Вадим Смоленский - Кремниевый Моцарт
- Что он несет?.. Маяковский никогда не коллекционировал утюги!..
Ее квартира напоминала музей. На самом почетном месте висел фотопортрет Лили Юрьевны в профиль. В отличие от большинства других ее фотографий, она выглядела на нем красавицей (впрочем, самой Лиле Юрьевне, по словам Люли, этот портрет активно не нравился). Помню, как Люля сказала своим трехлетним правнукам:
- Знаете, кто это? Это моя мама!
Не успев удивиться, я ощутил себя дальним родственником великого поэта.
"В один из первых дней моей жизни на даче Лиля сказала мне: тебе будут говорить, что я целуюсь со всеми под любым забором, ничему не верь, а сама меня узнай.
Я узнала ее и знаю, что она самая замечательная женщина на свете…"
Луэлла Варшавская, "Что я помню о Володе"Читая то немалое, что написано сегодня о Лиле Брик и ее отношениях с Маяковским, я часто теряюсь, не зная, как ко всему этому относиться. Слишком уж плотно и густо намешано там высокой любви и низкой стервозности, чистого искусства и невыносимой пошлости. По-моему, истина, если о таковой вообще можно говорить, находится даже не посередине. Она находится везде понемногу. Так тоже бывает. Но женщина, из-за поступков которой и восемьдесят лет спустя ломаются копья, - несомненно, великая женщина.
Интересно и то, что боготворя и во всех грехах оправдывая Лилю, ее воспитанница прожила жизнь совсем иначе - вполне консервативно, в долгом и счастливом браке с единственным любимым человеком. А впоследствии тяжело переживала развод внучки.
Умерла Люля в 2003 году. Ей было без малого девяносто три.
Когда мы ее хоронили, кто-то очень точно выразил общее ощущение:
- Как будто мы хороним двадцатый век…
На ее похоронах я последний раз видел Виктора Ильича Варшавского.
* * *В первые дни знакомства с Виктором Ильичом я донимал свою будущую жену одним и тем же вопросом:
- Где я его раньше видел?
- В институте, где же еще.
- Нет-нет, где-то еще видел…
Потом вспомнилось. В 1987 году Ленинградское телевидение показывало передачу "Музыкальный ринг" с участием модной тогда группы "Форум". Группа пела песню "Компьютер". Слова в песне были примерно такие:
Компьютер! Компьютер! А-а! А-а!..
Компьютер! Компьютер! О-о! О-о!..
Песню допели, и слушатели в студии начали ее обсуждать. Один слушатель был наиболее непримирим. Он взял микрофон и сказал:
- Все понятно… Появились компьютеры. Компьютеры вошли в моду. Молодые люди узнали слово "компьютер". Поэтому и поют "компьютер-компьютер". А если бы в моде были пылесосы, то молодые люди пели бы "пылесос-пылесос".
Автор песни что-то промямлил в свою защиту. Тогда непримиримый слушатель снова взял микрофон и приговорил без права обжалования:
- Кричалка винни-пухова, а не песня.
Этим слушателем был профессор Варшавский. Такова была реакция представителя компьютерного цеха на профанацию и дилетантство. И правильно - человек, на глазах которого много лет росло и крепло советское ЭВМ-строение, мог позволить себе некоторую строгость.
Виктор Варшавский закончил Ленинградский Институт Точной Механики и Оптики (ЛИТМО) по специальности "Приборы управления стрельбой". Позднее это было поводом для многочисленных шуток - особенно когда он стал преподавать теорию автоматов студентам из арабских стран. А до того он успел поработать инженером, защитить кандидатскую, потом докторскую (в 37 лет) и стать заметной фигурой в научном сообществе. Бурно развивавшаяся кибернетика открывала тогда перед учеными все новые и новые горизонты. Варшавский начал с коллективного поведения автоматов, уделил внимание искусственным нейронам, отдал должное пороговой логике, а в семидесятые пришел к тому, что стало делом его жизни, - самосинхронным схемам.
* * *Сверхбольшая интегральная схема - сложная вещь. В маленький кристаллик кремня дерзкой инженерной волей втиснуты миллионы транзисторов, составляющие десятки тысяч логических устройств - и все это хозяйство должно работать толково и слаженно. Все эти конъюнкторы и дизъюнкторы, триггеры и регистры, шифраторы и дешифраторы, инверторы и сумматоры, счетчики и мультиплексоры должны считывать информацию друг от друга не когда попало, а только тогда, когда эта информация будет выработана и придет к ним на входы. Иными словами, необходима синхронизация. Такую синхронизацию обычно осуществляет кварцевый генератор. Он вырабатывает специальный синхросигнал, который расходится, как кровь по капиллярам, по впечатанным в кремний микроскопическим проводам, добирается до каждого устройства и заставляет всю схему работать в едином ритме.
