Орсон Кард - Изменившийся и Король Слов
Осталось в прошлом и чтение в школе. Книги, которые нравились Джо и Конни, у Элвина вызывали только раздражение. История — пожалуйста, но повести, полные выдумки и лжи — нет. И в то время, как Элвин искренне думал, что в их дом наконец-то пришла радость, для матери и сына эта радость умерла.
Их жизнь наполнилась аллюзиями.[12] Мать и сын вскользь обменивались фразами из книг, почти незаметно играя любимых героев, но не решаясь называть их по именам. Это было доведено до такого совершенства, что Элвин долго не догадывался, что происходит. Он просто ощущал — что-то не так.
— Интересно, какая погода будет в январе, — как-то раз сказал Элвин, глядя на проливной дождь за окном.
— Прекрасная, — ответил Джо, сразу подумав о «Рассказе купца».[13] Мальчик с улыбкой обратился к матери: — В мае мы будем лазать по деревьям.
— Что? — удивился Элвин. — При чем здесь май и деревья?
— Просто мне нравится лазать по деревьям.
— Главное, чтобы солнце не слепило глаза, когда влезаешь на дерево, — сказала Конни.
Когда мать вышла из комнаты, Джо задал отцу совершенно невинный вопрос по телеологии,[14] и Элвин начисто забыл о странном разговоре.
Правильнее сказать, попытался выбросить этот разговор из головы. Однако Элвин не был простаком. Хотя его жена и сын отлично маскировались, мало-помалу он понял, что в его доме все теперь говорят не так, как раньше. Теперь Конни и Джо общались на каком-то своем языке. И все же Элвин был достаточно начитан, чтобы разгадать завуалированный смысл нескольких фраз. Превращение в свиней. Развеянный прах.
Как-то раз он услышал:
— Если честно, я и гроша ломаного за это не дам.
Фраза была сказана вроде бы не к месту, потому что не имела никакого отношения к разговору. Но она заставила Элвина внимательнее прислушиваться к тому, что говорят жена и сын. И вскоре он убедился, что такие замечания проскальзывают довольно часто. Некоторые фразы порождали в душе Элвина некий странный резонанс. Чем больше Элвин убеждался, что у Джо и Конни есть свой тайный язык, тем сильнее ощущал свое отчуждение от семьи.
Его занятия с сыном вдруг показались поверхностными и пустыми, словно они оба играли роли персонажей из романа о любящем отце-учителе и сыне-ученике, талантливом и усердном. До сих пор Элвин считал, что именно сейчас стал по-настоящему счастлив, что перед его нынешней жизнью меркнет его прежняя жизнь в стенах университетской лаборатории. А теперь… Теперь он был лишь актером в пьесе об отце и сыне. А истинная жизнь сына была ему неведома и недоступна.
«Несколько лет назад мне не нравились роли, которые придумывал для меня Джо, — думал Элвин. — А нравятся ли ему роли, которые я придумывал для него?»
— Я научил тебя всему, чему мог, за исключением биологии, — сказал он сыну однажды за завтраком. — Поэтому я буду учить тебя биологии, а всему остальному тебя станут учить самые талантливые аспиранты нашего университета. Каждый день кто-то из них будет с тобой заниматься.
Джо посмотрел на него отсутствующим взглядом.
— Значит, теперь меня будешь учить не только ты?
— Я не могу научить тебя тому, чего сам не знаю, — ответил Элвин.
И он вернулся в свою личную лабораторию, чтобы вновь с утонченной жестокостью полосовать десятки и сотни живых частиц, перекраивая их по собственному усмотрению и не спрашивая, нравится это частицам или нет.
А Джо и Конни неожиданно снова остались вдвоем, дивясь такой внезапной перемене. Элвин около трех лет почти ежедневно бывал дома, и за это время его сын из очаровательного ребенка превратился в долговязого неуклюжего подростка. Джо вдруг начал стесняться матери. Три долгих года они с Конни играли в узников, обменивающихся посланиями перед носом тюремной стражи. А теперь, когда главный тюремщик исчез и исчезла надобность в скрытности, неожиданно исчезли и сами послания. О возвращении к прежним играм не было и речи.
Джо стал реже бывать дома, а когда приходил, либо читал, либо до умопомрачения играл на компьютере. С виду все осталось по-прежнему, но на самом деле в доме семьи Бевисов прибавилось закрытых дверей.
Джо начали сниться кошмары. Сны его были очень похожи один на другой, отличаясь лишь деталями. Ему снилось, что он с родителями плывет в лодке, планшир которой от малейшего прикосновения рассыпается в труху. Джо безуспешно пытается предупредить отца и мать о грозящей опасности, но не успевает. Лодка разваливается, и они тонут в морской пучине. Иногда ему снилось, что он запутался в гигантской паутине, а паука все нет и нет. Несмотря на отчаянные усилия, Джо не может выбраться из паутины и чувствует, что обречен на медленную смерть.
Можно ли рассказать родителям об этих снах? Джо вспоминался библейский Иосиф из книги Бытия, сколько страданий претерпел тот лишь за то, что простодушно рассказывал свои сны. Джо вспоминалась вещая Кассандра и Иокаста, убоявшаяся предсказания оракула и решившая убить собственного сына.[15]
«Я попал в историю, из которой нет выхода, — думал Джо. — Все перемены только к худшему, и я все больше отдаляюсь от себя самого. Я больше не могу отождествлять себя с героями сказок, легенд и романов. Но кто же тогда я сам?»
С виду могло показаться, что жизнь катится по обычной колее. За завтраком следовал ланч, потом обед, размеренно сменяли друг друга сон и бодрствование. Деньги зарабатывались, тратились и брались в кредит, вещи покупались, через некоторое время портились, и тогда их либо чинили, либо выбрасывали. Жизнь шла своим чередом, приближаясь к неминуемой развязке.
Как-то раз Элвин с сыном отправились в «Грифон» — большой книжный магазин, славящийся тем, что там имелась вся серия мировой классики издательства «Пингвин».[16] Элвин шел между полок, скользя глазами по корешкам книг и мысленно отмечая те, которые могут пригодиться для развития Джо. Повернув голову, он обнаружил, что сына рядом нет.
Его сын — долговязый подросток ростом в пять футов и девять дюймов — стоял в противоположном конце магазина, сосредоточенно рассматривая что-то на прилавке. Элвин испытал то щемящее чувство, какое испытывает отец, видя, как взрослеет сын. При всей неуклюжести, свойственной этому возрасту, Джо остался красивым парнем. Надо же, ему уже тринадцать. Элвин чувствовал, что теряет его. Джо взрослел. Еще немного, и будет слишком поздно.
«Когда же он перестал быть моим? — подумал Элвин. — Когда попал под влияние матери настолько, что стал ее сыном? Почему Джо суждено было унаследовать материнскую красоту и отцовский ум? Настоящий Аполлон».
И тут Элвин понял, что именно он потерял. Назвав сына Аполлоном, он признался самому себе, что именно он отобрал у Джо. Связь между историями, которые тот разыгрывал в детстве, и осознанием самого себя. Связь эта была настолько реальной, что казалась почти осязаемой. Элвину не удалось выразить свое ощущение словами и даже сохранить память о нем. Едва он почувствовал, что ухватил суть случившегося, суть эта ускользнула от него. Удержать в памяти ощущение, не уложенное в слова, Элвин не мог, и проблеск осознания тут же погас.
«Не успев узнать, я уже забыл».
Сердясь на самого себя, Элвин направился к сыну и вскоре увидел, что мальчишка занят какой-то чепухой. Джо разложил на прилавке несколько карт Таро[17] и пытался истолковать смысл их расклада.
— Позолоти ручку, красавец, — сказал Элвин.
Он считал свои слова шуткой, однако они так и дышали гневом. Джо покраснел, а Элвин внутренне сжался.
«Надо же, я причиняю тебе боль одной-единственной фразой», — подумал он.
Он хотел было извиниться, но не знал, как. Тогда Элвин решил пошутить еще раз и тем самым убедить себя, что предыдущая фраза тоже была шуткой.
— Разгадываешь тайны Вселенной?
Джо криво улыбнулся, собрал карты и сунул их в картонную коробочку.
Элвин знал, что именно сейчас нужно сказать.
«Джо, я же вижу, тебе это было интересно. Напрасно ты убрал карты».
Но он ничего не сказал.
— Так, просто чепуха, — бесцветным голосом ответил Джо.
«Врешь», — подумал Элвин.
— Все ответы, какие дают карты, настолько неточны, что их можно применить к любой ситуации, — натянуто засмеялся Джо.
— По-моему, моя штука тебя здорово задела.
— По правде говоря, знаешь, над чем я думал? Можно ли создать на основе этих карт компьютерную программу? Такую, чтобы вместо случайного вытаскивания карт она показывала бы человеку, кто тот на самом деле? Чтобы он мог пробиться сквозь…
— Продолжай.
— Да я вообще-то все сказал.
— Но не закончил фразу. Пробиться — сквозь что?
— Сквозь истории, которые мы себе рассказываем. Сквозь ложь о самих себе, в которую мы верим. Мы же не знаем, кто мы такие на самом деле.
