Винки - Чейз Клиффорд

«Потерял, потерял, потерял», — шептал плюшевый медведь. За грязным окном горизонт только-только начал озаряться рассветом. Животные — настоящие животные — уже стали пошевеливаться в своих домиках из хвороста и листвы. Винки закрыл свои стеклянные глаза, и в этой унылой тишине, еще не превратившейся в утро, он предался самым ранним воспоминаниям. Он еще никогда не чувствовал себя настолько маленьким, каким был сейчас, хотя это было то же самое тело — и ребенком он был таких же размеров. В те времена его еще даже не звали Винки, на нем были белая блузка и черное бархатное платьице, и принадлежал он девочке по имени Рут. Ему до сих пор слышится, как она обращается к нему: «Я люблю тебя, Мари…»

Ему мерещились ритмичные удары; то тут, то там мелькали вспышки света. Медвежонок положил лапы под голову, но шум все усиливался. Должно быть, воспоминания действуют на его психику не лучшим образом. Шум превратился в невыносимый рев, бело-голубой свет стал ослепляющим. Неужели он умирает?

И вдруг он осознал, что этот кошмар происходит снаружи. Прикрывая глаза одной лапой, щурясь, медведь выглянул в окно и увидел крупный металлический предмет зеленоватого цвета, жужжащий над самой хижиной.

Замерший в воздухе вертолет, казалось, был подвешен во времени. Но во вспышках света было видно, как он двигался вперед-назад, будто испытывая нетерпеливость, при этом деревья вокруг с силой раскачивались.

Свет прожектора попал точно на мордочку медвежонка. Затем Винки заметил множество фонарей, направленных на него со всех сторон леса.

— Вы полностью окружены, — раздалось из парящего вертолета. Этот низкий, металлический голос был еще более пронзительным, чем рев мотора. — Выходите с поднятыми руками!

С поднятыми лапами Винки встал на пороге, щурясь от яркого света прожектора и задыхаясь от ветра, поднятого вертолетом. Он подумал: «Вот что, должно быть, делают со сбежавшими игрушками». Теперь он заметил вращающиеся красно-синие огни и силуэты, мелькающие между машин. У людей были фонарики и оружие, и они пронзительно кричали. В шуме гудящего вертолета он не мог разобрать, о чем говорили люди, однако вид у них был удивленный. Они направляли свое оружие и фонари то в одну, то в другую сторону. Даже вертолет вдруг стал с силой раскачиваться. Винки смотрел на это зрелище с неким сочувствием — вертолету не хватало места для посадки.

— Не двигаться! — проговорил вертолет, но Винки даже и не думал шевелиться. В этом голосе слышалось такое волнение, что медведю вдруг захотелось как-то успокоить несчастный вертолет.

— Какого черта? Нет, не надо…

Раздался выстрел. Пуля просвистела прямо над правым ухом медвежонка. Он вздрогнул, но с места не сдвинулся. Винки не понял, откуда стреляли. Он устал держать свои мягкие лапы над головой.

— Ребята! — завопил вертолет, голос которого был определенно мужским. Его нотки выдавали неприязнь ко всему происходящему. — Не стреляйте! Не стреляйте! Прекратите!

Крики утихли. Силуэты у деревьев застыли. Лишь слышалось жужжание вертолета. В свете прожекторов порхали мотыльки. Винки задрожал от охватившего его ужаса.

— Так… Хорошо, — гудела парящая машина. — В дом!

Медведь увидел приближающихся к нему людей в шлемах. Люди держали оружие на изготовку и целились в него. Хотя он и не ожидал такого нападения, воспринял он его как продолжение страданий, выпавших на его долю. Медленно-медленно люди выползали из кустов. Казалось, они так никогда и не доползут до хижины. И хотя медведь стоял неподвижно, испытывая не только шок, но и скуку, на него продолжали кричать:

— Стой, где стоишь!

— Не двигаться! Не смей и шевельнуться, сволочь!

Винки уже находился в предобморочном состоянии. После всего, что ему пришлось пережить, не все ли равно, что с ним теперь сделают? Его ноги тряслись так сильно, что, казалось, готовы были убежать прочь. Люди все приближались. Один из них постоянно повторял:

— Я тебя застрелю! Я выстрелю, клянусь, думаешь, я этого не сделаю? — Человек почти всхлипывал. — Ничтожество, я ведь это сделаю!

