Владимир Топорков - Грани (Заметки о деревенских людях)
И степенно сходит с трибуны, опять приглаживая волосёнки.
Стены старого клуба содрогаются от хохота, повизгивают женщины, раскатистый бас председателя райисполкома тонет в этом гаме. Два раза он пытается пригласить голосовать за новую кандидатуру – бесполезно. Оценку ему уже дал Кузьма одним этим предложением. Избрали своего, Кузьму Бабкина.
Каб кобыла…
Наверное, со мной можно не согласиться, но есть у нас плохая черта. Если хвалить, то, что называется, до небес, если критиковать, то непременно с ушатом грязи.
Присутствую на заседании правления колхоза. Обсуждают молодого чернобрового парня, высокого роста, красивого лицом, колхозного бригадира. Впрочем, сейчас ему, как говорится, самому до себя – он, по-моему, даже ниже стал ростом, точно его сложили пополам.
Выступает колхозный экономист, женщина лет сорока, старая дева. Слова говорит редко, точно гвозди забивает, и каждое слово это бригадира в стул ещё сильнее вдавливает. И то в бригаде плохо, и это, и сам бригадир в последнее время распустился. Потому-то и дела идут в бригаде через пень-колоду. До полночи гуляет, а на утренний наряд опаздывает. И самый веский аргумент против него экономист сообщает тихим заговорщицким голосом:
– Да и как им делам-то быть хорошим, дорогие товарищи члены правления, если от него в бригаде девушка забеременела…
Парень трёт лоб, смахивая рукавом выступивший пот, мнёт в руках шапку, говорит заикающимся голосом:
– Каб кобыла, а то девка…
И тягостное оцепенение как рукой сняло. Хохочут члены правления, раскатистым басом хохочет председатель, да и сама экономист утирает слёзы с глаз. Ведь в деревне все знают, что девушка, о которой идёт речь – невеста бригадира, и через неделю состоится свадьба.
Свадьба и в самом деле состоялась через неделю. И тот же экономист, подняв рюмку, долго говорила, какой золотой человек этот парень, и если здраво разобраться – на нём и держится колхоз, пойди да обойдись без такого, и права невеста, что именно его выбрала себе в спутники жизни.
Бригадир снова рдеет, наклоняет голову к столу, а поскольку в руках нет привычной шапки, начинает нервно теребить полы нового своего пиджака.
«Батюшка» на охоте
Он – извечный деревенский врач, опытный травматолог. Шутят, что он способен из мелких косточек человека по частям собрать, потому и идёт молва по округе о его необычном таланте. Носит он широкую, лопатой, бороду, в которой серебряными нитями поблёскивает седина.
Борода для доктора – предмет особой заботы. В морозные дни он достаёт из кармана небольшой фартучек, повязывает его так, чтобы закрыть бороду.
– Чтоб от дыхания волос не смерзался, – объяснил он.
Как-то осенью, в понурый грязный денёк, когда накрапывал мелкий дождик, наша машина забуксовала в дальней деревне. Подъём был крутой, что называется растерзанный тракторами, намесившими глубокие колеи, и пришлось нам, незадачливым охотникам, выбираться из тёплой машины, толкать плечом «газик» в гору. Руководил нашими действиями доктор, затянутый патронташем, покрикивал: «Раз-два, взяли».
Мимо нас проходили деревенские женщины. Видимо, для них такие прозябания на этой крутой горе были обычным явлением, и они даже не глядели в нашу сторону. И только одна из них, уставившись на доктора, вдруг крикнула:
– Бабы, глядите! И батюшке с ними! Тоже в охотники подался, – женщина даже перекрестилась.
Мы захохотали, и под это весёлое настроение быстро справились со своей задачей – вытолкнули «газик» на гору, отряхнулись от грязи и уехали.
А на следующий выходной мы неожиданно обнаружили – исчезла борода у доктора, только пышные усы красовались на лице. Спросили у доктора о причине столь необычной метаморфозы.
– А вам понравилось бы, если бы вас попом окрестили, а?
Мы ещё раз посмеялись, а потом подумалось – каким легкоранимым иногда бывает человек. Одно слово в голове оставляет такую глубокую борозду – не перескочишь.
