Эдуард Лимонов - Смрт (рассказы)
Я-то что, я доброволец, да еще иностранец, но им, если прознает начальство, пришьют дезертирство. А если задержат итальянцы, тюрьмы не миновать. А мне миновать, у меня французский паспорт. Я вообще могу сказать, что в Венеции с ними познакомился… Подумав, я сообразил, что в паспорте у меня стоят венгерская и сербская визы, и многочисленные, и что они меня выдадут, эти визы. Но все равно, я был в лучшем положении, чем они. А ведь это я их вчера подбил, я больше всех, и первый начал. Рассказал, как посетил Венецию зимой 1982 года, с чужим паспортом в кармане…
Но разве офицерам с войны бояться Венеции и мирных итальянцев?! «Мы перестреляем всех этих карабинери», — сказал Славко Маркович и предложил выпить. Что мы и сделали. За исключением наших «капитана» и «механика», мы не дали им пить, ибо им еще предстояло войти в лагуну и где-нибудь пришвартоваться. Собственно, капитаном и механиком эти ребята не были, но поплавать им приходилось. Оба родились в хорватском Дубровнике, на берегу Адриатики, а в этом городе все знают морское дело, и сербы, и хорваты. Дубровник в общем и называют славянской Венецией.
Порта мы опасались. Потому план был такой: просто вплыть в город и пришвартоваться на Гранд-канале, у какого-нибудь музея. Никто из нас не говорил по-итальянски, но в Венеции столько туристов! Вот и мы — туристы, правда со «скорпионами», но уж как получается… По правде говоря, сербы к итальянцам ничего не имели. Итальянцы хотя и оккупировали во все войны Хорватию вместе с живущими там сербами, однако за сербов даже заступались, когда хорваты их резали. Однако у нас у всех, включая меня, русского, было некое презрение небольшое к итальянцам, потому что они — потомки великой нации, но сегодня никчемные бойцы, плохие вояки. Якобы.
Там был маяк, а справа от маяка был пролив, через который мы и вошли в лагуну. Снег к этому времени стих и появилось зимнее солнце. Она, город Венеры (я предпочитаю, чтобы она переводилась как «город Венеры»), низко лежала перед нами на воде: Венеция.
Проблуждав некоторое время в хмурых водах зимней Венеции, мы предпочли пристроиться на канале делла Джудекка у набережной, застроенной складами и, как потом оказалось, еще и госпиталями. Мы убедились, что все же наш катер крупноват и слишком по-плебейски, по-рабочему выглядит возле дворцов и роскошных отелей на Гранд-канале. А у складов мы были уместны. Здесь и там у набережной стояли баржи, и мы тихо прилепились между ними. У остановки плавучего трамвая вапоретто мы узнали, что набережная называется Дзаттере. Так же называлась и остановка вапоретто. Мы по очереди привели себя в порядок в каюте у зеркала. Умылись. Поулыбались друг другу, пытаясь делать это, как делают мирные люди в великом городе-музее. Проверили карманы. Я взял свой французский паспорт. У парня из военной полиции имелся паспорт Словении, той, где столица Любляна. Остальные предпочли не брать с собой свои югославские паспорта. Над оружием долго раздумывали, и наконец взяли с собой только два пистолета. На случай безвыходной ситуации. Перепрыгнув с носа катера на набережную над черной водой, мы пошли, как пошла бы сошедшая на берег команда небольшого судна, молодые люди, смеясь и подталкивая друг друга, забегая вперед, свободно трещали на незнакомом языке. Мало ли иностранцев бродит по Венеции.
Оказалось, что не так уж много. По крайней мере, в этой части города мы встречали людей, удивленно оглядывающихся на нашу речь, потому мы перешли на «broken English», чтобы не привлекать к себе внимания. Мы вышли к мелкому каналу. Канал был обложен по краю бордюрным камнем как тротуар, и повсюду к длинным двойным шестам, торчащим из воды, были пришвартованы лодки, большая часть лодок окрашена в синий цвет. Канал этот безошибочно привел нас туда, куда мы первоначально намеревались пристать, — мы вышли вдоль этой узкой полоски воды к Гранд-каналу и пересекли его, дружно топоча по деревянному мосту Академии. Дело в том, что я и словенский гражданин уже бывали в Венеции, я за десять лет до этого, «словен» из военной полиции — неизвестно когда. Пошел снег, разноцветные дворцы на Гранд-Канале, выполненные в византийском, ренессансном и барочном стилях между XIII и XVIII веками, нас мало интересовали, но мы признали, что это красиво. Мы, впрочем, тоже явились не из хижины дровосеков, «тигры» занимали несколько богатых вилл на самом берегу Адриатики, да и военная полиция квартировала в захваченной вилле какого-то бывшего хорватского министра в три этажа. Там был паркет, камины, огромные окна. Как солдат, равно как и матросов небольшого судна, нас интересовали траттория и девки. У нас были «марки» — своим солдатам командир Аркан неплохо платил в немецких марках. У меня было несколько тысяч французских франков. Мы намеревались поесть, выпить вина, поймать, если возможно, девок, либо одну девку, и сделать с ними, ну вы знаете что… Отбыть мы собирались после того, как наступит католическое Рождество, ночью… Глубокой ночью.
