Вера Колочкова - Слепые по Брейгелю
— Ты о чем, Маш? — спросил Саша, выщелкнув окурок в открытую кухонную форточку.
— Они же обещали никого не напрягать, когда ипотеку брали! Помнишь, как Славка заявила гордо — я сама знаю, что делаю? Без вашей помощи обойдусь? А теперь что получается? Половину взноса у нас берут, половину — у родителей Максима? Это что получается, мы до пенсии их содержать будем? Пока они ипотеку не выплатят?
— Маш… Ты это серьезно? — поднял Саша на нее печальные глаза. — Это же наша с тобой дочь, мы обязаны ей помогать.
— Да я понимаю, Саш… Да, помогать, но не до такой степени наглости! Славка, между прочим, больше тебя зарабатывает! Я уж про Макса не говорю! Да у них денег — куры не клюют! А мы последнее отдаем!
— Но… Их тоже надо понять, Машенька. Молодая семья, все такое… Им же всего хочется, потребности-то другие, чем у нас. Это нам с тобой ничего не надо. А им… И одеться, и в клуб сходить… — заметил Саша.
— А чего ты за меня решаешь, что мне надо, чего не надо? Ты меня спросил, чего я хочу?
— По-моему, я всю жизнь только этим и занимаюсь… Делаю то, что ты хочешь. Вернее, стараюсь удовлетворять все твои желания, — сказал Саша.
— Так уж и все? Можно подумать…
— Ну, не все. Прости, что не все, — уточнил он. — Но что от меня зависит… По мере сил, как могу, как умею. Выше самого себя не прыгнешь, ты же знаешь… Как ни пытайся, все равно не прыгнешь…
Так, стоп. Стоп! Как-то очень уж грустно Саша тогда все это произнес. И в глаза глянул с тоской. Очень уставшие у него глаза были. Печальные. Отчаянные. Будто просил чего. Сочувствия, что ли? Да, вполне может быть. А она не поняла… И Вика тоже пыталась… что-то такое ей объяснить. Нет, не увидела тогда, не поняла, будто глаза застило. Опять накинулась на него с раздражением:
— Вот именно — выше самого себя не прыгнешь! А ты все время прыгнуть пытаешься, последнее доченьке отдаешь! Причем взрослой и самостоятельной доченьке, заметь… Нет, мне-то что, я не против, конечно. В конце концов, я мать, я люблю свою дочь нисколько не меньше, чем ты… Но, Саш. Все же должно быть… разумно как-то. Вменяемо. Разве я не права, скажи?
Бац — тарелка выскользнула из ее мокрых рук, раскололась со звоном, фарфоровые брызги порскнули по линолеуму. Саша присел, осторожно-испуганно провел пальцами по ее лодыжке:
— Не поранилась, нет?
— Да ну… — Она раздраженно переступила ногами, отбрасывая от себя осколки. И его пальцы заодно отбросила.
Не вставая с корточек, он глянул на нее снизу вверх:
— Погоди, сейчас йод принесу. Надо обработать на всякий случай.
— Да какой йод! Иди лучше, веник с совком принеси. Уберешь?
— Уберу.
— Так убирай, чего сидишь?
Вопрос прозвучал слишком уж раздраженно, и сама почувствовала, что перебрала. Не хотела, само получилось. Он молча поднялся, встал рядом, глянул с грустным недоумением. Потом вздохнул, чуть-чуть мотнул головой из стороны в сторону, отвел глаза, будто ждал, когда отхлынет волна раздражения. Она и отхлынула странным образом. Как-то вдруг. Будто Сашино грустное недоумение было тем самым глотком валерьянки, необходимым для обретения спокойствия.
— Тарелку жалко, Саш… Она из сервиза была.
— Ну и черт с ней, с тарелкой, — сказал Саша.
— Ага! Еще скажи — завтра новый сервиз купим! Давай, пообещай, ты же у нас все можешь! — И сама себе удивилась — да что это с ней? Только успокоилась, и опять… Что за качели такие? Может, и впрямь пора успокоительное принимать?
— Маш… Что с тобой сегодня? Ты чем-то расстроена? Чего ты от меня хочешь, не пойму?
— Я хочу?! Да я давно уже ничего не хочу! И вообще… Мне никогда ничего особо от тебя и не нужно было, кроме покоя и относительного чувства беззаботности! Повторяю — относительного! Потому что я любую озабоченность воспринимаю как преувеличение, ты же знаешь свойство моей психики!
— Да, Маш, знаю, — вздохнул Саша.
— А чего ты так отвечаешь?
— Как? — спросил он.
— Ну… Как будто тебя обрекают на что-то. Разве я не права? Разве мне много материального от жизни нужно? Что я, например, каждый сезон шубу новую требую, как наша Фатьянова из финансового отдела? Ничего ведь подобного… Вон, уже два года отпуск на Викиных шести сотках провожу… Так что не говори про свою меру сил, не надо! То есть относительно меня — не говори!
Саша ответил не сразу. Принес из коридора совок, сел на корточки, медленно собрал в него осколки. Потом поднялся, с трудом разогнул спину, спросил тихо, не глядя на нее:
— Значит, ты в отпуск хочешь поехать?
— Да, хочу! Да только чего зря об этом говорить…
— А куда ты хочешь поехать в отпуск?
— Ты что меня, дразнишь, что ли?
— Нет. Давай купим тебе тур куда захочешь.
— Тебе? Ты сказал — тебе? Хм, как странно… Ты же прекрасно знаешь, что одна я никуда не поеду. Я не умею ездить одна… Уже в аэропорту потеряюсь, как малый ребенок. Я ж не виновата, что меня все время надо кому-то за руку вести…
— Да. Я знаю. Я помню. Это свойство твоей психики.
Стоп, стоп… Да, точно, и этого она тоже не заметила, каким тоном он произнес — свойство психики… Скользнула непривычная нотка в интонации, странная такая. Будто немного злобная. Или насмешливая. А может, все вместе — злобно-насмешливая. Не заметила! Потому как он тут же огорошил предложением:
— А ты Вику с собой возьми! По-моему, она с удовольствием тебе компанию составит.
— Да ну… Лучше с тобой…
— Я понимаю, но на двоих точно не потянем. И без того придется пояса подтянуть… А Вика, насколько я знаю, давно мечтает в Испанию съездить. Хочешь в Испанию, Маш? Где-нибудь в конце мая? Или в начале июня? Когда у тебя отпуск? — спросил Саша.
— Ну… По графику как раз в июне…
— Значит, тем более. Так хочешь?
— Саш, я не понимаю… Ты это серьезно?
— Вполне. Тебе надо отдохнуть, сил набраться. Давай, иди, звони Вике. У нее, по-моему, какая-то знакомая в приличной турфирме есть.
— Ну… хорошо. Как скажешь.
— Ага… — кивнул Саша.
Почему, почему она тогда подвоха не почувствовала? Хотя, может, и не было никакого подвоха, не созрел еще. Может, потом созрел. А тогда… Привычная мужнина забота, только и всего. Привычная его доброта, покладистость. Привычная, как вся ее семейная жизнь, тихо происходящая за мужниной спиной, как за каменной стеной. Хотя насчет каменной — громко сказано, конечно же. Каменная стена — это что-то совсем непробиваемое, а значит, некомфортное. Можно и простой стеной вполне довольствоваться. Относительно нерушимой.
Да, так и казалось — нерушимой. Она уверена была, что нерушимой! Потому и позволяла себе… не сдерживаться. А что делать — так ее натура слабонервная устроена. И не виновата она в той слабонервности… Да, бывают перепады настроения. А на кого еще свое плохое настроение выплескивать, если не на самого близкого? На того, который любит, понимает, автоматом прощает? Да и не перебарщивала она с выплесками, если по большому счету… Так, поворчит иногда. Или съязвит немного. Или покапризничает. У других, вон, хуже бывает…
