Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце
Джон Пассмор жил терпеливым ожиданием встречи с женой, со своими учениками и школой…
Рядовой Холл, сын водопроводчика, писал открытки сестрам, лично каждой из троих.
Это сейчас кажется, что заранее было ясно, кто кем со временем станет. Кто заведет торговую палатку, а кто поступит в адвокатскую фирму. Судьба ведь во многом зависит от свойств характера. Однако тогда, в сорок первом, характеры еще только складывались. Были у каждого свои предпочтения, но это на уровне игры, причуды, озорства — ничего серьезного. И вообще, мы мало чем отличались друг от друга, но крепко были спаяны пониманием того, что перед снарядами все равны. Осколком может убить любого, даже потенциального гения.
Я искренне любил всех ребят, не делая между ними различий. Любил не за то, какими они были, а за то, что они были.
Высадившись в Северной Африке, мы практически сразу вкусили все тяготы настоящего боя, о котором так грезили некоторые из нас. Был апрель 1943 года, многое изменилось. Батальоном командовал Тейлор-Уэст (прозванный Мозгодавом). Он считал нас неженками и неучами. И однажды решил показать, как должен укладываться спать настоящий солдат. Демонстрация происходила в большом зале рядом с казармой (сама казарма располагалась в алжирском порту Бон).
Мозгодав взгромоздился на деревянный стол, улегся, повернулся на правый бок, в левой руке зажата винтовка, штык которой упирался ему в нос.
— Бойцу требуется для ночлега пара сухих досок. Одеяла и солому отставить, они могут стать помехой подъема. Шнурки не развязываем. Офицеру на сон достаточно двух часов, нижним чинам — трех. Испражняемся до завтрака. В обязательном порядке каждый день.
Вообще-то свою маленькую лекцию он начал на более пафосной ноте:
— Нынче мне вспоминается Западный фронт. Когда моя рота выбила немца с хребта Вими, мы наткнулись на пулеметчиков, прикованных к орудиям. Наши парни тоже были прикованы к своим орудиям, но куда более прочными цепями. — Он замолчал и обвел взглядом наши недоумевающие физиономии. — Ибо это были узы. Узы верности и чести.
Вообще-то Тейлор-Уэст был из другого полка, нам его подсунул командир дивизии. И понятно почему. Кадровый военный, Тейлор получил орден «Воинский крест» за битву при Сомме еще в девятьсот шестнадцатом, а недавно и орден «За боевые заслуги» за битву при Дюнкерке. Кому как не этому бывалому фронтовику поручить командирование батальоном? Но сам фронтовик был сосредоточен только на побоище: прикончить как можно больше немцев. Напрасно некоторые парни надеялись, что столь опытный человек знает толк в тактике боя. Какая тактика? Главное выпустить из немцев больше крови, а какой ценой — плевать. Иногда в этой своей одержимости он напоминал маньяка.
Ричард Вариан был назначен его адъютантом и с трудом скрывал свою неприязнь. Вариана, который любил сигары, а в критические моменты взбадривал себя крепкими напитками, трезвенник Тейлор-Уэст, который еще и не курил, естественно, бесил. По-моему, особенно противно Вариану было трезвое хладнокровие, с которым тот убивал. И ему все было мало. Чтобы избежать упреков в недостаточном патриотизме, Вариан предпочитал отмалчиваться, тратя часы на «курьерскую службу». Мы злились: нашего лучшего офицера заставили заниматься подобной ерундой.
Но вот настал и наш черед. Командование второй ротой от Вариана перешло к «Спичке» Суонну, которому дали звание капитана, я стал его замом. Мой студенческий друг Дональд Сидвелл и «Фрукт» Пирз теперь командовали первой и третьей ротой. Четвертую отдали Джону Пассмору. Сам я, вероятно, не попал в командиры потому, что был парнем неприметным. Зато все придирки Тейлора-Уэста доставались Суонну, а мне оставалось держать под строгим контролем командиров взводов, которым не терпелось ввязаться в драку.
Восьмая армия Монтгомери гнала немцев по Северной Африке на восточном направлении. Пока двигались по песчаной равнине пустыни, можно было использовать танки. Но ближе к Тунису рельеф стал горным. В горы с танками не сунешься, и на поддержку завершающей пехотной операции была брошена артиллерия. Задача: окончательно выбить «страны Оси»[20] из Северной Африки.
Наша разведка обнаружила невысокий хребет, хорошее прикрытие для гаубиц. Батальону было приказано занять позицию на этой высоте. От нас до немецких линий было меньше мили. И сзади, всего в нескольких сотнях ярдах, стояла наша собственная артиллерия, в том числе две гаубицы 25-фунтовки у штаба нашей роты. Суонна укусила собака, его забрали в госпиталь, чтобы проколоть от бешенства. Так я ближе к ночи сделался командиром второй роты. Нам надо было занять позицию на крайнем правом сегменте хребта. Первой роте на среднем, четвертой слева и пятой — с тыла.
