Дибаш Каинчин - У родного очага
Байюрек молод и здоров, ему двадцать три года. В 1926 году вступил в комсомол, еще через три года стал коммунистом. «Грамотный, владею русским языком», — когда-то впервые он писал в анкете и, нисколько не похваляясь, стал гордиться этим. Многое испытал Байюрек, пока получил право вывести дорогие для него слова на бумаге.
Когда открыли первую в аймаке[5] школу, годы у Байюрека были уже не ученические. А люди считали, что если он «секретарь», то, естественно, должен быть грамотным. Мучился Байюрек целый год. Служебные бумаги различал по цвету и размеру. Ордер на арест Керексибеса — синий; налоговое обложение кулака Сары — желтое; а вот та, что с круглой печатью, поступила из аймака, и написано на ней о том, что школьный учитель обязан быть обеспечен дровами; речь Ленина о комсомоле — вон в той маленькой книжке.
Так и различал Байюрек свои бумаги, как лошадей табунщик Орой, — тот умел считать только до десяти, но пас двести лошадей и ни одной никогда не потерял — знал каждую по масти. Но со временем бумаг стало приходить все больше и больше, а сами они стали длиннее и длиннее, и хотя Байюрек не перепутал ни одной из них, запоминать их по «мастям» и размерам становилось все труднее, к тому же его стал посещать страх, что он пустит в ход не ту бумагу и опозорит себя перед народом. Сколько можно мучиться — и Байюрек стал по ночам ходить к учителю учиться грамоте. Через месяц научился писать и читать. Днем скажет: еду выслеживать шайку, а сам спускается в лог Кара-Арка: там у него была свалена лиственница, сдирает с нее Байюрек кору — вот вам и бумага, а карандашей сколько угодно — пули свинцовые. Серкенек, один из шайки, после того как его задержали, рассказывал, что несколько раз собирался застрелить в том логу Байюрека, но рука так и не поднялась — человек пишет, мудрствует а, кто знает, может быть, беседует с самим всевышним.
Если сказать одним словам, то мысли у Байюрека сейчас заодно с мужиком по имени Сыйт. В прошлом году тот был на совещании передовиков, далеко, в самом Барнауле. Кончилось совещание, пришел Сыйт на вокзал и сел в первый проходивший мимо поезд. Решил, видно, что все поезда ездят только в одну сторону — домой, в родной Бийск. Тронулся поезд, долго ехал, потом остановился. Оказывается — Омск. Плюнул Сыйт с досады, пересел на другой поезд. Загромыхали вагоны. Опять остановка. Что за город? Кемерово! Пересел еще раз и приехал в Иркутск. Что ж, пришлось снова сделать пересадку. Застучал по рельсам вагон. Слез Сыйт на последней станции и сразу понял, что это не Бийск, — лежал перед ним океан, а город назывался Владивосток. Занесло на край света. Пришлось там и зимовать, не было сил возвращаться — совсем отощал. Наступила весна, и один татарин, ехавший в Казань, довез его до Новосибирска. На станции татарин подвел его к одной паре рельсов и говорит: «Вот по этим попадешь домой». Сыйт не стал раздумывать, зашагал по шпалам. Шел долго, не помнит, сколько дней шел. Догонит его поезд, — он в сторону. «На поезда лучше не садиться — решил Сыйт, — не возят куда следует». Однажды чуть беда не приключилась. Ночевал под березой, во сне вдруг кто-то стал его душить. Огромной силы человек навалился ему на грудь. Сыйт почти задохнулся, но все-таки, сумел оттолкнуть того, вскочил на ноги и побежал что есть сил. Бежал, бежал, а когда выбился из сил, понял, что натворил: беда! Потерял дорогу. Где она, в какой стороне?.. Туда-сюда, нет дороги... Упал в траву. Взмолился богу Кудаю, стал звать на помощь духов предков... На второй день вышел к тем рельсам. Опять задача: куда идти — направо или налево?.. Долго иль коротко, но все-таки добрался Сыйт до Бийска, вошел в здание вокзала и увидел там чернобородого румяного кержака Мефодия из соседнего села. Заплакал Сыйт от радости. Плакал как дитя. Мефодий посадил его в свою телегу и привез к себе. Но Сыйт даже не заглянул в дом друга — бегом через перевал, домой. На следующий день всех своих детей погнал в школу. «Не знающий грамоты и языка — слеп и глух» — такая у него теперь любимая присказка.
Русскому языку Байюрек учился в другом аймаке, в Уймони-селе. где вперемежку жили алтайцы и русские. Байюрека райком партии направил туда секретарем комячейки. Если подумать хорошо, послали, видно, не столько из-за того, что энергии и смелости ему не занимать, а потому, что хотели уберечь его. После зверского убийства кулаками Тектира Калыпова, его друга, Байюрек решил мстить, а зная его горячий характер, в райкоме решили — напорется парень зря на вражескую пулю... В таежном селе работать было тоже нелегко. Кержаки-кулаки ненавидели его, смеялись над рваной шубой, в глаза звали «инородцем». Но Байюрека им не удалось запугать, за дело он взялся хорошо. Так учился Байюрек, что через месяц понимал все, что ему говорили по-русски, и твердо произносил все революционные слова. Окрепла и там Советская власть, организовался колхоз, и Байюрек в его создании сыграл не последнюю роль. Теперь тот колхоз возглавляет Кежик, учивший Байюрека русскому языку.
Смотрит Байюрек — идет кто-то в темноте прямо на него. В селе нет ни улиц, ни оград, каждый может ходить под чужими окнами и дверьми. Байюрек легонько кашлянул, чтобы прохожий не испугался от неожиданности. Спросил:
— Кто здесь?
Все-таки испугался тот.
— А... уй... уй... уй…
— Это я сижу, — успокоил Байюрек человека, узнавая Кепеша. — Откуда вы так поздно?
— Оттуда... со свадьбы.
— А-а, — протянул Байюрек.
И Кепеш ушел. По походке видно было, что очень испугался.
Ушел, оставив за собой запах араки и свежесваренной конины.
«Неужели со свадьбы идет? — подумал Байюрек. — Нет, только не со свадьбы. Не было там араки днем, нет и сейчас, на гулянке. Там зарезали барана, а от него кониной несет. С Йугушем, что ли, пил?.. Едва ли. Йугуш его и близко к себе не подпустит... Но если пил, значит, идет от Йугуша или Сарбана... Зачем им угощать его? Зачем им Кепеш? Что они затеяли? Грязное что-нибудь?.. Что ни говори, сложная она штука — жизнь. Пойди разберись... Вот Кепеш... Какой он человек? Что держит в мыслях? Кажется, уж до последней косточки знаешь своих односельчан... А ведь нет... До конца и не узнать их... Кепеш, кажется, простой мужик, все балагурит, говорит со мной запросто... А потом возьмет и... Эх, хочешь с волками схватиться, а такую овцу, как Кепеш, и то раскусить не можешь...»
В прошлую весну из аймака пришло письмо: «В селе Як-Ялан — от тебя один перевал — потерялась белая лошадь. Есть подозрение, что дело рук парней из твоего колхоза…» Байюрек заподозрил Кепеша. Не откладывая дела, направился к нему. Похоже, не ошибся: с улицы было видно, как ярко пылает в юрте очаг, пахнет вареной кониной. Вошел: на очаге клокочет большой черный казан, а вокруг вся семья Кепеша — девятеро.
— Откуда у вас мясо? — спросил Байюрек, сглотнув слюну.
— Да... вот оттуда... пахарям отдали старую лошадь... Паек...
— И так много мяса?
— Если б мало было, я и не взял бы, есть — так всем.
— А ну дайте кусочек попробовать.
— Совесть имей, гость ночной, — заворчала жена Кепеша. — Заявляется ночью, да еще в казан нос сует.
Байюрек ничего ей не ответил, схватил поварешку, помешал в казане, смотрит — одни мослы, а мяса крохи. Вытащил ломтик, откусил — твердый, от старой лошади. Пахари же закололи стригунка. Байюреку сообщили — закололи, освежевали, досталось каждому по килограмму мяса. Ребра взял себе Йугуш, сложил в мешок и приторочил к седлу, а мослы и потроха пахари сварили и съели там же, на месте.
— Ну, Кепеш, признавайтесь — это мясо от белой лошади, что вы украли за перевалом.
— Что? Что ты говоришь?
— Где остальное мясо? Куда девали?
— Да вот там спрятал, — вдруг признался Кепеш. — Вот там, — и направился к выходу.
Шли через поле, глубоко увязая в земле. Вышли на противоположный край поля. Постояли.
— Что за напасть. Забыл... Не здесь... Вот там все-таки...
Опять пошли молча, с трудом передвигая от налипших комьев ноги. Вдруг Кепеш сел на корточки, захныкал:
— Э-э, председатель, зачем ты ночью гоняешь меня по полю? Что я тебе такого сделал? Подумай о детях моих.
— Кто вас гоняет? Вы сами решили показать мне место, где спрятали мясо.
— Какое мясо?
— Мясо белой лошади.
— Какой лошади?
— Вы бросьте со мной шутки шутить!
— Нет, это ты, парень, брось меня разыгрывать! — Какое тебе нужно мясо от меня? Какая еще белая лошадь? Зачем честного человека гоняешь ночью по полю?
— Ну, ну, поосторожнее! Сам же варил мясо дома.
— Где-где? Да там целый год не было мяса... ни мяса, ни молока. Как бы ты, парень, не того... Ведь на твоей работе запросто можно свихнуться! Может, тебе приснилась белая лошадь?
— Ах, так! Возвращайтесь в юрту. Я покажу вам это мясо.
— Ну что же, пойдем. Откуда там быть мясу? Я бы не прочь, конечно... эх, попробовать бы кусочек... Но где взять мясо-то? Слушай, парень, твой дядя, Экпин, кажется, выкидывал всякие штучки. Как бы и ты не начал этим заниматься...