Фомин Алёшка
Недавно услышал по радио передачу о частушке и одно меткое выражение запомнил: «Частушка – душа народа». И добавил бы от себя – такой меткий выстрел, от которого не спрячешься, везде найдёт. Вспомнился рассказ одного председателя:
– Народ наш деревенский страшно приспособленцев, конъюнктурщиков не любит. Был у меня завхоз Алексей Фомин, пятидесятипятилетний мужик, хитроватый, но дело знающий человек. Вроде всё нормально. И вот ввели должность заместителя по общим вопросам. Ну, естественно, зарплата выше, вроде, почёта больше. Фомин сразу заволновался: вдруг его обойдут? Грамотешки у него немного – семь классов, да ещё беспартийный. Показалось ему, что если он вне партии, так и должности этой не видать, хотя дело прошлое, мы с парторгом так определились – больше выдвигать некого, молодёжь вся, что называется, на своём месте, да и Фомин – опытный человек, за руку водить не придётся. А Алексей быстрее рекомендации собирать, в партию заявление написал. Ну, приняли мы его единогласно, больших претензий не было. Только один вопрос и задали на собрании – дескать, не поздно, Алексей Григорьевич, пораньше бы, а то всё со стороны ты поглядывал, точно выжидал, а вдруг ошибаешься в выборе? Ну, Фомин засмущался, залепетал что-то невнятное, а парторг сомнения развеял, сказал, что если вступает человек – значит, осознал, значит, почувствовал свою необходимость – и другие слова, которые в таких случаях говорят. Вроде – убедил собрание.
А на другой день, буквально вечером, иду я по деревне и наблюдаю такую картину. На крыльце своего дома сидит Семён Долгов, тракторист, видать, только с работы вернулся – ещё на лице грязь не смыта, – растягивает свою хромку и поёт:
Ты играй, играй, гармошка…
Я на то тебя купил…
Замом стал Фомин Алёшка –
Сразу в партию вступил.
Попробуй, докажи ему – так это или не так! И частушка эта злая от дома к дому зашагала.
А на другой год у нас со свёклой запарка вышла. Осень дождливая, а тут, как на грех, техника ломается, никак не работает, видимо, чего скрывать, просмотрели мы при подготовке, как молодёжь говорит, варежку разинули. Одним словом, неудача. Так, думаете, нам простили эту промашку? Как бы не так! Тот же Семён Долгов в клубе под гармонь свою распевает:
Председатель ладит сани,
А парторг – салазки.
Будем свёклу убирать
С Рождества до Пасхи…
Тут после такой критики, когда весь колхоз хохочет, забегаешь, точно ошпаренный. Свёклу мы буквально на плечах вынесли, а частушка эта едкая и сейчас по деревне гуляет, как кипяток ошпаривает…
«Свои» мухи
Страшно не любят в деревне лодырей. Каждый встречный-поперечный пальцем покажет на такого разболтанного человека, кличку обидную прилепит, своё презрение не скрывая.
Мне рассказывали в одном селе. Приехала к своей сестре младшая из города в гости, в дом ввалилась, а та вроде и не рада. Ленивая была женщина, одна жила, а в доме чёрт голову сломит, мухи роятся, точно пчёлы на пасеке, зловоние.
Младшая носом повела, возмутилась:
– Ты бы хоть мух-то выгнала, Нюра…
А старшая с удивлением на горожанку посмотрела, точно первый раз родную сестру увидела, сказала:
– Да куда же их гнать-то? Ведь они свои…
Горожанка с досады плюнула, и в тот же день назад уехала.
А в селе, когда по улице старшая проходила, говорили:
– Нюрка-«свои мухи» пошла, – и презрительно улыбались.
Про дождь и попа
Церковь в деревне на видном месте, недалеко от правления колхоза. Молодёжь, естественно, в неё не ходит, а старушки, которые давно уже не работают, председателя, кажется, не раздражают. Так что живёт он, точно не замечает, что есть в селе заведение с блестящими куполами. Да и забот у него столько, что порой не находится времени покушать.
В тот год хлопот добавила засуха, неожиданно обрушившаяся в мае. Целый месяц по-летнему палило солнце, и посевы озимых, так хорошо перезимовавшие и дружно пустившиеся в рост, вдруг пожухли, припали к земле, сморённые жарой. Вырвешь пучок из земли – мочковатые корни поблекли, стали похожими на суровые нитки, а некоторые уже отмерли, почернели. Председатель колхоза – молодой человек, недавно окончивший институт – назовём его Игорем Алексеевичем – целыми днями гонял по полям, сам изнывал от жары, с тяжёлым вздохом заходил в хлеба, дёргал усохшие побеги и чуть не плакал. Жалко было трудов своих людей, не считавшихся со временем на севе, жалко напрасно выброшенные семена.
В один из таких дней и приехал к Игорю Алексеевичу его друг – агроном из районного управления. И первый вопрос, конечно, про дождь.
Игорь Алексеевич только что вернулся с поля, уставший, раздражённый, кажется, не рад был и приезду старого товарища и сокурсника, отвечал машинально:
