился и что от этого? Успокойся, остынь, — пресекла Мария расходившегося мужа. — Так кому ты сказал деньги дать?
Николай обернулся к киоску, но там никого уже не было.
— Да так, почудилось после лекарств, — глухо про говорил он, шаря глазами по улице. Но нигде не увидел старую цыганку. Только невдалеке маячили спины удалявшихся патрульных. — Мираж, да и только, — скорбно вздохнул он.
— А как же моя мама? — начала Машенька прерванный еще в больнице разговор. — Тебе врачи советовали ехать на юг. Может, лучше в Санкт-Петербург поедем?
— Мне каждую ночь моя деревня снилась, а юга подождут до лучших времен. Маму твою мы письмом вызовем к нам на лето в деревню. Может, и моя мама наконец-то объявилась, ведь я ни с кем из деревенских даже не переписывался, и они знать обо мне столько лет ничего не знают, — горько ответил Николай. — Едем в деревню и баста, это лучшее в мире место для отдыха душе и телу.
4
Вице-адмирал Федоров раскурил трубку и, бросая горящую спичку в массивную бронзовую пепельницу, прохрипел с дымом:
Сейчас ты назначаешься командиром батальона, а по окончании полугодового отпуска твоя кандидатура будет выдвинута в слушатели военной академии Генерального штаба. Думаю, что ты, как никто другой, достоин быть адмиралом.
— Извините, товарищ адмирал, а как быть с моей женой?
— А что с вашей женой? — удивленно взметнулись брови адмирала. — Ей ведь положен отпуск по уходу за раненым мужем. Проблемы нет! Все согласовано с отделом культуры. Вопросы еще есть? — спросил напоследок адмирал.
— Никак нет! — бодрым голосом курсанта рявкнул офицер и, четко развернувшись, вышел из кабинета начальника штаба флота.
Он шел к жене сияя, как начищенный медный самовар. Она ждала его на лавочке возле дверей штаба.
— Улыбка без причины — верный признак дурачины, — встретила она его словами с такой же лучезарной улыбкой. — Ну как, всех победил, вояка?
— Как вы разговариваете с новоиспеченным командиром батальона? — хвастливым тоном и высокопарно ответил он ей.
— А что, эта должность главнее должности бригадира сантехников? — делая изумленные глаза, прыснула Машенька, подыгрывая ему.
— Ну, как тебе сказать, примерно равна должности прицепщика, причем прицепщика высшей квалификации, — поднимая Машеньку на руки и целуя ее в нос, хохотнул он. И запел, дурачась:
— А сегодня на полгода мы в отпуск едем, мы едем, едем, едем в далекие края, хорошие соседи, отличные друзья.
— Почему едем, а не летим? — спросила она, становясь на землю. — Отпусти, тебе нельзя еще подымать тяжести. Да и перед людьми неудобно, что подумают?
Николай расцепил руки и улыбчиво вздохнул:
— Потому что прицепщик должен увидеть то, к чему он прицепился на всю жизнь, увидеть свою землю.
— Сегодня едем, а воинское требование ты взял?
— Взял, взял, — успокоил ее Николай. — На вечер пригласим Мухомора и Зайца с Лычком.
А ночью они им помогали занять места в купе скорого поезда «Владивосток — Самара», трое слегка подвыпивших офицера морской пехоты затащили в купе вещи отъезжающего товарища.
— Ты обязательно заедь к моим в Сызрань, это рядом, не пожалеешь, встретят, как Бога. Передай, у меня все хорошо, — убеждал капитан-лейтенант Лыков Николая, разливая в купе коньяк по стаканам.
— А это, как говорится, за добрую дорогу, — и он залпом выпил. Плеснул еще по стаканам, но тут уж Мария возмутилась.
— Вы что нас, как навсегда, провожаете? Всего-то на полгода. Вот через полгода и пьянствуйте, сколько влезет, — скандально закричала она на офицеров.
— А что он, в полевой форме едет? Что у него, парадки нет? А то одет, как на тренировку по рукопашному бою, — пьяно выступал перед Машей Мухомор, кивая на товарища.
— А, ты его спроси! — сказала она, как обрезала, уставшая от сборов, излишней суматохи и пьяных тостов сослуживцев на дорожку.
— Ты почему не в парадке? А еще самый молодой капитан второго ранга! — пристал к Николаю Мухомор. — И орденов, как у собаки блох!
— Мне что, по деревне в пижаме ходить? — хмельно окрысился Николай.
— Надень костюм, — присоветовал вклинившийся в разговор капитан Заяц.
— Я, может, скупердяй. Дался вам этот костюм! Давайте лучше выпьем и выйдем на перрон, Машеньке уже спать пора! — предложил он компанейским друзьям.
И они выпили еще по одной. Затем охотно согласились выйти на перрон. Мухомор захватил остаток коньяка в бутылке и пошел, напевая песенку:
— Перрончик тронется, вагон останется.
Только они сошли на землю, как поезд тронулся. Николай запрыгнул на подножку вагона и помахал друзьям рукой. Лычек прокричал на прощание:
— Не забудь заехать в Сызрань.
Когда Николай вошел в купе, Машенька уже ему приготовила постель на нижней полке и сама укладывалась напротив.
— Ложись уж, горе неугомонное. Не то будешь топтаться полночи, — пробурчала она недовольно и отвернулась, засыпая.
Николай потихоньку достал дорожную сумку и стал вытаскивать из нее и складывать на стол у окна темный в светлую полоску костюм, рубашку, новенькие туфли, подумав секунду, вытащил плащ и повесил на вешалку у дверей, предварительно разгладив его рукой.
— А то пристали, чего это я в ХБ еду. Может, у меня все продумано, — шептался он сам с собой, складывая гимнастерку с орденами брикетиком. Затем достал матросский вещмешок и засунул туда сапоги морпеха, гимнастерку, брюки и портупею. Завязал и потряс вещмешок, остался вполне доволен проделанной работой. Переоделся в гражданский костюм, сунул в рот сигарету и, вздохнув, с чувством выполненного долга пошел в тамбур курить. Вернулся и, не раздеваясь, завалился спать на нижнюю полку. Проснулся часа через четыре оттого, что Машенька, смеясь, объясняла кому-то:
— Да дружки его сегодня ночью провожали, вот он и нахрюкался до поросячьего визга. Теперь вот завалился в одежде, и когда успел переодеться? — гадающе пропела она.
Николай открыл глаза и перевернулся на спину. В ногах Машенькиной постели, подняв угол матраца, сидел невысокий, пожилой мужчина с рюкзаком на коленях и охотно поддакивал:
— Это дело хорошее, что друзья провожали. Но, увидев проснувшегося Николая, стал с какой-то ноткой виноватости объяснять ему:
