Эктор Мухика - Две новеллы
Как и в прошлый вечер, человек с карманным фонариком прочел еще одно сообщение в газете:
«Опознан труп, найденный вчера в окрестностях города. Покойный— Лехано Галунда, 40 лет, уроженец Ниргуа, штат Яракуй, проживал на авениде Сабана Гранде. Местный врач удостоверил факт гибели вследствие нападения хищного зверя».
III
Лехано Галунду очень беспокоили его коммерческие дела, они шли все хуже и хуже. Его тревожила также судьба Лины Жемчужинки, арестованной за торговлю наркотиками. Да, Лины, девчонки, с которой он познакомился в «Сладкой мордашке» и пообещал ей законный брак. Лина сейчас в тюрьме. Его волновало и многое другое. Например, печальный удел мадам Клотильды — особы, удравшей из дома терпимости в Эль Силенсио еще до того, как этот район города обрекли на слом, и стараниями Адриано вернувшейся в лоно благопристойности. Прорицательница, гадалка, колдунья, мадам Клотильда вскоре умерла, не успев по-настоящему насладиться спокойной жизнью в защищенном от житейских бурь укрытии (по слухам, где-то в Эль Конде). «Интересно, что стало с котом мадам Клотильды?»— спрашивал себя Галунда, стоя перед зеркалом, края которого гранил когда-то мастер своего дела, старый польский эмигрант, женившийся на нищей девчонке из Барловенто, которая, разузнав секреты ремесла от мужа, тут же бросила его и ушла с мастером Антонио, хотя тогда Антонио был всего лишь подмастерьем, а уж потом открыл собственную стекольную мастерскую в окрестностях Эль Кухи. Поляк сильно горевал, проклинал свою «мерзкую судьбу», потом сошелся с девушкой из Эль Бауля, но она его тоже бросила и уехала в льяносы, прихватив сыночка — светлокожего, голубоглазого, но черноволосенького. («Сразу видно, это мой сын, черт бы вас всех побрал», — говаривал поляк, расхаживая с младенцем на руках среди зеркал; и оттого, что ребенок все время видел себя с четырех сторон, он стал косоглазым.) Куда подался поляк, когда сломали старые дома в Эль Кухи? И где теперь голубоглазый мальчуган, увезенный матерью в льяносы? И бедная Лина, где она, в какой тюрьме? Что касается поляка, то он, Галунда, пытался отыскать его следы, исходил вдоль и поперек весь город, но город-чудовище поглотил человека, как и старые дома с красными черепичными крышами, и глиняными кувшинами для воды, и клумбы анютиных глазок на станции. Многое, очень многое занимало мысли Лехано Галунды — пусть мелочи, но сколько их. Светящиеся рекламы, сообщения о несчастных случаях — из года в год одних и тех же, напыщенные речи высокопоставленных чиновников о преимуществах представительной демократии, низкопробный юмор телевизионных передач, несмолкающее радио, долготерпение бедняков, алчность богачей, нищенские ранчо, агенты общественного порядка («Ordem e Progreso» — как начертано даже на бразильском государственном флаге), пытки и бесследные исчезновения людей, что стало столь обычным у нас, тысячи заключенных. Да мало ли чего еще!
■Этот рекламный знак — красные линии по черному фону — виден издалека на каждой заправочной станции. Иногда красно-черный ягуар подстерегает нас за поворотом дороги: то он приготовился к стремительному броску, то, улыбаясь клыкастой пастью, длиннохвостый, вылезает из бака с горючим.
ПОСАДИТЕ ЯГУАРА В СВОЙ БЕНЗОБАКЕдва он взглянул на рекламу, как его охватил страх. Детский, глупый и тем не менее тошнотворный страх. Панический страх, от которого пересыхает и судорожно сжимается горло. Он почувствовал, как ягуар прыгнул на него, стал рвать его кожу; с каждым ударом когти проникали все глубже, и тело его и тело ягуара сплелись в одно, и вскоре его тело перестало походить на человеческое, превратилось в бесформенную, окровавленную массу.
