Сергей Гаврилов - Доспехи
дон кихот передал ему сигареты.
— кризис.
— опять? чего на этот раз?
— всего.
— что такое? солнце больше не восходит? звезды погасли? океан засох?
— хуже. деньги закончились. их вдруг сделалось так много, что не стало вовсе.
— вот как?
— тебе, наверное, будет странно услышать это от меня, но похоже, у них там серьезный конфликт реального и воображаемого.
паромщик покачал головой и принялся высыпать табак в ладонь.
— что было после того, как ты атаковал телебашню?
— тюрьма.
— надолго?
— нет. через месяц я перебрался в дурдом.
— а там?
— а там меня вылечили.
— бом, шанкар.
сделав две глубокие затяжки подряд, паромщик протянул чиллум дон кихоту.
— держи.
— спасибо, не надо. i am the drug. шутка. давай сюда.
Часть 3
● Apr. 21st, 2009 at 4:58 AM
— в сущности, там было немало достойных сеньоров. как минимум, интересных.
— ты про больницу?
— едва ли это можно назвать больницей. по крайней мере, ту ее часть, в которой меня держали — судебно–психиатрическое отделение.
физическая боль не исчезла совсем, но теперь на нее можно было не отвлекаться. видимо, сказывался эффект каменного дракона.
дон кихот попытался определить, сколько времени прошло с начала их разговора, но, как и в предыдущие разы, ему это не удалось. пространственно–временные реалии этого места загнали бы в тупик самого эдварда уиттена.
небо теперь буквально дышало оттенками синего. пару широких огненных траншей, прорытых в нем у самого горизонта, можно было счесть за работу закатывающегося солнца, только ни сейчас, ни раньше солнца он здесь не видел. в ответ на его расспросы паромщик справедливо заметил, что если ты чего–то не видишь, это еще не значит, что этого нет, а привычный источник света вовсе не означает единственный. в следующий свой приезд он заметил на небе целых две луны, и его интерес к природе местных аномалий стал формальным. в конце концов, какой из этого всего можно было сделать вывод? да никакого.
— был там один пластический хирург. когда его пациентки отходили от наркоза, их обязательно подстерегал сюрприз. он мог пришить им лишнюю грудь, натянуть кожу на лице так, что глаза переставали закрываться, нафаршировать задницу силиконом вместо того, чтобы откачать из нее жир — словом, фантазии парню было не занимать. его долго не могли поймать, он, что называется, гастролировал. каждый раз он подолгу отговаривал будущую жертву от операции, но всегда безуспешно. и когда его внутренний будда, проповедующий о невозможности избавления от старения ввиду невозможности самого старения, терпел неудачу, его внутренняя немесида бралась за скальпель.
— жуть какая.
— еще помню бывшего писателя, прославившегося бестселлером «судьба своего хозяина», очередным ералашем из откровений о том, как наладить жизнь. большой успех книги сподвиг его на написание сиквела с не менее интригующим названием — «счастье своего кузнеца». после этого он получил возможность расслабиться до конца своих дней — вырученных денег легко хватило бы на пару–тройку столетий — но не тут–то было. судьба решила, что ее хозяин должен прославиться снова, на этот раз по–настоящему. выйдя победителем из пятилетнего алкогольно–кокаинового побоища, он увлекся разнообразными духовными практиками. долгие размышления о том, почему человеческий мир, несмотря на две его книги, продолжает напоминать деревенский нужник, привели его к выводу, что основным источником общественного страдания была и остается ложь, а главным ее оплотом в условиях современности является рекламная индустрия. с ним было трудно спорить. я не смог выдумать и одного, хотя бы условного, аргумента в пользу рекламы. при всей своей вредоносности, это явление изначально лишено какой бы то ни было полезности. когда у писателя не осталось в этом никаких сомнений, он взялся за дело. в течение недели он похитил директоров четырех крупнейших рекламных агентств и заперся с ними в подвале своего загородного дома. к тому времени он уже осознал, что сам является производителем чудовищной лжи, пусть даже и раскаявшимся, и запланировал искупительное самосожжение. полиция вломилась в подвал в самый разгар расправы над заложниками. он успел обезглавить двоих алюминиевой ложкой, оставшихся двоих они спасли. если отбросить самосожжение, получается пятидесятипроцентный результат с обеих сторон. и это то, что буквально сводило его с ума в сумасшедшем доме. при заведомой нацеленности на бескомпромиссный джихад, он оказался соавтором математически выверенного компромисса.
