Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец
Впрочем, возвращаясь, моя любимая сбивчиво пытается объяснить мотивы своего поступка, но так неуклюже и трогательно, что мне хочется ее обнять… задушить в объятиях, как киношный Коммод в порыве поруганной сыновней любви задушил Марка Аврелия. Она возвращается и сообщает: «Прости, так получилось, мне было очень тяжело».
Ага, ей тяжело. А мне, видимо, так легче, умница моя.
В общем, она все время возвращалась, а я все время прощал. По большому счету, она передо мной и не виновата вовсе, потому что ничем мне не обязана. Она в мою жизнь не просилась, не искала меня, не звала – я сам явился. На кого обижаться?
Но в последний раз она не просто ушла. Она уехала. Укатила на поезде. Иногда мне кажется, что я уже не помню номера и маршрута следования, потому что провел на вокзале чертову уйму времени. Иногда мне кажется, что я тут родился. И умру здесь…
День седьмой – 25 декабря
НАДЬКА
На вокзале мне вполне комфортно. Он большой, просторный и почти пустынный, если не считать одиночных всплесков активности отбывающих, прибывающих и транзитных пассажиров. На каждом углу – автомат с кофе и чаем, кафетерий, магазин. Хоть ешь, хоть пей, хоть спи. По случаю приближения Нового года везде мишура, большие елочные шары, висящие на невидимых нитях, у служителей и работников буфетов на макушках шапочки Санта-Клауса. Единственное не праздничное, но праздное исключение – зевающие бездельники из охранного агентства «Богатырь». Им бы тоже колокольчики в нос…
В кафетерии на втором этаже вокзала, на самом конкорсе, что нависал прямо над поездами, присел я за столик к мужчине. Не сказать, что бродяга, но явно не очень обласканный жизнью. Лет сорока, небритый, с гривой рыжих волос, выбивавшихся из-под вязаной шапочки. Он сидел в углу возле небольшого кафе посередине тоннеля, спиной к окну, и поедал длинный аппетитный сэндвич. Запивал чаем. Минуту назад я умирал от голода, но увидев, как можно расправляться с едой – жадно, стремительно, как лев в саванне расправляется с раненой ланью – я почти потерял аппетит. Я поставил на край стола бутылку пива, положил рядом бутерброды с ветчиной. Вздохнул:
– Не помешаю?
Рыжий, собиравшийся откусить булку, замер с раскрытым ртом. На ожидание ответа, казалось, ушла целая вечность.
– Здесь не так много столиков, а свободный вообще только у вас, – пояснил я.
– Как будет угодно, сэр.
Против такого обращения я ровным счетом ничего не имел. Присел, налил пива в стакан и стал пить.
За окном прямо под нашими ногами стоял пассажирский поезд. Кто-то спешил на посадку, кто-то курил возле вагонов, кутаясь в тонкие одежды. Проводницы в форменных тулупах поеживались. Мороз сегодня выдался знатный, а в поезде, наверно, тепло и уютно. Интересно, куда он идет? С моей позиции я не мог прочесть табличку на боку, но предполагал, что в какой-нибудь солнечный Адлер. Неоднократно подмечено: когда мне паршиво и одиноко, проходящие мимо поезда всегда идут в Адлер, будто никаких других городов на свете нет.
Рыжий доел бутерброд, запил его чаем. Я всей душой надеялся, что он не станет беседовать.
– Пиво с утра? – спросил он.
– Разве утро?
– Половина второго.
– Ну, значит полдень. Святое дело.
– «В рабочий полдень я проснулся стоя, – продекламировал рыжий, – опять матрас попутал со стеной»…
Он немного помолчал, а потом сделал то, чего я опасался больше, чем разговора. Он представился:
– Павел Арсеньевич Кутепов. Интеллигент в третьем поколении. Филолог, философ, филантроп, филофонист, фольклорист, футболист… в общем, фантастическое фуфло, если разобраться. Следую проездом из Петербурга в Омск. Поиздержался в пути, денег осталось лишь на завтраки, туалет и камеру хранения.
– А билеты?
– Билеты при мне, разумеется… Ах, не пугайтесь, – поспешил он пояснить, правильно расшифровав гримасу на моем лице, – я не бродяга, который станет просить у вас десятку на борьбу с печенью. У меня вечером поезд.
Я кивнул. Первое впечатление от незнакомца постепенно отпускало, и я потихоньку приступил к трапезе. Бутерброды оказались вкусными, не говоря уже о пиве.
– С кем имею честь, если не секрет?
Я посмотрел на него. Рыжий с приветливой улыбкой ожидал ответа. Чем-то он напоминал молодого Ричарда Дрейфуса, охотника на акул в бессмертном творении Спилберга. Не хватало лишь бороды и очков.