Я так тщательно перечислил все эти пункты, словно у нас был план. На самом деле мы шли, притворяясь матросами, останавливались выпить из фляжек сливовицы, то галдели шумно, то вспомнив, кто мы, затихали, пытались заглядывать сквозь стекла в рестораны, которые явно были нам не по карману. Но на самом деле мы наслаждались жизнью. Так мы добрались до самой церкви Santo-Stefano, пока до нас не дошло, что мы находимся в центре самого центрального района Венеции San-Marco, и что если обед мы еще сможем здесь оплатить совместно на марки Аркана и французские франки моих французских издателей, то уж на девок нам точно денег не хватит. Потому мы повернули обратно, там в окрестностях Академии и музея Пеги Гуггенхайм мы видели несколько заведений, которые показались нам скромнее.
Как обычно бывает на похмельный день, у нас внезапно началась коллективная депрессия, мы помрачнели, хотелось выпить много алкоголя, чтобы взбодриться, хотелось есть, фляжки опустели, стало очень холодно. Потому мы решительно вошли — «словен» (на самом деле серб со словенским паспортом) и я впереди, а «тигры» мрачные за нами — в заведение под названием «Trattoria d'Oro». Мы выбрали эту «золотую тратторию», потому что оттуда вышли, покачиваясь, два типа, очень похожие на нас: в бушлатах, шарфах. Впрочем, у нас все было завязано и застегнуто, а у них развязано и расстегнуто.
Внутри нас окатило горячим воздухом, пахнущим распаренными моллюсками и вином. Толстый человек с усами и замашками хозяина, в слишком узком для него черном пиджаке и черном галстуке поверх рубашки, улыбнулся нам радушно и спросил, парляре ли мы итальяно? Я улыбнулся и сообщил ему, что мы французы и можем говорить еще по-английски, а вот парляре итальяно не можем.
Он повел нас к столу, круглому, за которым не было стульев. Стол стоял в углу, а рядом горел вполне скромный, но все же камин. Стулья нам немедленно принесли, и тотчас стали приносить приборы официанты, такие же, как и хозяин, все кроме одного, с усами. Мы уселись и только тогда оглянулись вокруг… Зал был полон женщин, пьющих чай и кофе… Их было так много, что неудивительно, что стол нам отдали тот, который предназначался для служебных нужд официантов. Не выставлять же клиентов за дверь. Ей Богу, там были одни женщины. Молодые и старые, но все довольно чопорного вида, и нас осенило: «Это же вечер перед Рождеством. Они собрались здесь, должно быть, это их традиция, конгрегаций одной из близлежащих церквей, перед Рождеством зайти и откушать здесь сладостей, и чай, и кофею».
— Да! — сказали мы все почти одновременно. Точнее, мы промычали. Мы попали не к девкам, но к небесным каким-то ханжам.
— Может, у них и вина нет? — сказал старший из сербов, Славко Зорич.
— Но у них пахнет спагетти с моллюсками, это точно, — отметил я и втянул носом воздух.
— Однако они все пьют чай! — сказал Мома Милютинович, «тигр», который читал все мои статьи в газете «Борба».
— Среди них есть симпатичные девочки, — сказал другой Мома, Момчило Зеленич, самый молодой из нас «тигр».
Когда мы попросили у толстого литр граппы, он не изменился в лице. Два трехлитровых кувшина «вино росса» оживили цвет его щек. Мы начали ему нравиться. Они, да, сделают нам столько спагетти с моллюсками, сколько мы сможем съесть, и, да, они принесут для двух «мсье» осьминога с сельдереем.
Когда нам принесли бутылку и кувшины, итальянские дамы заулыбались. Когда они заулыбались, мы поняли, что это либо не совсем итальянские женщины, либо совсем нет, не итальянские. Когда мы выпили граппу и стали пить вино, жадно поедая и спагетти, и осьминогов, и потребовав после «моллюсков Саванарола» и телятины, женщины перестали разговаривать и смотрели уже только на нас.
Потом Момчило Зеленич, самый молодой из нас, встал и пошел к ним. Сербы — это американцы Балкан, они рослые и могучие ребята; встав, Зеленич выглядел как молодой, чуть опьяневший богатырь в темном свитере. Волосы у него были русые. Он нашел с ними общий язык — английский. И через некоторое время вернулся с одной из них.