паромщик зачерпнул горсть песка, сжал ладонь в кулак и вытянул руку перед собой. ровная струйка, как в песочных часах, устремилась к земле.
— безумцев, наделяющих себя правом творить очистительное разрушение, хватает во все времена. почему–то они никогда не помнят главного — шива терпеть не может, когда у него вырывают трезубец.
— дешевый намек.
— я ни на что не намекаю, амиго. наоборот, мне непонятно, почему тебя держали с этими, без всякого преувеличения, головорезами.
дон кихот сделал вид, что не услышал иронии в его голосе.
— сначала они настойчиво выясняли, почему я это сделал. другими словами, находился я в плену иллюзии, как с ветряными мельницами, или сознательно пытался уничтожить телебашню. только тогда я и сам этого не знал. как не знал того, была ли иллюзия с ветряными мельницами иллюзией.
дон кихот закрыл глаза.
— скажите, вы часто смотрите телевизор?
— нет.
— у вас есть любимые передачи? может, ведущие, которые вам нравятся. или, наоборот, вызывают раздражение.
— нет.
— что бы вы предпочли посмотреть? новостную программу, спортивную трансляцию, художественный фильм, телеигру…
— я бы предпочел книгу.
— вы считаете, что телевидение манипулирует людьми? лишает их выбора, направляет их волю, навязывает им стереотипы мышления, поведения, зомбирует их…
— может, и так.
— чем была вызвана ваша агрессия? желанием восстановить справедливость, отомстить за себя или за других людей, освободить их… как вам кажется?
— я следую за своим сердцем.
— у вас есть мысли, от которых вам трудно избавиться? может, вам кажется, что кто–то хочет причинить вам вред… может, вы чувствуете, что наделены необычными способностями… вас пугает конец света? когда, по вашему, он наступит?
— все в руках божьих. необычные способности есть у многих. но лишь добрая душа умеет ими верно распорядиться.
— чего вы боитесь больше всего?
— мне не пристало бояться.
— бояться можно не только внешнего.
— в таком случае — изменить себе. нарушить кодекс.
— какой кодекс?
— кодекс чести. но в действительности я и этого не боюсь. ибо скорее умру, чем допущу подобное.
— как вы считаете, жизнь стоит того, чтобы жить? вы когда–нибудь думали о том, чтобы свести с ней счеты?
— жизнь это величайший дар господа. и если мне суждено умереть раньше срока, то единственное, о чем я его прошу — дать мне возможность умереть, сражаясь за то, во что я верю.
— как часто у вас бывают видения?
— мне сложно сказать. что считать видениями? разве телевидение, о котором вы меня не устаете расспрашивать, не одно из них?
— общий корень не означает общий смысл. вы так не считаете?
— я не лингвист.
— а кто вы?
— я — дон кихот ламанчский, странствующий рыцарь и искатель приключений, прельщенный несравненной красавицей дульсинеей тобосскою.
— вы знаете, какое сегодня число?
у шума волн, накатывающихся на берег, не было видимого источника — море оставалось неподвижным. тем не менее, звук был четким, объемным, представленным в мельчайших подробностях. он будто бы жил собственной жизнью, в стороне от всяких систем, претендующих на неоспоримость по умолчанию. он исхитрился создать автономную систему из себя самого. ему бы пришлось пострадать за нее, будь он человеком.
— им нужно было решить, оставлять меня в дурдоме или возвращать в тюрьму — моя судьба зависела от моих ответов. они остановились на первом варианте, но я и теперь не могу сказать, какой из них был хуже. один прославленный испанец написал свою главную книгу в тюрьме. вряд ли бы ему это удалось, глотай он целыми днями разноцветные пилюли, превращающие мозг в паэлью, а сердце — в соленый миндаль. паронойя, одержимость, общественная опасность, антисоциальное расстройство личности, деперсонализационное расстройство личности, шизотипическое расстройство личности, расстройство личности с проявлениями странностей и эксцентричности — с каждым днем новых слов становилось все больше. я же все меньше понимал в происходящем вокруг, ясно было только, что все мы там очень расстроены. в конце концов мне вынесли диагноз — диссоциативная фуга. сначала это казалось очередным туманным словосочетанием, наводящим на мысли о сочинениях баха. диссоциативная фуга в ре–миноре. однако заботливый карраско, мой лечащий надсмотрщик, очень быстро все разъяснил.