Все бы ничего. Но прогресс идет дальше. Технология полупроводников буравит микромир все глубже. Транзисторы становятся столь миниатюрны и столь быстры, что сигналы проходят сквозь них со скоростью, уже сравнимой со скоростью передачи по проводам. Рассчитать и суммировать все задержки на пути распространения сигнала становится все труднее - а значит, все труднее обеспечить грамотную синхронизацию. Чтобы система не сбоила, частоту тактового генератора приходится снижать, и получается, что успехи технологии идут коту под хвост. Сверхбыстрые устройства не столько работают, сколько ожидают очередного такта - единственно из-за отсутствия гарантии, что вовремя сработают их соседи.
И тогда лучшие умы мировой электроники задумались об альтернативе.
Собственно говоря, лучшие умы были озабочены альтернативой задолго до возникновения реальных проблем. Еще в пятидесятые годы американские ученые Маллер и Бартки заложили основы теории логических схем, не зависящих от задержек элементов. В таких схемах компоненты сами информируют друг друга о своей готовности к обмену данными. Место единого синхросигнала, пронизывающего всю схему, занимают пары локальных сигналов "запрос - ответ". Тактовый генератор становится не нужен вовсе. По тем временам идея была слишком необычной и недостаточно проработанной, поэтому долгие годы прозябала на научной периферии как некое теоретическое извращение: "да, в принципе можно строить и такие схемы, но практического смысла в них немного". Появлялись отдельные работы, перекликавшиеся с этой тематикой, но в единое научное направление они не сливались, покуда самосинхронными схемами не заинтересовался Виктор Варшавский.
За несколько лет он со своей командой по крохам собрал воедино все, что было написано где-либо в мире по этому поводу, разложил по полкам и проанализировал. Уяснив же текущее состояние дел, возможные направления и открывающиеся перспективы, впрягся в асинхронику, как паровоз, и потащил ее сразу по нескольким магистралям, успевая везде.
Тогда, несмотря на вроде бы двадцатилетнюю историю, асинхроника ходила пешком под стол. Говорить о ее масштабном внедрении в реальную электронику было смешно. Самосинхронные аналоги стандартных схем при всех своих плюсах были громоздкими и медленными, а методы построения самосинхронных схем "с нуля", по формальной спецификации еще предстояло разработать. Взялись и за то, и за другое. Со вторым было проще - разработка теории требовала, по большому счету, лишь соответствующей подготовки и хорошей усидчивости. А вот изобретение новых схем подразумевало наличие таланта.
Ученики Варшавского и поныне не могут понять, как ему удавалось находить столь изящные схемные решения для десятков электронных устройств. Я хорошо помню широченные листы бумаги на его рабочем столе, мелко изрисованные логическими вентилями в сложной паутине проводов. Помню и внушительную стопку авторских свидетельств. "Асинхронный сумматор"… "Асинхронный регистр сдвига"… "Ячейка асинхронного распределителя"… "Пересчетное устройство"…
За большие заслуги на ниве изобретательства Виктор Варшавской был удостоен почетного звания "Изобретатель СССР". Рассказывали, что после награждения он пришел домой, покаянно ударил себя кулаком в грудь и сказал:
- Бейте меня. Это я во всем виноват. Это я изобрел СССР…
* * *На момент моего знакомства с Варшавским он был профессором в Ленинградском Электротехническом Институте (ЛЭТИ), почему-то на кафедре матобеспечения ЭВМ - несмотря на то, что по роду занятий был гораздо ближе к компьютерному "железу", чем к программированию. Сам я учился на кафедре вычислительной техники, отчего по учебе со своим тестем никак не пересекался - хотя из нас-то как раз делали специалистов по железу.
Варшавский слыл демократичным профессором с западными манерами. Он ходил по институту в джинсах и свитере, а каждую лекцию завершал анекдотом, называя это "культурной программой". Студенты его любили.
- Хороший преподаватель, - сказал мне один африканец из общаги, узнав, с кем я породнился. - Очень хороший. Я ему экзамен сдавал.