Очень здорово, что со мной был Билл Шентон и много знакомых ребят из старого взвода. Грунт под нами — жуть: камни и скалистые выступы; рыть окопы нам против обыкновения запретили, боялись шума. Так что мой командирский дебют состоялся в экстремальных условиях: я лежал под открытым, усыпанным звездами небом, лишенный привычного комфорта земляных стен. Парашютный полк дивизии «Герман Геринг» мог подстрелить меня в любую минуту и получить удовольствие. В инструкциях по ведению пехотного боя подобный вариант не предусматривался.
Это было самое мучительное ожидание в моей жизни, но какие-то подспудные силы помогали держать себя в руках. Мне вспомнился древний Карфаген, стоявший на месте нынешнего Туниса. Ганнибал, великий сын Карфагена, трижды побеждал римлян. Однажды в Северной Италии, когда он с войском, при котором были слоны, перешел через Альпы, римляне запаниковали и послали на битву с Ганнибалом Сципиона Африканского. Сципион, между прочим, оказался парнем сообразительным, перенял тактические приемы самого Ганнибала и применил их в Карфагене. Все это происходило в нескольких милях от нашей со старшиной Шентоном дислокации. Чуть восточнее, но под теми же самыми звездами.
Я рассказал Шентону про Ганнибала, он спросил, откуда я все это знаю.
— От Ливия, он историк.
— Кто-кто?
— Ливий. Тит Ливий. Он написал историю Древнего Рима.
— А Ганнибала прямо здесь разгромили? В Тунисе?
— Ну да. Чуть подальше отсюда. Видишь те дальние огни? Там. Такое вот совпадение. Это доброе предзнаменование, ты согласен?
— Может, и доброе. Покурить бы.
— Мне бы тоже.
— Думаете, гансы за нами наблюдают? Заметят огонек сигареты?
— Вероятность такая имеется. Но поспать точно можно, — сказал я.
— На камнях, не разувшись, — отозвался Шентон. — Мозгодав был бы доволен.
— Только не стоит совать себе в нос штык.
Я улегся поудобнее на каменистом ложе и сунул под голову рюкзак. Вспомнилось, как мистер Лиддел будил меня колокольчиком, дергая за шнур, пропущенный сквозь строй лестничных балясин. Ну и бесконечная зубрежка латыни, разумеется, тоже вспомнилась. После параграфов из учебника грамматики я начал медленно прокручивать в голове наш крикетный матч в Килмингтоне, тогда, в сорок первом году. Было интересно, удастся ли вспомнить ход игры. Я осознавал, что думаю о странных вещах, но понимал, что это помогает отвлечься от происходящего. Главное, гонять и гонять мысли по прошлому, не позволять им вернуться в настоящее. Сюда, где бойня, Тунис, каменистый хребет на краю пустыни, где меня, возможно, подстерегает смерть. Я старательно отгораживался от всего этого. Потом стало даже любопытно, каково это: навсегда мысленно остаться вне реальности. Никогда не возвращаться к ней, не быть заложником внутренней необходимости твердо знать, где ты и что с тобой происходит здесь и сейчас. Кем бы оказался человек, наделенный подобным даром отстраненности? Гением? Полубогом? Или всего-навсего деревенским дурачком?
Билл Шентон начал храпеть, оставалось только гадать, долетают ли его рыки до немцев. Я прислушался: где-то виртуозно надрывался захваленный рифмоплетами соловей, потом раздался хлопок, за ним еще несколько. Только спустя несколько секунд я сообразил, что это винтовочные выстрелы, и дико разозлился: третий взвод, на крайней правой позиции, похоже, открыл огонь без моего приказа. Отправил к ним шустрого девятнадцатилетнего парнишку, Уоттса, передать, чтобы прекратили.
Уоттс все не возвращался, а интенсивность огня нарастала. Поэтому через десять минут мы с Шентоном и еще с двумя ребятами отправились на разведку, выяснять, что же все-таки происходит. Окружив вершину выступа, торчавшего над кромкой хребта, мы засекли под нами группу немецких солдат, едва освещенных луной. Согнувшись в три погибели, они поднимались к позиции третьего взвода. Я опустился на колени и попытался сосредоточиться.
Атака планировалась только по истечении двух суток, к ней должна была активно подключиться артиллерия. Тейлор-Уэст устроит потом разнос, если мы выступим слишком рано. В памяти замельтешили фрагменты инструкций для пехоты: «…если нет возможности двигаться дальше, закрепляй достигнутый успех», еще какие-то мудрые предписания, абсолютно сейчас бесполезные. У меня режущей болью схватило живот. Что же я все-таки должен делать? Видимо, я произнес эти слова вслух, потому что Билл Шентон вдруг отозвался:
