Том Вулф - Голос крови
– …а это ты вроде как всех пригласил. Понимаешь это? Это тебе вообще о чем-то говорит?
– Ну, я позвонил Кристиану и сказал, чтобы заказали чего-нибудь выпить. Не сомневайся, Кристиан не обидится, да и Мариэтта тоже. Мариэтта с коктейлями. Вообще не знаю, кто, кроме нее, заказывает коктейли.
Ну или как насчет легкого трепа о коктейлях и Мариэтте, по отдельности или вместе?
– Все равно, неприлично вот так всех заставлять ждать. Серьезно, Эд, я не шучу. Это такое легкомыслие, я просто не могу.
Вот! Это его шанс! Брешь в стене слов, которой он выжидал! Пролом! Да, есть риск, но… И, почти не фальшивя и попадая в ноты, он напевает:
– Ты…
– Ты…
– Ты… правишь мою жизнь… Моя жена, мой Мэкки-Нож…
Мак качает головой.
– Да мне-то от того мало толку, правда?..
Чепуха! Что это там так несмело трогает ее губы? Не улыбка ли, скупая и неохотная? Она! «Ты меня достал» тут же тает в воздухе.
Они проезжают половину стоянки, и вдруг в свете фар появляются две фигуры, шагающие навстречу «эльфу» к «Бальзаку», – две темноволосые девицы оживленно болтают, видимо, только что поставили машину. С виду им никак не больше девятнадцати-двадцати. «Эльф» быстро сближается с ними. На девушках джинсовые шорты, пояса которых спущены до опасной близости с mons veneris, а штанины обрезаны по… посюда… практически по вертлужную впадину, и обрезанный край оставлен обтрепанным. Юные ноги кажутся модельно длинными, ведь на девицах блестящие каблуки по меньшей мере в шесть дюймов высотой. Похоже, эти каблуки сделаны из акрилового пластика или чего-то подобного. На свету они вспыхивают ярким лучистым золотом. А на ресницах у красоток столько туши, что кажется, будто глаза плавают в черных лужицах.
– Какие милашки, – бросает Мак.
Эд не может оторвать от них глаз. Это латины – хотя Эд не смог бы объяснить, откуда он это знает. Он только знает, что «латина» и «латино» – испанские слова, существующие только в Америке. Эта парочка латин – ну да, они, конечно, халды, но ирония Мэкки не отменяет факта. Милашки? «Милашки» и близко не передают, что он чувствует! Такие сладкие длинные ноги, две пары! Такие короткие и узкие шорты – шорты! – такие короткие, что девицы их могут скинуть только так. В мгновение ока обе оголят свои сочные юные лона и совершенные медовые попки… для него! И ведь они явно именно этого и хотят! Эд чувствует, как вожделение, ради которого и живут мужчины, шевелит плоть под его тесными белыми брюками! Ах, неподражаемые шлюшки!
Мак катит мимо них, одна из гадких девчонок указывает на «эльф», и обе хохочут. Хохочут, ага? Они явно не имеют малейшего понятия, какая это престижная машина, какая понтовая и какая клевая. Тем более они и представить не могут, что «эльф», как у Мэкки, полностью оснащенный всеми зелеными примочками и разнообразными эзотерическими приборами, мониторящими экологию, плюс радар ProtexDeer – и представить, что такой гном-мобиль стоит сто тридцать пять тысяч долларов. Эд все бы дал, лишь бы услышать, что они говорят. Но в коконе термоизолирующего стекла, фиберглассовых дверей и панелей, замкнутого кондиционирования с внешним испарением и думать нечего что-то услышать снаружи. Да и по-английски ли они говорят? Губы у них движутся не так, как у человека, говорящего по-английски, решает великий лингвист-аудиовизионер. Ну однозначно латины. О, неподражаемые латинские шлюшки!
– Господи боже, – комментирует Мак. – И где только они берут эти каблуки, чтобы так сияли?
Совершенно обычным мирным тоном! Больше не злится. Наваждение рассеялось!
– Я заметила кучу таких странных светящихся палок, когда мы ехали мимо Мэри-Брикел-виллидж, – продолжает Мак. – Вообще не поняла, что это было. Там какой-то сплошной был карнавал, все эти базарные огонечки сзади, полуголые девицы шатаются на каблучищах… Как думаешь, это что-то кубинское?
– Не знаю, – отвечает Эд. И только – потому что свернул голову, насколько мог, за спину, пытаясь бросить на девиц прощальный взгляд. Медовые попки! Эд прямо-таки видит, как они сочатся спирохетозной влагой в шорк-шорк-шортики! Шорк-шорк-шортики! Секс! Шорк! Секс! Шорк! Вот он, секс по-майамски, вознесенный на стеклопластиковые каблуки-троны!
– Что ж, – продолжает Мак. – Могу только добавить, что Мэри Брикелл, наверное, сочиняет в гробу письмо в газету.
– Ой, это мне нравится, Мак. Я тебе говорил, что ты отлично остришь, когда в таком настроении?
– Нет. Видимо, забыл.
– Ну вот, говорю! «Сочиняет в гробу письмо в газету»! Говорю тебе. Да мне в сто раз приятнее получить письмо от Мэри Брикелл с того света, чем от этих маньяков, что нам пишут… У них пена изо рта капает.
Эд изображает смешок.
– Это очень смешно, Мак.
Остроумие. Отличная тема. Ой, давай поговорим о Мэри Брикелл, Мэри-Брикелл-виллидж, письмах в газету, шлюшках на стеклянных каблуках, да все равно о чем, лишь бы не «ты меня достал».
Словно прочитав его мысли, Мак выгибает угол рта в недоверчивой полуулыбке – но все же улыбается, слава богу – и говорит:
– Но серьезно, Эд, так опаздывать и заставлять людей столько ждать – это, серьезно, у-ужас. Невежливо и нечестно. Такое разгильдяйство. Это…
Она на миг замолкает.
– Это… это… это откровенное наплевательство.
Ой нет! Какое наплевательство? Господи боже, уже и наплевательство! Впервые за всю мрачную поездку Эду становится смешно. Два слова из Мэккиного WASPовского[3] лексикона. Во всем округе Майами-Дейд, во всем Большом Майами, и уж точно в Майами-Бич только члены вымирающего, почти исчезнувшего племени, к которому Эд и Мак оба принадлежат, племени белых англосаксов протестантского вероисповедания, используют такие слова, как «разгильдяйство» и «наплевательство», или понимают, что эти слова на самом деле означают. Да, Эд тоже принадлежит к этой исчезающей породе, белым англосаксам-протестантам, но настоящий ревнитель веры – это Мак. Нечего и говорить, что речь не о протестантстве, не о религии. Ни на Восточном, ни на Западном побережье США ни один человек, претендующий на мало-мальски умственное развитие, больше не носится с религией – уж точно не выпускники Йеля, который закончили они с Мак. Нет, Мэкки – образцовый WASP в культурном и этическом смысле. Она WASP-экстремист, не терпящий праздности и лени, которые суть первый шаг к разгильдяйству и наплевательству. Лень и праздность – это не только формы транжирства и нераспорядительности. Это безнравственность. Грех лености. Преступление против самого себя. Например, Мак не может просто валяться на солнышке. Если не находится других занятий, она организует на пляже спортивную ходьбу. А ну-ка все! Поднимаемся! Пошли! Задача – пройти пять миль за час по пляжу, по песку! Молодцы, мы добились своего! В общем, если бы Платону удалось убедить Зевса (Платон признавался, что верит в Зевса) дать ему второе рождение и вернуть на Землю искать идеал белой англосаксонской протестантской женщины, он в итоге пришел бы в Майами и выбрал Мак.
