Казис Сая - Клеменс
– Все мы должники, – отвечал Алялюмас. – И все когда-нибудь уйдем, чтобы деревьями стать, травой-муравой зазеленеть.
А пока:
И в ненастье, и в пургу
Я в Алитус убегу –
Девять грошиков сберег,
Чтоб купить там перстенек!
Так пел под музыку Должник, а сам все не спускал глаз с кружившейся в танце Руты, единственной дочери кузнеца, над которой он еще в прошлом году подтрунивал: «Тебя, верно, лягушками сырыми откармливают, такая ты пухленькая». Но за зиму девушка так постройнела, так расцвела, что Должник, позабыв о лягушках, запел о золотом колечке:
Хоть в Алитус путь далек,
Был бы полон кошелек…
Милая, тебя не смею
Без кольца назвать моею…
И тут среди деревьев замаячили перетянутые широкими кушаками фигуры купцов. Изумленные музыканты смолкли, ребятишки испуганно вцепились в материнские передники, а танцоры так и застыли на месте, уставившись на незнакомцев, говорящих на каком-то странном языке.
– Продолжать танцевать! – подбодрил их рыжебородый весельчак и, вынув из кармана какую-то свистульку, принялся наигрывать песенку Должника.
Тем временем остальные купцы недолго думая пораскрывали лари из бычьей кожи и стали развешивать здесь же, на деревьях, шелковые платки, цветастые отрезы; разложили прямо на зеленой лужайке остроносые башмачки на высоких каблуках, которые носят лишь барышни. Для мужчин у них нашлись сапоги выше колен, сукно на брюки и пиджаки, точила для пил и топоров… А уж разных гребней, бус, пуговиц, перстней, один лучше другого, было не перечесть!.. У женщин прямо глаза разбежались, от волнения в горле пересохло. Боязно было и подступиться к такой красоте. Казалось, не купцы это вовсе, а самые настоящие разбойники, – не иначе, как королеву ограбили.
Первыми, ясное дело, отважились подойти те, кому доводилось уже побывать в Алитусе, Мяркине или даже Гродно. Там они всякого понавидались, понащупались, а может, и купили кое-чего.
– Эй, люди! Покупать будем! – принялся зазывать купец, перестав свистеть. – Завтра будет поздно – поплывем дальше! Ну! Сами видите, какой у вас обувь, – одна кора! А это разве шляпа – простой солома!
И все же люди, хотя и сбегали домой за своими заветными грошами, однако вытаскивать узелки из-за пазухи не спешили. Купец, живо окинув взглядом девушек, схватил за руку самую пригожую из них – Дануте, дочку Жямгулиса, набросил ей на плечи платок с кистями, а возле ее обутых в лапти ног поставил алые башмачки с золотыми пряжками. Хотел было расплести ей косы, чтобы надеть на голову какое-то украшение, да деревенский староста Даунорас, давнишний ухажер девушки, отвел в сторону его руку.
– Обойдемся. По мне Дануте и так хороша.
Отдал купцам платок, затем взял башмачки, повертел их в руках и на всякий случай поинтересовался:
– Сколько за такие заломишь?
– Серебром или золотом?
Ни слова не говоря, староста швырнул ботинки в кожаный сундук и буркнул:
– Обойдемся.
Алялюмасу стало жаль старосту, жаль Дануте, и он обратился к бородачу:
– Мы, мил человек, не господа, и нам такие вещи ни к чему.
– Как это, как это ни к чему? Дерево и то цветет, красивым быть хочет. Птица – та в перья наряжается!
– Вот вы, не в обиду будь сказано, понавешали тряпок на дерево, да только нам другое дерево краше, – кивнул Алялюмас в сторону цветущей груши. – И не в богатстве тут дело – был бы человек счастлив.
Купец поглядел на женщин, усмехнулся и покачал головой.
– Эх вы, филёзофы… Для чего ж тогда вы живете? Зачем работаете? На что деньги копите?
– На черный день! – расхрабрившись, выпалили мужики. – Недаром Девятибедовкой зовемся. Полями отгородились, небесами прикрылись…
– А играете вы весело…
– Кого-кого, а уж музыкантов нам не занимать.
И все повернулись к Должнику – пусть-ка сыграет этим кожаным карманам, пусть увидят, чем Девятибедовка славится.
…Вроде вечеринка удалась на славу, вовсе не казались убогими ни лапти, ни рубища, – а тут, под взглядами приезжих господ, все почувствовали себя так, словно на них пыльные мешки напялены.
– Эй, Должник, давай сыграем! – Поначалу купцы при виде инструментов, которыми эти голодранцы вздумали их потешить, лишь заухмылялись, но затем стали беспокойно переглядываться. А рыжебородый так заслушался, что забыл про свою трубку и та погасла. Музыканты кончили играть. Купец, угощая их табаком, бросил шутя:
– Теперь мне ясно, почему вы сидите без гроша. Пилой нужно дерево пилить, а не душу людям бередить.
Закурив, мужики стали предлагать купцам кое-что из своих припасов, но старшой лишь тряс головой, отказываясь и от смолы, и от шкурок, и от боровиков сушеных. Им, мол, еще плыть да плыть, а судно и так перегружено, к тому же и Неман обмелел. Тут как раз деревенские женщины погнали домой коров, таких же серых, как и рубища на их хозяйках, из-за хвостов бока чуть виднеются, а уж о вымени и говорить не приходится.
– Ну и ну! – изумился купец. – Разве это коровы? Это же косули! А ведь ваши филёзофы говорят: «Без коровы – пост, без коня – праздник…»
Он велел складывать назад в сундуки развешанное добро, затем поманил людей:
– Пошли к моему кораблю! Главного товара вы еще не видели. Ай-ай-ай!.. Корова не больше вши, лошадь как блоха… Разве у настоящих хозяев так?
На судне под грубым холщовым навесом горой высился буро-рыжий бык с кольцом в ноздрях, отправлявший в рот большие пучки сочной, свежескошенной травы.
При виде его девятибедовцы прямо осолодели, а тут еще купец рядом стоял, сахару подсыпал, меду подливал – своему товару похвалы расточал:
– Нидерландской породы! Золотую медаль получил, нужные бумаги у него есть, имя тоже есть!! Эй, Клеменс!
Бугай лениво поднял голову, покосился на людей и совершенно отчетливо протянул:
– Ну-у-у-у?
– Все понимает, – продолжал купец. – Прямо-таки не бык, а дворянин! Вот вы, к примеру, – обратился он к старосте, – не знаете, сколько весу было в ваших бабушке и дедушке, а он знает! И сколько весили, и какое потомство оставили, и сколько молока давали. Двенадцать гарнцев в день! А что за телята от него! Ростом с ваших лошадей! Вот запрягу я Клеменса, он и наш корабль на эту гору затащит. Клеменс, ведь затащишь?
– Гм-м-м, – заколебался бык.
– И сколько же за него просите? – все же рискнул поинтересоваться Даунорас.
– Тысячу красненьких! Зато через пару лет вашу деревню будет не узнать!
Люди лишь вздохнули, а сами подумали: «И чего ты всем понапрасну голову морочишь? Товар нам явно не по карману, а на подарок не рассчитываем». Но староста решил схитрить.
– Придется вам Клеменса этого назад везти, – сказал он купцу. – Нам его не осилить, да и для вас этакая громадина тяжеловата. Может, оставите его здесь с нашими коровками попастись, а на обратном пути заберете, а?..
Видит рыжебородый: мужик этот хоть и лесного роду-племени, однако ж не лыком шит.
– Вдруг его волки задерут? Или змея ужалит? А ну как в болото провалится? Нет, без залога и разговору быть не может. Как там ваши филёзофы говорят? Король подарков умер, так?
А люди опять за свое:
– Шкурок отменных дадим, дегтя в придачу…
Староста догадался, о каком залоге говорили купцы, но вслух спросить не решался. Пригласил он гостей к себе в избу, усадил в горнице за стол, угостил медовиной и понемножку выведал, что чужеземцы хотят забрать только Должника, а не пригожую девушку и даже не парня покрепче, чтобы на весла посадить. У Даунораса камень с души свалился – он-то думал, что купцы на Дануте Жямгулите зарятся, он к ней еще в прошлом году сватался, когда его старостой выбрали. Только девушка лишь отшутилась:
– Поглядим, что ты за староста… Вот поклонятся тебе люди по доброй воле да спасибо скажут, тогда и буду твоей…
…А Должника, конечно, жалко, только ведь он и вправду должник…
– Надолго оставляете? – спросил Даунорас. – По дороге назад быка заберете или все же на год оставите?
– Думаю, чем дольше, тем для вас лучше, – уклончиво ответил купец. – Музыкант не бык, может, ему у нас понравится, и он не захочет возвращаться.
Выпили еще и сошлись на том, что староста до утра подумает. К тому же нужно ведь и Должника уговорить. Свяжи его – играть не сможет, развяжи – убежит.
Купцы вернулись к реке. Одни из них улеглись на судне, рядом с быком, другие разбили на берегу шалаш и заснули. А Даунорас пошел к Алялюмасу искать музыканта, но обнаружил его возле кузницы Чютаса, – лаская белую ручку Руты, тот нашептывал девушке нежные слова.
Пожелав девице спокойной ночи, отправились мужчины назад по уснувшей деревне, собираясь поговорить о вещах на этот раз грустных…
Поначалу Даунорас принялся расписывать Должнику, как очаровала купца его музыка, затем на все лады стал восхвалять того быка по прозвищу Клеменс, – скажем, останься бугай здесь, с их коровенками, сколько от этого проку будет. А уж масла, молока девать будет некуда. Если, разумеется, Должник согласится отправиться с купцами… вроде залога, что ли (к тому же не навсегда ведь, на время!). Поплавал бы в свое удовольствие на том чудо-корабле, на белый свет поглядел. Как знать, вдруг судьба возьмет и забросит его случайно в отчий край…
