Валерий Попов - Мошки и пушинки
Спустился с крыльца. Здесь батя падал. Но меня, в отличие от него, некому будет поднимать! На часы глянул. Можно еще успеть – сходить исповедаться Олегу Тимофеичу. Вдруг он скажет: “Да ну. Ничего!” Святой человек – ему верить можно. Работает тут, в школе олимпийского резерва, веломехаником, чинит велосипеды ребятам своим и – тоже бесплатно – всем приезжающим к нему дачникам. Денег никогда не берет – только улыбается: “Ну что вы, зачем?” И в то же время – строг. Скажет мне правду, какую я заслужил: жить мне или уже умереть? А вдруг скажет: “Да ну! Ничего!” Я сделал два шага… третий уже быстрей! Но тут прозвенел звонок. Пора!
– Ну? Ты готов? – произнес Борис просветленно. На святое дело идем!
– Готов! Только… – я оглянулся на дом. – Давай поговорим не здесь… На озеро поедем.
– Ну… – он пожал плечом. Не совсем был доволен. Стройный его план покачнулся.
– Я скоро! – крикнул я в дом, с бряканьем стаскивая велосипед с крыльца.
Залетали вокруг, вверх-вниз, словно прихрамывая, белые бабочки – капустницы. Роскошь лета. Если едешь с определенной скоростью, рейки ограды исчезают и видишь как на ладони жизнь во дворах – все наслаждаются, не спешат. Веловидео.
– Нет. Так невозможно разговаривать! – он тормознул с досадой и слез. Держа рули, пошли наискосок через лес. Песчаная гора скатывается в горячую яму с сухими зарослями малины в блестящей паутине. Подставь горсть, щелкни по стеблю, и слепленная из душистых шариков малина сама отцепится и упадет в ладонь. Пальцами эту нежность лучше не брать, а кинуть ладонь ко рту и с сипеньем втянуть. Помять ее языком о нёбо. Последнее наслаждение! А вот еще гроздь – дернулся к ней, но рука моя спружинила о блеснувший гамачок паутины. Не пущает… а точней – ловит. Паутина желает повязать, сделать из человека блестящий кокон – у природы свои задачи, загадочные и злые. Вырвавшись из этого горячего зла, звенящего осами, лезем наверх, стоим на косогоре, отдуваясь. Ветерок холодит.
С соседнего, тоже песчаного, холма слепит сиянием крестов кладбище – рукой подать. Тополь там уже полностью спеленут паутиной, как саваном. Блестит. И ты исчезнешь в этой паутине, как мотылек! Исчезнуть в этой жаре и блеске кажется нестрашным и естественным. Нежными щекотными лапками насекомых природа осторожно пробует тебя, разминает… Ну – хватит пока! Смёл с лица и плеч эту нечисть. Ветерок! Наслаждайся – пока эти “лапки” тебя не оплели.
Над водой витают, блестят леска и паутина.
Мошки так и реяли над вечерней водой, все суетливей – и ниже. Что за парад? Господи! Глянул в даль – длинный ряд вдавленных в воду точек! Топятся эскадрильями!
Прислонив к дереву велосипеды, мы сидели на корнях, и я рассказывал все. Кроме дантесоведения – замешан еще.
Когда обокрали “будку” Ахматовой, где я временно проживал, журналисты, желая сенсаций, требовали с меня: что из подлинных вещей Ахматовой удалось найти? И в ярости я показал им: вот! Градусник Ахматовой!.. И после с ним покорил целый мир, блистая на конференциях!
В Ясной Поляне снял и украл наволочку со штампом – желая уже окончательно пасть.
– Да… Это серьезно! – произнес потрясенный Борис, отодвигая велосипед.
– Уезжаешь?
– Ладно. Лежи тут, – вздохнул он. Мол, сделаю, что могу… хотя шансов на спасение мало. Я смотрел ему вслед. Слезы блестели на ресницах. Уж лучше пусть наши друзья будут нашими проводниками в вечность, чем кто-нибудь!
Волны, хлюпая, изогнули строй утопившихся мошек, и их прямой ряд изогнулся зигзагом, буквою S.
Я закрыл глаза.
Больница – длинный одноэтажный дом, сразу за ней плавно поднимался зеленый луг, усыпанный… чуть не сказал – отдыхающими. Вдали луг как бы припухал, горбился – там была река, росли вдоль берега “головастые” наклонные ветлы с торчащими прутьями. Больные весело прощались с родными и переплывали на тот берег, кто на чем… больше на гробах, загребая крышками.
Пользуйся благоприятным случаем. Чего еще ждать тебе?
Полуразрушенные белые арки с обломками стен, к ним идут то ли комнаты, то ли бассейны – теплая вода по щиколотку, гладкое мраморное дно… наслаждение для голой ступни! Последняя ласка? Встав в арку, смотрел, как уходил непонятно в какое море и таял в блеске воды узкий изогнутый мыс с высокими тонкими пальмами. В начале мыса росли кусты, ветки их низко тянулись над узеньким пляжем, и в тени лежали люди и тихо переговаривались. И я прилег.
– Встать!
Я разлепил веки. Клим!
– Рано улегся. Дело не сделали!
– А, да.
Настало время его товаров и услуг!
Вдали показался знакомый песчаный холм.
– Дренаж сделал тут… а где деньги? – жаловался по пути Клим.
Вымогает? – мелькнула вдруг странная надежда. Из стенки канавы торчала желтая пятерня! Я вздрогнул. Может – моя?! Но каким образом?.. Фу ты! – сообразил – резиновая перчатка! Обронил кто-то из работяг.
– Если будешь меня пугать! – смело сказал я спутнику… но он не ответил. По дороге он взял в будке лопату и лом и теперь тяжело отдувался. Мы вскарабкались на песчаный косогор. Там стояли два тополя. Один был спеленут паутиной, как саваном, и ярко блистал. Другой… шелестел листвой! Были лишь отдельные нити!
– Тля обленилась, б..! – произнес он. Вонзил лом в землю и долго утирал пот.
– А отложить это дело нельзя? – поинтересовался я.
– Ну почему ж?.. Но надо же учитывать и гомогенный фактор! – туманно добавил он.
– А когда ж я его не учитывал-то?! – я сразу просек, о чем речь. Хорошо, что я деньги прихватил!
Мы сели на тележку с мотором и понеслись. Стикс в этом месте обмелел, был пересечен колеями, и мы перемахнули его, не замочив штанин.
– Вот так! Мороз и солнце! – лихо произнес он.
– День чудесный! – радостно подхватил я.
…Из тишины вдруг обрушился гвалт чаек! Я открыл глаза. Берег озера – и целая пурга этих птиц! С чего это вдруг? Мертвого разбудит!
Потом я разглядел эпицентр этой бури: маленький хорошо одетый мальчик невозмутимо стоял и сыпал крошки с горсти, не считая, видимо, этот ор от земли до неба чем-то особенным… Уже – хозяин всего?
Вернулась тишина – и открылось небо. Солнце плавилось на границе воды. Чуть поодаль на берегу я разглядел моего архангела, страстно вещающего какой-то женщине:
– Нам всем до “Войны и мира” ой как далеко!
– Далеко, но по-разному! – хотелось вмешаться. Хотелось бы все-таки измерить это расстояние для каждого отдельно!
Он заметил мой взгляд, подошел.
– Ты понял… что я все делаю для тебя? – произнес он. – Но пока не все получается.
– Это замечательно! – воскликнул я.
– Ну… не знаю, – он развел руками. Причем явно был рад.
Ничего. Как-нибудь перебьемся! Контролером, например, поступлю. Устраиваются же люди?
Мимо летела пушинка. Я вдохнул – и она вдохнулась! Ура! И мошки снова летают, сверкают в лучах! Несмотря на гибель, летают! Пушинки, перебирая лапками, безвольно катятся по воде.
Поверхность озера сияла, даже грела лицо. И какая-то женщина выходила из воды, но потом снова кидалась в нее, приговаривая:
– Как хорошо! Как же сегодня хорошо! Целое лето так не было!
– Ну… ты едешь? – он глянул через плечо.
– А то!
Мы сели на велосипеды. По дороге мелькнул нам навстречу крупный дантесовед.
– Ты заметил, как я с ним не поздоровался?! – вскричал, ликуя, мой друг.
Пронеслись, блистая спицами, хрупкие юные велосипедисты в шлемах, похожие на комариков… Наша надежда олимпийская. За ними летел седой Олег Тимофеич и махал нам рукой.
