Ярослав Астахов - Начало опыта
И Елагин прыгнул.
Небесная сияющая синева сменилась на мгновение плоской тьмой.
Затем Елагин ощутил зыбкое объятие воды и услышал падение в нее брызг, поднятых его телом. Приглушенное освещенье бассейна казалось сумраком после ослепительного дневного света.
Женщина уже была здесь. Коротко взглянув на Елагина, она отвернулась в профиль и продолжала ополаскивать пенящейся слегка водой грудь и бедра. Она попала сюда, разумеется, не как он. Просто миновала круглую дверь – особенного устройства, напоминающую морскую раковину, – которая вела сюда из просторной комнаты. (По коридору-мосту она бежала всего лишь раз. И с той поры этот путь, обманчиво обещавший освобождение, как будто бы и вовсе перестал существовать для нее.)
Женщина присела и окунулась; встала…
Геометрически правильные пересекающиеся линии на ее спине приковали взгляд, хотя Елагин видел их уже столько раз, что мог бы нарисовать по памяти. Сплетенье двух треугольников и квадрата, странные многоточия по краям… Все вместе напоминало размашистую цветную татуировку, исполненную компьютером.
Когда Елагин увидел этот узор в первый раз, он подумал, что это, надо полагать, какие-то сакральные знаки культа на ее родине. Но понял, что он ошибся, когда его взгляд упал, однажды, на отражение собственной спины в зеркальной стене бассейна. Тогда он вздрогнул. Поскольку понял, что и его тело помечено теперь почти такой же гипнотизирующей симметричной фигурой. Однако ее цвета и «многоточия» отличались…
Что это? МАРКИРОВКА?
Хрустальный мелодичный звон долетел из комнаты.
Женщина перестала плескаться и она медленно, не спеша, направилась к пологому краю. Как выбралась из воды, она вновь коротко оглянулась и встретилась с Максимом глазами. И сразу же исчезла за дверью-раковиной.
И тогда свет, неяркий и без того, уменьшился. Течение в бассейне сделалось чуть сильнее. Неуловимо изменилось и еще что-то – будто бы восприятие окружающего становилось нечетким, зыбким…
ОНИ подмешивают к воде и воздуху дурманящие составы?
Не сознавая, что делает, а просто повинуясь уже сложившейся здесь привычке Елагин тоже побрел на звон.
Массивная искрящаяся гранями резного хрусталя амфора отблескивала теперь вся алым. Она представляла собой совершенно глухой сосуд на кланяющейся подставке, высотою почти что в человеческий рост. Маленькое отверстие ближе к верхнему краю появлялось только в том случае, если амфору наклоняли. Сейчас она стояла наполненная вином доверху, о чем и возвещал звон.
Каким же образом в ней восполняется содержимое? И что оно собой представляет? Похоже, это не простое вино. Или, лучше будет сказать, не только вино. А это еще и хлеб. Потому что каким-то образом этот напиток удовлетворяет и голод.
Вся процедура успела сделаться у них, уже, ритуалом.
Он держал чаши.
Женщина прилегала телом к прозрачной выпуклости, склоняя амфору. И некоторое время стояла так, не позволяя сосуду возвратиться в стоячее положение.
Затем он отдавал ей одну из чаш, наполненных до краев.
Они садились у основания кланяющейся подставки – и они пили; и женщина смотрела на него неотрывно из-под ресниц поверх небольшого красного озерца в руках.
Потом она принимала у него опустевшую прозрачную полусферу, вкладывала в свою – и относила к нише в стене, где исчезали использованные чаши и заменялись новыми.
И всякий раз она замирала около этой ниши, склонившись, как бы случайно.
Он тихо подходил к ней; ласкал ее живот, грудь, продевая руки у ней подмышками. Через какое-то время она оборачивалась к нему; ее полуприкрытые глаза улыбались, благодарили…
Едва ли ее так радует просто секс. Она благодарна мне за возможность БЕГСТВА в любовное сновидение. Покинуть этот кошмар, неизбывный и варварски роскошный, скрывающий где-то рядом жернова смерти. Сбежать хотя бы на время… А я вот не способен забыться… ну разве только – в последний миг.
Максим лежал неподвижно, раскинувшись на широком ложе. Все тело его казалось очень тяжелым, а его мысль, напротив, была воздушной и ясной. Но тем не менее возвращалась, конечно, на тутошние круги своя.
Этот плен… Как все-таки хотелось бы знать, кто и для чего нас в нем держит. Они пытаются укачать души состоянием безразличия и расслабленности. Насколько это возможно у знающих, что они – в клетке. Решетка снабжена различными финтифлюшками-погремушками. Наверное, чтобы не очень заметно было, что это – клетка. А также здесь гигиена, питание, тонко провоцируемый моцион…
И вдруг явилась картинка из памяти Максима. Яркая – несмотря на то, что это были событии довольно-таки далекого уже прошлого.
Биологический факультет, практические занятия, группа Елагина посещает виварий для лабораторных животных.
Конечно, специфический запах. Но как тут все аккуратно. Чистые ряды клеток. Поилки, корм… Ленивые отъевшиеся зверьки.
Но вот что поразило тогда Максима. Что сделало воспоминание это ярким, не позволяя затеряться среди многих подобных. Вдруг некоторые морские свинки, одновременно в разных концах вивария, начали метаться по своим клеткам. Они все издавали пронзительный писк и они отчаянно, заполошно бились о прутья. И не возможно было не видеть, что зверьки охвачены ужасом. Елагин даже невольно поискал взглядом в помещении… скажем, крадущуюся и с горящими охотничьим азартом глазами кошку.
Но ничего подобного не было.
Старый испитой лаборант, заметив недоумение первокурсника, ухмыльнулся.
– Они всякий раз так мечутся, – произнес он, – если вон там (и палец в толстой желтой перчатке указал в стену), в лаборатории, идет острый опыт… Чу-увствуют!
Максим не испытал тогда никаких особенных эмоций, получив эту информацию. Такая уж судьба у примитивных зверушек. На то они есть лабораторные, чтобы на них проводили опыты. Елагина лишь удивило само явление: толстая стена вивария не пропускала никаких звуков – каким же образом эти зверьки догадывались…
Теперь же мысли Максима были совсем иные.
Какое право мы имеем ставить «острые» опыты? Нет, назовем вещи своими именами: почему мы со спокойной совестью прибегаем к ПЫТКАМ живых существ?
Что он представляет собой такое, этот наш произвол? Неужто право Совершенного Организма, «венца творения»? Не будет ли честнее сказать – ПРАВО СИЛЬНОГО. Все так просто: на этой планете нет более могущественных видов существ, чем мы. И вот поэтому мы считаем: нам все позволено.
Мы рассуждаем приблизительно так. Я узнаю, как мне лечить мое сердце, вскрыв тысячи сердец существ соответствующего строения, но… «примитивных». Ну то есть более слабых. Ведь мы забыли, что сказано: какою мерой ты меряешь – такою будет отмерено и тебе. Хотим победить болезни, а они множатся… Не потому ли современный человек болеет чаще зверей, что это плата за боль, какую он причиняет сам? Мы видим нашим болезням тысячи причин, а она одна и простая: так совершается Высшая Справедливость.
Максим не выбрал путь научной карьеры. Окончив университет, он просто преподавал в школе. И нынешнее положение его не могло быть, следовательно, «воздаянием по делам его».
Но ведь и заманившие меня в сверкающую небесную ловушку – не Господь Судящий! Не Бог и даже не боги. А… да просто какие-нибудь очередные «венцы»! Творения, совершившегося на какой-нибудь там проксима-кассиопее. И нет им до того дела, чтобы меня судить, и чтобы отмерять мне тою или иной мерой. Они всего-то осуществляют на практике СВОЕ несомненное право сильного! («Во имя и на благо», конечно.)
И снова память показала Елагину картинку, теперь недавнюю.
Жаркий полдень. Звенящая насекомыми просека в июльском лесу. Безоблачное яркое небо… и в этом небе медленно снижается диск, сверкающий ослепительно и бесшумный.
Какой огромный… какое совершенство форм, и какая мощь!
И младшенькая поднялась из травы и замерла в восхищении, выпустив из рук бабочку. И – тревожные, расширившиеся от ужасного предчувствия глаза жены. Крик ее: «Нет! Не надо, Максим! НЕ НАДО!!!»
Но он бежит.
Сначала – потому что ему так хочется посмотреть посадку этого дива, о которых только читал, не веря. Потом – потому что он… не может уже перестать бежать! И он бежит совершенно помимо воли. И вот он уже бежит… по воздуху.
Так что его теперь ждет?
Зажимы, приспособленные для фиксации человека? Премудрые наточенные ланцеты со встроенным управлением? Электроды, вживленные в его внутренние органы?
Возможно и такое, конечно. Но это – вряд ли.
Столь развитые «собратья» успели уже, надо думать, расшифровать структуру живого тела вдоль, поперек и вглубь. К тому же ведь оно может быть у них вообще… другое.