Винки подумал: «Этого определенно нужно обнять?»

Он увидел крошечную вспышку света. От последовавших за ней тридцати девяти выстрелов он упал.

Медведю виделись неясные очертания мироздания, он был в полусознательном состоянии. В тот долгий момент падения перед его глазами возникла жизнь до девочки Рут. Почему-то именно теперь оказалось, что он помнит себя еще на игрушечной фабрике, когда его положили в коробку, он помнит свежий аромат сосны… Крышка коробки опускается, и затем темнота… Идет время. Люди кричат, толкают коробку, слышится пыхтение машины, свист, удары, тряска, потом опять удары… Его толкают, слышатся окрики людей. Вот они замолкают. И вдруг крышку коробки поднимают, и над медведем возникает потолок универмага, богато отделанный и сверкающий рождественскими украшениями.

— Он здесь!

— Черт!

Звук шагов…

— Давай, давай!

Слышится треск. Голоса приближаются…

День за днем его широко раскрытые глаза ласково смотрели на розовощеких детей из стеклянного футляра, в который его поместили. Дети стали для него лучами света, оставлявшими бледные следы в его пустом сердце, сделанном из опилок, они стали пищей для его души.

Быть красивым предметом. Быть подарком на Рождество. Быть выставленным напоказ, что потом должно стать главой одной важной истории.

— Черт побери!

— Он не был ни жив, ни мертв, придурок…

В одном голосе чувствовалось сожаление, в другом — злость. Со скрипом глаза Винки наполовину открылись, и он увидел толпу в голубой униформе, розовые и смуглые лица едва повзрослевших детей. Его глаза опять закрылись.

— Выглядит как-то странно.

— Он мертв?

Винки проткнули острием штыка. Он опять потерял сознание.

… Да, а до этого на фабрике, когда его набивали и зашивали… эти маленькие усталые глаза: швея остановилась на минуту, чтобы полюбоваться своим творением. Она положила его на стол, и его глаза закрылись, наступила темнота. Она подняла его, и глаза открылись — светло.

Ему хотелось и темноты, и света, он находил забавной разницу между ними. Это и были зачатки его знаний, первые ощущения некой тайны. И первое желание.

— Бух-бух-бух! — гремел вертолет.

— Позови шефа.

— Сам позови, тупица.

Винки не обращал на это никакого внимания. Его мышление стало таким упорядоченным, что это даже доставляло ему удовольствие. Ему захотелось проследить нить воспоминаний еще дальше, но тут он запутался в прямом смысле в нитях, набивке, во всем том, из чего был сделан. И во всей этой неразберихе мысли его стали похожи на лоскутки. Казалось, что из этих лоскутков появилось нечто — дух. Нормально ли это? Не волшебство ли это? Теперь ему казалось вполне естественным и неизбежным то, что откуда ни возьмись у него появилась сила воли. Какова бы ни была этому причина, означало это одно: у него почти появилась душа.

— Эй! Эй, проснись!

В него опять ткнули ружьем. Он мысленно приказал человеку прекратить это. Ему хотелось думать дальше.

— Эй, кто ты там…

Нервный смех.

Из чего состоит душа? Винки решил, что лишь Бог знает об этом да сама душа, которая желает сотворить саму же себя.

— Он настоящий?

— …с моторчиком… может, работает от пульта дистанционного управления…

— Хм…

Это разозлило раненого медвежонка. Усилием воли он открыл глаза и моргнул два раза: щелк-щелк, щелк-щелк, и тем самым доказал, что был живым и вполне настоящим. Столпившиеся, как один, тоже моргнули. А над ними кружился вертолет; пересекаясь, лучи прожектора блуждали в воздухе, будто плели судьбу Винки.

2

Из вертолета сквозь полевой бинокль в происходящее на земле вглядывался главный следователь, к этому моменту уже изрядно подуставший. После того первого выстрела он не смог ничего разглядеть. В некотором смысле он и не хотел ничего видеть. Момент задержания преступника всегда вызывал у него грусть. И он никогда не понимал причину этого. Он потер глаза и снова посмотрел в бинокль. Ему удалось разглядеть лишь каски своих ребят и то, что среди них лежит в грязи… Какой-то карлик?! Да, причем с огромными ушами. Значит, он не ошибался. Но его люди — почему они там просто стоят? Сначала они стреляли вопреки приказу, а теперь….