Ежи Анджеевский - Золотой лис
Потом, уже в потемках, после того как Гжесь погасил свет, Лукаш долго еще лежал, переполненный до кончиков пальцев этим безмолвным и в то же время каким-то непостижимо певучим светом. Он вдруг почувствовал потребность хоть частичкой этого счастья с кем-нибудь поделиться — и притом не откладывая, сейчас же. Он поднял голову и позвал вполголоса:
— Гжесь!
Брат пошевелился, под ним скрипнула кровать.
— Ты все не спишь?
Голос Гжеся звучал отнюдь не поощрительно. Но Лукаша это ничуть не обескуражило.
— Гжесь, скажи…
— Спи.
— Ты когда-нибудь видел золотого лиса?
— Что, что?
— Золотого лиса.
— Что — золотого лиса?
— Видел когда-нибудь?
Гжесь сел на кровати.
— Ты что, спятил? Нету никаких золотых лисов.
— А вот и есть.
— Где же это? Кто-то наговорил тебе всякой ерунды. Лисы бывают такие, как у нас, обыкновенные, рыжие — или еще серебряные и голубые; но у голубых такая шерсть только летом, а зимой они белые.
Лукаш в темноте снисходительно улыбнулся.
— А я видел золотого.
— Лиса?
— Лиса.
— Где?
— Видел. Весь золотой. И хвост у него золотой.
— Врешь! — рассердился Гжесь. — Не мог ты видеть золотого лиса.
— А вот мог.
Упрямо-победоносный тон малыша заставил Гжеся понять, что он незаметно дал себя вовлечь в дискуссию, не совсем подобающую для его старшинства. Это было крайне досадно.
— Послушай, — промолвил он, стиснув зубы, — не зли меня. Если ты сию же секунду не перестанешь валять дурака и не заснешь…
— То что? — крикнул Лукаш.
— Увидишь.
— Что ты мне сделаешь?
— Отлуплю как следует, сопляк! — загремел Гжесь, окончательно выведенный из равновесия. — Понятно?
Воцарилась тишина. И вдруг среди нее раздался слегка приглушенный, но все-таки очень ясный и отчетливый голос Лукаша:
— Ты не видел золотого лиса? А я видел.
Гжесь моментально вскочил на ноги и, размахнувшись, запустил в глубь комнаты подушкой. Но прежде чем он, вслед за артиллерийским снарядом, успел сам налететь на Лукаша, тот скрылся под одеяло, да так хитро свернувшись калачиком, что сразу, при первом штурме атакующий в потемках не нашел его. Вскоре, однако, раздавшийся из-под одеяла тонкий писк Лукаша известил о том, что Гжесь добрался-таки до своей жертвы. Через мгновение на постели заклубилось, закипело, и стремительный ход событий начал складываться явно не в пользу Лукаша, — как вдруг дверь отворилась, и царившую в комнате тьму рассеял свет из коридора. На пороге стоял отец.
— Что тут делается? — вполголоса спросил он. — Что вы вытворяете?
Гжеся как ветром сдуло. В мгновение ока он был уже у себя в кровати. С не меньшей быстротой Лукаш юркнул под одеяло. Все это произошло так молниеносно и почти бесшумно, что менее наметанный глаз, чем отцовский, счел бы совершившееся игрой воображения.
Но отец спросил по-деловому:
— Ну-с?
Гжесь, всклокоченный и страшно красный, беспокойно заморгал своими длинными ресницами.
— Лукаш не дает мне спать.
— Лукаш?
— Конечно. Говорит глупости: будто видел золотого лиса.
— Какого?
— Золотого. А ведь никаких золотых лисов нету.
— И за это ты бил его?
— Я его не трогал! — возмутился Гжесь. — Пальцем не тронул. Я хотел только объяснить ему, что золотых лисов не бывает. А он не верит, упрямится: видел, да и только.
— Не ори, — сказал отец. — Весь дом разбудишь.
— А зачем он врет, будто видел золотого лиса, когда этого не могло быть?
Кудрявая голова Лукаша высунулась из-под одеяла.
— Совсем не вру!
— Как же? Ведь ты не мог видеть золотого лиса.
— Успокойтесь, — сказал отец.
И, сев к Лукашу на край постели, погладил малыша по светлым волосам.
— Тебе, наверное, приснилось?
Лукаш отрицательно покачал головой.
— А как же было с этим лисом?
— Я видел.
— Золотого?
— Ага.
Под Гжесем заскрипела кровать.
— Видишь! И он еще говорит, что не врет. Скажи ему, что золотых лисов не бывает, а то он мне не верит.
— Успокойся, Гжесь, — остановил его отец. — Ты ведешь себя так, будто ты меньше Лукаша.
— Я? — снова возмутился Гжесь. — Ну ладно, тогда больше ни слова не скажу. Но пускай он не врет, что видел золотого лиса, потому что этого не было.
В знак протеста он повернулся лицом к стене и натянул на голову одеяло.
Отец наклонился над Лукашем.
— Где же ты видел этого лиса?
Малыш заколебался.
— Везде, — шепнул он наконец.
— Как это — везде?
— Правда видел.
Он прижался к отцу, ткнулся, на свой лад, носом ему в щеку и обнял его за шею.
— Скажи, — пробормотал он тихонько, — ведь есть золотые лисы?…
Отец улыбнулся:
— В сказках, сынок.
— Не в сказках. На самом деле.
— А на самом деле — нет.
— Нету?
— Всякие бывают: рыжие, голубые, серебряные, а золотых нет.
— И ты никогда не видел золотого?
— Никогда.
Лукаш немного помолчал, прижавшись к отцовскому лицу.
— Ну, Лукаш, спать! — сказал отец. — Уже страшно поздно.
Лукаш лег без единого слова; отец укрыл его и поцеловал.
— Спи спокойно.
И вышел, тихо затворив за собой дверь. Было слышно, как он вошел в ванную. И тотчас в темноте раздался голос Гжеся:
— А зеленую корову видел?
Лукаш вздрогнул, но ничего не ответил. Только сильней прижался лицом к подушке и подогнул под себя ноги, потому что в таком положении, занимая меньше всего места, чувствовал себя уверенней и безопасней. Впрочем, Гжесь больше не подавал голоса, — видно, быстро заснул, так как вскоре послышалось его ровное дыхание.
А Лукашу было не до сна. Он лежал с открытыми глазами, и когда они привыкли к темноте, комната снова начала наполняться хорошо знакомыми очертаниями стен, вещей, мебели. В особенности шкаф выступил из мрака чрезвычайно отчетливо. Но каким безжизненным он теперь казался! Вот он стоит у стены, тяжелый, неподвижный, и трудно поверить, что всего каких-нибудь четверть часа тому назад внутренность его была полна чудным золотистым сиянием. И вдруг Лукаша стало брать сомнение, сидит ли еще там лис. А может, услышав шуточки Гжеся, обиделся и ушел незаметно? Но когда, каким образом, в какую сторону? Как можно себе представить, чтоб он прошел по комнате и его никто не видел?
«Ах, лис, дорогой мой, любимый, — прошептал Лукаш мысленно, — ведь ты не ушел, не покинул меня, не простившись, правда?» Но чем горячей старался он утвердиться в этой надежде, тем сильней его охватывала тревога. Наконец, не в силах больше вынести мучительной неуверенности, он откинул одеяло, сел на постели, минуту внимательно прислушивался, — уверившись, что Гжесь крепко спит, стал красться на цыпочках к шкафу.
Никогда еще не представлял он себе, чтобы расстояние между кроватью и шкафом было таким длинным. Днем он преодолевал его обычно в два-три прыжка, а теперь шагов все прибавлялось и прибавлялось. Он старался ступать как можно легче, но, несмотря на это, пол несколько раз скрипнул под его босыми ногами. При этом он каждый раз останавливался и задерживал дыхание. А когда он стоял так в потемках, слегка дрожа от возбуждения и холода, ему казалось, будто сердце его бьется так громко, что от этого может проснуться Гжесь. Вдобавок ко всему и дождь перестал, и ветер улегся, и вокруг распростерлась ночная тишь — такая огромная, словно глубочайший сон охватил всю землю и весь простор — до далекого и тоже уснувшего неба. Лукаш прислушался к этой тиши, и, хотя от природы он не был боязлив, его охватил какой-то смутный страх. «А что, если золотой лис на самом деле исчез?»— подумал он. И, представив себе, что внутри шкафа пусто и мрачно, почувствовал себя страшно одиноким и несчастным.
Наконец он достиг цели. Вот шкаф — здесь, прямо перед ним, но он кажется гораздо шире и выше, чем обычно. Будто из мрака выпирала тяжелая громада исполинской горы. Лукаш осторожно вытянул вперед руки, но, нащупав пальцами дверцу, заколебался: открывать или нет? Он довольно долго стоял в нерешительности, с сердцем, бьющимся все быстрей и сильней, как вдруг совсем близко, внутри шкафа, что-то как будто зашуршало, зашевелилось. Сам не зная, так это или ему только почудилось, он придвинулся ближе, прижался всем телом к дверце и затаил дыхание. Да, это так, никаких сомнений быть не может! Внутренность шкафа на самом деле не была пуста и безмолвна. Она явно жила. Слышалось чуть заметное, очень легкое движение, сопровождаемое каким-то веяньем волнующего тепла. Лукаш сразу угадал в этом веянии дыханье спящего существа.
Дрожащими пальцами повернул он ключ и замер, потрясенный: в щели не шире указательного пальца сияло, наподобие тоненькой ленточки, знакомое золотое зарево. Лукаш оцепенел, боясь вспугнуть его. Потом, набравшись храбрости, опустился на колени и, коснувшись губами чудной лучезарности, шепнул:
