Эдуард Пашнев - Человек в коротких штанишках
– Она соображает, что делает? – взорвалась Ольга.
– Она прочитала, – сказал я. – Где она только могла такое прочитать! Тоже мне Летиция Буонапарте. – Я схватил с полки книгу. – Вот что она пусть прочтет: «Установлено, что связь между ребенком и матерью основана на сигналах. Самый ранний сигнал, который издает ребенок, – это плач. Ребенок плачет, чтобы привлечь внимание матери. Сигнал ребенка должен вызвать защитный ответ у родителей».
Я с шумом захлопнул книгу и поставил на полку. Но Ольга тотчас сняла ее опять и раскрыла. Наступила ее очередь возмущаться.
– Плач – односторонний сигнал. Родители в ответ не плачут же, – принялась она втолковывать научные истины. – А отношения ребенка и матери не могут осуществляться без двухстороннего сигнала. И таким сигналом является улыбка. Вот здесь описан случай, – она нашла нужную строку пальцем. – Вот… «У матери только что родившегося ребенка из-за депрессии, связанной с тем, что ее бросил муж, надолго исчезла с лица улыбка. Ребенок, воспитывавшийся этой матерью, до шести месяцев не улыбался и не радовался. Но выразительные возможности ребенка были сохранены: он улыбался своей тетке, при виде ее рвался к ней на руки. Если ребенок оставался в одной комнате с матерью, то становился беспокойным, карабкался из кровати, всеми своими движениями требовал внести его в комнату тетки».
Бабушка Валя внимательно слушала мою жену.
– А ведь правда, – сказала она. – И наша не улыбается. Эта морщит лоб, и маленькая морщит лоб, как старушечка. Я уж и то заметила и захожу, улыбаюсь ей. Хорошо, что ты мне прочитала этого ученого. Я теперь знаю, что мне делать. Улыбаться она мне не запретит.
– Она переживает, что у ее дочери отца нет, – робко вставила прабабушка Наташа.
– Подумаешь, отца нет. У нее дядя есть, – стукнул я себя в грудь. – Я тоже буду улыбаться Алке при каждом удобном случае. Вот начну нарочно ходить каждый день в гости на Никитинскую. Она у нас не останется без улыбки.
– Правильно! – стукнула Ольга кулаком по столу. – Мы все будем улыбаться. Девочка нуждается в облучении улыбкой. Я сказала, что ноги моей там не будет, но я завтра же заявлюсь в гости и скажу: «Здравствуйте, я ваша тетя». И буду улыбаться. Пусть ваша Маргариточка, Валентина Михайловна, позлится. И вы, Бабулия, – обратилась она к прабабушке Наташе, – когда поедете в гости, тоже улыбайтесь своей внучке, вернее, правнучке.
– Я, конечно, буду, – заверила Бабулия. – Мои дети: и Аркадий, и Анатолий, и вот Валентина не даст соврать – не оставались ни без хлеба, ни без улыбки. Хотя время было какое трудное.
Квадрат мог часами носить в зубах варежку Ольги. Но сейчас он с таким любопытством прислушивался к разговору и вглядывался в лица, озаренные вдохновением, с таким вниманием, что выронил варежку и сидел, высунув язык и время от времени чихая от папиросного дыма. Бабушка Валя от волнения курила одну папиросу за другой, и сказать ей ничего было нельзя.
Облучение улыбкой
Большое расстояние между Никитинской улицей и Березовой рощей существенно осложняло выполнение нашего плана, но мы сознательно жертвовали своим свободным временем. Я отказался от похода в лес за грибами, от встречи с приятелем, который обещал мне показать коллекцию значков, от посещения театра. Только от выступления по телевидению не смог отказаться, потому что оно уже было объявлено в программе. Ольга тоже отказалась от посещения театра, от встречи с портнихой, отменила прием гостей, назначенный на воскресенье. Только от позирования художнику она не смогла отказаться. Он позвонил по телефону и умолил ее прийти хоть на часок. Визит к художнику и мое выступление совпали в один день, а мы не хотели оставлять Аллочку без улыбки ни одной секунды. Выручила нас прабабушка Наташа.
– Я поеду на Никитинскую, поживу там немного, – сказала она. – Пока вы освободитесь.
Прабабушка Наташа уехала, а на другой день вечером раздался телефонный звонок.
– Сергей, – спросила встревоженным голосом Рита, – ты ничего не замечал за бабушкой?
– Нет. А что такое?
– Не знаю, как тебе объяснить. Она очень странно себя ведет. Стоит мне отвернуться, как она подходит к Аллочке и начинает ей строить рожи. Я обернусь – она сразу прекращает и виновато отходит в сторону, как будто украла что-нибудь.
– Улыбку разучилась узнавать! – крикнул я ей. – Это она улыбается твоей дочери, поняла?
– Зачем? – раздался в трубке удивленный голос моей сестры.
– Ну, этого я тебе не в силах объяснить. Это все равно, что спросить: «Зачем светит солнце?»
Я ее так озадачил, что она на какое-то время замолкла, а потом, видимо, не сумев побороть сомнение, опять спросила:
– Так ты считаешь, что она улыбается? А мне показалось, что она как-то странно гримасничает.
– Улыбка не бывает без гримасы. Без прекрасной гримасы. Поняла?
Ольга с заинтересованным видом прислушивалась к разговору.
– Ну, что? – спросила она, когда я повесил трубку.
– Бабулия наша действует в тылу противника. Только Рита ее уже обнаружила.
– Очень хорошо, – одобрила Ольга, – завтра моя очередь.
Рита встретила мою жену настороженно Она катила коляску с Аллочкой по двору и поздоровалась еле заметным кивком. В другое время Ольга обиделась бы, фыркнула, но сейчас она разулыбалась широко и приветливо.
– Здравствуйте, хорошие люди! Рита, дай я покатаю немножко твою дочь, а ты пока отдохни.
Миролюбие Ольги ошеломило мою сестру. Она безропотно отдала ручку коляски, и тетя покатила Аллочку, светясь над ней, как солнышко. Девочка вертела головой и глазенками, разыскивая свою молчаливую маму, но моя жена увозила ее все дальше и дальше от строгого, нахмуренного лба Риты. Погруженная в себя, в свои переживания, она почти не разговаривала с дочерью на улице, даже поправляла подушку и всовывала соску молча. А Ольга везла маленького человека и тараторила без умолку:
– Здравствуйте, хорошие люди! Мы ведь очень хорошие люди. Просто замечательные, не правда ли? Nest-ce pas, – как говорят французы. А если кто думает иначе, то пусть лучше помалкивает, пока мы ему не набили хорошую шишку на лбу. Мы скоро сами подрастем и сами себя будем катать на коньках, на лыжах и на велосипеде.
Она говорила, и в каждом словечке было немножко солнца, улыбки. И лицо ее было ласковое, доброе. Я просто не узнавал свою жену. В одну секунду в ней все переменилось, и она стала очень красивой. Светлые волосы слегка золотились на солнце, а в глазах, доверчивых и нежных, отражался радостный свет ясного осеннего утра. Одета она была в кожаное пальто без рукавов, то есть в сарафан, застегнутый на большие бронзовые пуговицы с чеканкой. Начищенные до блеска, они ярко сверкали. Я смотрел на нее и не мог насмотреться. И, может быть, впервые в жизни по-настоящему пожалел, что у нас нет своих детей.
Моя очередь улыбаться наступила в понедельник. Ольга осталась дома, от неприятностей на работе у нее разболелась голова, и вообще у нее было плохое настроение. Прабабушка Наташа тоже осталась дома. После трехдневного отсутствия она вернулась в Березовую рощу усталая, но довольная собой. В понедельник я должен был заменить и бабушку и Ольгу. Честно говоря, мне тоже хотелось остаться дома, полежать с книжкой на диване после трудного дня, но я не дал себе расслабиться. Сунул тетрадку со стихами в карман и поехал на Никитинскую.
Риту я застал в слезах. Увидев меня, она закрылась телефонным справочником и зарыдала еще сильней. Бабушка Валя стояла поодаль, прислонившись к косяку двери, скорбная, с темными кругами под глазами.
– Почему у вас опять идет дождь? – спросил я.
– Пусть поплачет, – устало проговорила баба Валя.
– Почему пусть?
Рита бросила телефонный справочник на стол, выбежала в коридор и закрылась в ванной комнате Мы услышали, как она включила воду.
– Что все-таки произошло?
– Разговаривала с ним по междугородному телефону. Галка ей где-то раздобыла адрес и телефон. Дозвонилась, а он положил трубку, не стал разговаривать.
– Что она ему все навязывается? – Я ужасно разозлился. – Это даже неприлично. Сама навязывается и навязывает ему прекрасную дочь.
– Ты ничего не понимаешь. У девочки будет прочерк в графе «отец».
Вода в ванной комнате шумела ровно и сильно, и мы не знали, умывается Рита или открыла кран, чтобы заглушить рыдания.
– Я ничего не понимаю, – согласился я. – Я бы вместо такого папы два прочерка поставил и забыл бы о нем навсегда. Радоваться надо, что у нее дочь, а она рыдает. Глупость все это.
Я махнул рукой и прошел в комнату к девочке. Аллочка лежала распеленатая. Она тянулась ручонками к погремушкам, привязанным над головой, но движения ее были неуверенные, и она все время промахивалась. Не помогали и растопыренные пальцы. Мне очень понравилось, как Ольга разговаривала с ней в воскресенье, и я тоже сказал:
– Здравствуйте, хорошие люди! Пришедшие в гости приветствуют вас. Как говорили древние латиняне: Ave Caesar, morituri te salutant. Впрочем, это не совсем к месту, но ты ведь маленькая хорошая балда и ничего не понимаешь.