– Сергей.
– Очень приятно. Куда-то едете?
– Нет.
– Вернулись?
– Нет.
Он сделал перерыв. Посмотрел в окно. Стоянка "поезда в Адлер" закончилась, вагоны тронулись и медленно поплыли на север.
– Что ж, тогда я вас понимаю. Железнодорожный вокзал – самое подходящее место для тех, кто любит одиночество. Лучше вокзала может быть только сам поезд, уносящий на запад.
На его лице застыла улыбка учителя музыки, пытающегося познакомить постмодернистских шестиклассников с творчеством Гайдна.
– Вы женаты, Сергей?
Я вздохнул.
– Разведен.
– Поздравляю… или сочувствую. Впрочем, верны оба варианта. Брак в той же степени благо, в какой и зло.
Он стал медленно и элегантно потягивать чай, словно в стакане не чай вовсе, а бренди двенадцатилетней выдержки, а сам он не в буфете железнодорожного вокзала, а на верхней палубе парохода, плывущего в Эдем.
Счастливый парень. Завидую таким.
Через час мы были уже приятелями. Паша не отказался от небольшого графина водки, чем окончательно расположил меня к себе. Я не считаю отношение к алкоголю мерилом человеческой добродетели, но мужик, полностью равнодушный к спиртному, вызывает у меня подозрения, природа которых мне еще не ясна.
Кстати, мы как раз об алкоголе и говорили.
– Смотри сюда, дружище, – сказал Павел, поднимая пластиковый стаканчик с прозрачной жидкостью. – Представь, тебе говорят, что ты никогда больше в жизни не захочешь его осушить. Тебя не кодируют и ты сам не совершаешь над собой никакого насилия, ибо самоистязание еще никогда не приносило положительных результатов. Просто говорят, что ты навсегда и без всяких мучений избавляешься от алкогольной зависимости. Страшно?
Я подумал немного и утвердительно кивнул. Вещи, о которых он говорил, пожалуй, пугали меня.
– Конечно, страшно, – согласился филолог-филофонист. – Ты прекрасно понимаешь, что алкоголь губителен, что твоя печень бунтует, сосуды стонут, требуя свободы от этой гадости… но ты также думаешь и о том, что без алкоголя никогда не сможешь испытать удовольствия от общения с друзьями в боулинг-клубе. Не оттянешься с пивком и соленой рыбкой в бане. Не ощутишь легкость бытия от первого глотка шампанского в новогоднюю ночь… много всяческих лишений ожидает тебя впереди, и ты не готов платить такую цену за здоровье организма.
Павел посмотрел на меня с прищуром, оценивая реакцию. Стаканчик подрагивал в его руке.
– Жестоко, – выдохнул я.
– Возможно, – согласился Кутепов. – Но есть и масса плюсов. Загибай пальцы: тебе не придется блевать по утрам над унитазом; тебе не угрожает пробуждение в вытрезвителе под драной простыней и в собачьем холоде; ты не облажаешься на важном банкете, перебрав халявного виски; тебе не будет стыдно перед друзьями, близкими и самим собой, потому что ты никому не наговоришь с перепоя гадостей и не наделаешь глупостей. В конце концов, ты не сядешь пьяным за руль и никого не убьешь. И это называется – СВОБОДА!
Павел залпом осушил стакан и даже не закусил.
– С любовью, друг мой, происходит то же самое. Избавление от любви сродни излечению от алкоголизма. Нет любви – нет ревности, нет подозрений, напрасных ожиданий, необходимости постоянно быть в тонусе. Нет любви – нет боли.
– Но нет и радости.
– Неужели? – Павел усмехнулся. – Согласен, ты сейчас похож на радостную морскую свинку, получившую порцию свежей морковки.
- Перестань.
Он стал серьезным, нагнулся ближе ко мне.
– Хочешь послушать одну поучительную историю?
Я не люблю случайных рассказчиков (часто же мне приходится произносить фразу «не люблю»; больше меня, наверно, это сделал только Владимир Высоцкий в своем одноименном трактате неприятия человеческой мерзости, но, простите, кто Владимир Семенович, а кто – я? так, кусочек шпината, застрявший в зубах). И дело даже не в том, что чужие житейские истории мне не интересны, хотя на самом деле часто так оно и есть. Просто их рассказывать не умеют! Относительно занятная байка, которая в трех-пяти предложениях стала бы шедевром, в исполнении неподготовленного индивида превращалась в бесконечный некролог. Поэтому стоит мне услышать многообещающее начало: «Вот помню был у меня случай…», – я сразу смотрю на часы, хватаюсь за трубку мобильного телефона или лихорадочно озираюсь по сторонам, будто потерял ребенка.