Лохмотьями слетели с него пиджак и брюки. Затем рубашка. Он бросился бежать — окровавленный, истекающий кровью, задыхающийся, усталый, ослабевший, обессиленный, измученный, вконец смятенный— и бежал, бежал сломя голову по авениде Сабана Гранде, а ягуар мчался за ним, рыча и отфыркиваясь, мчался за ним, так удачно попавшейся добычей.
Он проснулся весь в испарине, разбитый, с тяжелым сердцем. Ему снились урок катехизиса и сеньорита Конча. Помнится, старая учительница наставляла: «Всеведущ, всесилен и вездесущ лишь один господь бог наш».
(Тогда он никак не мог представить себе в одном существе столько качеств да и не понимал, что они означают.)
ПОСАДИТЕ ЯГУАРА В СВОЙ БЕНЗОБАКТак красно-черный ягуар стал для Галунды живым. Вылез за рамки рекламного щита и прыгнул на жалкого, слабого человека.
Канделария, сеньорита Канделария, девушка из порядочной семьи, приехала в столицу заканчивать образование. Вскоре, по непонятным причинам, сеньорита Канделария оставила учебу и сошлась со служащим нефтяной компании «Креоле», родила от него ребенка, а затем, когда служащий ее бросил и она осталась без средств к существованию, сошлась с другим служащим «Креоле», приятелем первого, а потом с третьим, пока, наконец, прожив некоторое время одна, не открыла собственное заведение под милым названием «Сладкая мордашка». Здесь ее и встретил Лехано Галунда, захваченный кутежом, когда он ощущал себя особенно значительным и просветленным. Именно в ту ночь он принял решение жениться. И женился. Так сеньорита Канделария стала сеньорой Галунда, а сам сеньор Галунда начал новую, более сытую и упорядоченную жизнь.
Он мог бы и дальше наслаждаться свалившимся на него счастьем, омрачаемым разве что слишком явным вымогательством неопытного новичка полицейского (обычно после каждого правительственного переворота в полиции назначали новых начальников), но вот как-то вечером на Сабана Гранде поравнялась с ним и внезапно остановилась небольшая европейской марки машина, из нее вышли трое и, угрожая оружием, схватили его. Они втолкнули Галунду в машину, увезли куда-то за город и там приступили к допросу. «Где он скрывается? Где он скрывается?.. Где он скрывается?.. Где он скрывается?..» — как припев и затем удар в грудь. В солнечное сплетение. Ногой в живот. Ногой в пах. Пытка током. Он потерял сознание. Первый раз потерял сознание. Упал. Первый раз упал замертво. Второй. «Говори, сукин сын! Говори! Где он скрывается?.. Где он скрывается?..» — опять припев. Удары, удары — и припев. И Лехано Галунда не смог больше подняться на ноги.
Он ничего больше не слышал. Ни тишины, ни стрекота цикад, ни припева. Лехано Галунда умер, пал жертвой лживого доноса и внешнего сходства с каким-то человеком, которого разыскивали.
Временами резкий свет чередовался с кромешной тьмой. В лицо светили фонарем. Слышались голоса. «Хлипок, долго не выдержит», — произнес чей-то голос. Галунда пытался доказать свою невиновность. Какое там! Один из завсегдатаев «Сладкой мордашки», с которым Канделария отказалась лечь в постель, подтвердил донос.
Так закончился жизненный путь Лехано Галунды.
Вечер третий— Сейчас уж я твердо скажу: это дело рук Марии Лионсы. Ее борзые выходят в полночь на добычу. В середине года, когда их стаи пополнятся приплодом, борзые спускаются с гор в селения и рыскают, посверкивая огненными глазами — ни дать ни взять светляки в ночи. Нарвется человек на таких светляков — и ослеп. Многие погибают. Я вам говорю: Лехано Галунда отдал душу Великой Затейнице.
Но биолог упорно твердил свое:
— Кто ныне верит в сказки, старина? Люди мыслят реалистически. Лехано Галунду нашли растерзанным, тело изодрано в клочья. Только ягуар мог так изуродовать человека. Тот самый ягуар, что ворует скот у дона Раймундо. Ясно как божий день. Несчастный стал жертвой хищного зверя.
Пресса больше не писала о трагическом происшествии, и человеку с карманным фонариком нечего было прочесть слушателям.
Все расходились молча. Непроглядная ночь предвещала грозу. Тяжелую черноту неба резко пересекла огненная борозда, тут же исчезнувшая.
Хлынул дождь. Он лил над чужой землей, в которой покоились останки — все то немногое, что осталось от Лехано Галунды.
Три окна
I
Он затормозил и остановился. После двухсоткилометровой безостановочной поездки ломило поясницу; еще немного — и нестерпимая боль охватит все тело. Ночь напролет он вел машину в кромешной тьме, по ухабистым проселкам — будь они прокляты! —и вот тебе награда: заштатный городишко с четырьмя тысячами душ. Он остановился перед металлической цепью, натянутой поперек дороги. Это была застава дорожной полиции.
— Есть тут где переночевать?
Дежурный — приземистый, с усами на прусский манер — долго смотрел на приехавшего, не торопился отвечать. Наконец, пожав плечами и намереваясь возвратиться к себе в будку, проворчал:
— Постоялые дворы. Есть еще пансион, на Главной улице.
И он шагнул за порог, даже не оглянувшись.
Приезжий повернул ключ в зажигании — о, этот привычный, невыносимо привычный жест! — и его новенький комфортабельный «форд» опять рванул с места. Ему хотелось кричать криком, проклинать белый свет. По дороге он то и дело поглядывал на сиденье справа. Левой рукой держал руль, а правой перелистывал брошенные на сиденье бумаги — накладные, счета в трех экземплярах, образчики товаров. Чтобы как-то подавить монотонную дорожную скуку, он пробегал их взглядом, складывал в стопку, подравнивая ее, пока не добивался идеального порядка, помечал в записной книжке имена и адреса клиентов. Его голубые глаза сквозь недавно рекомендованные окулистом очки следили за скольжением пера по разграфленному листку бумаги. Иной раз взгляд на мгновение задерживался на заголовках столичных газет, брошенных тут же, на сиденье. Старые газеты обычно хранились в кипе счетов и накладных по нескольку дней. Бывало, что с собой он прихватывал в дорогу четыре-пять экземпляров одного номера, и если там было рекламное объявление его фирмы, то подолгу разглядывал его, многократно повторенное, в окружении повторенных же сообщений о происшествиях, до которых так падка пресса. Всегда это было одно и то же. Похищена девочка; кому-то помешали кончить жизнь самоубийством; некто совершил преступление и скрылся; там-то произошла драка, столько-то раненых; иногда: полиция напала на демонстрацию рабочих. Всегда одно и то же. Поездки. Бесконечные разъезды. Дороги. Он покидал столицу и устремлялся в провинцию по желтым, серым, пыльным проселкам. Сквозь неутолимую жажду иссушенных солнцем дорог. И всегда одно и то же. Прибыл, устроился на ночлег. Отель, заезжий двор, меблированные комнаты. Чужие жизни — вялые, бесшумные, словно разморенные зноем мухи, ползающие по краям тарелки с едой. Всегда одно и то же. Белое, жгучее, слепящее солнце и эта мучительная жажда, которая отступает только перед спиртным — ромом или виски. Всегда одно и то же. Поездки. Бесконечные разъезды. Дороги. И виски, виски — оно поглощало почти все его немалое жалованье. И — счета, накладные, образцы товаров...
