Татьяна Соломатина - Психоз
– Тётька – дур-ра! – вторит из-за спины малолетний отпрыск, явно гордящийся недавно освоенной настоящей взрослой «эр», – саму тебя в милицию к дядькам, чтобы по жопе надавали! Я про тебя бабушке расскажу. Она придёт и тебе как даст!
Мама уже покупает ему хищную лиловую лошадь с зелёной гривой стегоцефала. Ту самую, на палочке. Тётка, обращаясь в пространство, говорит:
– А потом плачут!
Пространство остаётся немо.
– Нет, ну вы посмотрите! – взывает тётка к стоящим сзади прыщавым уже как к последней надежде.
Они не хотят смотреть. Никто не хочет. Все смотрят на вакуумные упаковки. На них написано много интересного о составе, калорийности, сроке годности и совсем нет глупостей про «поколения». Особенно про поколения чужих детей, по которым «тюрьма плачет». Равно как и про чужих невоспитанных никому не нужных тёток.
– За собой смотри! – на прощанье кидает ей мамаша.
«Точно! Излечи себя сам…»
Кассирша в очередной раз нажимает кнопку транспортёра. Тёткины банки с кошачьей едой и дешёвой туалетной бумагой подъезжают и подвергаются нервному сканированию. Тётка, забыв «обо всём поколении», напряжённо наблюдает за меняющимися с каждым кликом цифрами на мониторе.
Персонал универсама неласков, выкладка товаров на полках – достойна лучших порицаний. В кулинарном отделе неопрятные дебелые женщины, неотличимые, как коммунальные тараканы-альбиносы, набирают алюминиевыми черпаками салаты, приготовленные из нашинкованного чего-то с чем-то и майонеза. Из чего именно – невозможно прочитать на длинных бумажных лентах, прикрепленных к прилавку скотчем, – слишком мелкий шрифт. Зато сверху крупно: ЧП «Гурман».
«Ха! Бутик «Вантуз» В натуре!»
Убогая старушка внимательнейшим образом изучает состав салатов, но так ничего и не просит взвесить. Продавщицы смотрят на неё сочувственно-брезгливо.
– Бабушка, давайте я вам немного положу всего. Винегрета могу хоть килограмм, у него уже почти срок годности вышел. Просто так. Ценник не буду клеить.
– Сама ты бабушка! Свиньям скормишь свой просроченный винегрет, – отвечает старуха и, царственно направив скрюченный перст на один из лучших сортов карбоната, приказывает, – сто граммов!
В глазах торговой работницы стоят слёзы обиды за Христа. А фарисеям… в смысле – покупателям, хотевшим прикупить полкило оливье или триста граммов мазилки «Нежность», плевать:
– Девушка, можно вас?!
– Женщина, будьте любезны!..
– Вы продавец или тут вместо чучела огородного торчите?
– Постояли бы тут, поломались за эту зарплату! Так ещё и обхамить каждый норовит! – гремит в ответ «пострадавшая». Подруги одобрительно шипят хором, выстраиваясь за её спиной в боевую «свинью».
– Да что вы внимание обращаете! Это ж мировая бабка! Всегда по сто грамм. Зато самого вкусненького, – весёлый добродушный молодой мужчина. Из вечных середнячков. Капуста «Провансаль». Мясо по-французски.
«Интересно, в сковороде разогревает или в микроволновке?»
Виски от трёхсот рэ за стакан и выше – за стеклом под замком. Приобретение его в собственность – дело непростое.
– «Тичерс», пожалуйста.
– Чито? – плохо говорит по-русски.
– Вот это! – тыкает пальцем.
– Нада дижюрный по зала! – испуганно убегает.
Минуты три проходят в надежде. Минут пять – в отчаянии. Потом приходит понимание и, как следствие, – смирение. Привычно обежав всех Людмил, Марин и даже Василис, разыскивает, наконец, искомую «ключницу» Эллу или Стелу. Та занимается важным делом – отрешённо созерцает, как откровенно неславянского происхождения уборщица размазывает замурзанной тряпкой слякоть по полу.
– Подождите!
Ещё три минуты спустя:
– Первая касса.
– Вы боитесь, что я её выпью прямо тут? – как-то неуверенно шутит.
– У нас такие правила!
Ещё пару минут спустя:
– Вот этой икры, пожалуйста.
– Вторая касса!
– … А у меня там… на первой…
– Первая касса!!!
«Чувство оскорблённого достоинства – вещь, конечно же, крайне необходимая человеку, но… выпить-то хоц-ца ещё крайнее!»
Каждый раз, выходя из магазина, Сашка чувствовала себя измождённой. Ещё бы! Ведь это именно она регулярно покупала тут плоскую фляжку «Тичерса», баночку красной икры и сигареты. Никогда не угадывая с кассой.
Пока те доставляли, передавали и переговаривались, Сашку кто-нибудь непременно больно толкал в зад гружёной телегой с тушёнкой и стиральным порошком. Или просто – локтём в бок.
«Почему они всё время должны быть плечом к плечу? Ненавидят друг друга, но сближаются до плотного физического контакта? Что за люди?»
[– Я кинестетик, понимаете, Александра?
– А я – всё сразу, понимаете?
– Это вы должны меня понимать. Я у вас на приёме и плачу вам деньги.
– Как кинестетик кинестетика, вы должны меня понять как никто другой – мне неприятны ваши деньги. На ощупь. Как визуалу, вы мне неприятны на вид. Как аудиалу – на слух. Вы отвратительны всем моим пяти чувствам: попробуй я вас на вкус, меня бы стошнило; а пахнете вы средней паршивости одеколоном, не спасающим от крайне неприятного запаха вашего тела. Нет, не немытого тела, а просто – ваш собственный запах. И особенно, поверьте, вы неприятны шестому. Моё шестое чувство испытывает гадливость, воспринимая вас светящимся яйцом. Тухлым. Что можно изменить в тухлом светящемся яйце?
– А, понимаю! Это уже часть терапии…
– Вам решать…]
Как раз сегодня вечером Сашку втолкнули в личное пространство к «мировой бабке», стоявшей к кассе с очередными ста граммами какого-то «деликатеса». Сашка от ужаса даже зажмурилась. Но – нет. Старуха хорошо пахла. И не ударила Сашку током. И не покусала. А одобрительно улыбнулась.
– Вы недавно живёте в этом убогом доме, юная леди? – обратилась она к ней. – Я иногда вижу вас у второго подъезда. Если такая, как вы, здесь не живёт, то делать ей тут абсолютно нечего, не так ли?
Сашка кивнула сразу всему.
– Будет совсем невмоготу, заходите. Первый подъезд, второй этаж, третья квартира. Ефросинья Филипповна Югова.
– Спасибо! Обязательно зайду… А можно сегодня? Александра Александровна Ларионова, – искренне поблагодарила-напросилась-представилась Сашка, вынув руки из карманов. С этой старухой почему-то неудобно было разговаривать, пряча руки. А в очереди было неловко стоять в вызывающе недешёвом пиджаке и с пустыми руками. Бутылка, жестянка и сигареты – там. Не в руках.
Такие правила.
– Нет, дорогая. Сегодня я беседую с кладбищем! – величественно изрекла Ефросинья Филипповна. – Заходите завтра!
