Юрий Шестов - Утро
На первом троллейбусе я проехал две остановки, потом кондуктор меня ссадила. Войдя в следующий троллейбус, я сам подошёл к женщине-кондуктору и сказал, что денег у меня нет, но мне надо домой. Она спросила, что ж это родители мне денег на билет не дали. Я рассказал, что деньги были, но я истратил их на этикетки. И показал ей фиолетовую картонную коробочку. “Ладно, езжай”. Чтобы как-то оправдать мой безбилетный проезд, я решил помогать – брать деньги у пассажиров и относить их кондуктору. Назад носил билеты и сдачу. К концу поездки я вслед за кондуктором бодро выкрикивал названия остановок и убеждал граждан раскошеливаться на билеты.
В автобусе, который шёл на левый берег, я сразу предложил свои услуги кондуктору за право проезда. Чем-то это её развеселило, и она со смехом согласилась. Приобретя опыт работы в троллейбусе, я сразу взялся за дело – выкрикивал остановки, собирал деньги и заботливо предупреждал пассажиров, что за проезд без билета штраф пятьдесят копеек.
Довольный, я прибыл домой в насквозь промокших валенках. Но мою радость быстро погасили – меня хватились и уже начали искать. После первого облегчения, что я нашёлся, отчитали и поставили в угол. Минут через пять отец сказал что можно выходить из угла, и мы пошли с ним в магазин. По дороге он расспросил, куда это я путешествовал. Удивился, что я забрался в такую даль, и сказал, чтобы в следующий раз предупреждал о таких далеко идущих планах.
***
И вот недалеко первое сентября, когда я пойду в школу. С мамой мы сходили в поликлинику. В первый день прошли почти всех врачей, на второй я уже один посетил недостающих эскулапов, и мне выдали справку что у меня всё в порядке. Дальше надо было записаться в школу. Мама написала заявление, сложила с остальными бумагами в бирюзовую картонную папку и вручила её мне. На следующий день я пришёл в школу, нашёл учительскую и попросил записать меня в первый класс. Бывшие там женщины удивились, но документы какие надо я принёс, домашний адрес сказал без запинки, равно как имя и отчество отца и матери. Я всё пытался добиться, в какой первый класс меня записали – в “А” или “Б”. В конце концов выяснил, что первый класс в этой школе только один. Класс без буквы мне не нравился, я ощущал какую-то незавершённость своего предприятия. Чтобы от меня отвязаться, женщины сказали что это первый “А”.
Накануне первого сентября мама дала пятьдесят копеек и сказала, что надо купить цветы для школы. Я принял задание к исполнению. Съездил на велосипеде на базар, но там на полтинник можно было купить только небольшой букет астр – цветоводы дождались своего часа. Я приехал домой, поставил велосипед и пошёл по соседям, у кого росли цветы. В одних домах цветы не продавали, в других на мои деньги не позарились. В конце концов пришёл к Коновалову дядя Яше. Он был не очень приветливый с виду грузный пожилой мужчина, поэтому занимал последнее место в моём списке. Объяснил ему причину своего визита. Он взял ножницы, вышел в полисадник перед окном и нарезал мне всяких цветов, в том числе роскошнейших георгинов. Я взял букет и на потной ладошке протянул все имевшиеся деньги.
– “Не надо, оставь себе”, – ответил дядя Яша, и добавил – “Учись хорошо, старайся”.
До школы я букет не донёс. Отойдя недалеко от дома, я не выдержал и засунул букет между двумя поленницами дров возле чьего-то двора. Почему-то я очень не хотел нести в школу цветы. На душе стало легко и хорошо.
На школьном дворе нашёл первый класс и молча встал возле ребятишек. Вскоре меня начали отгонять. Сказали, что нечего здесь торчать, шёл бы я в свой класс. Моим заявлениям, что я тоже первоклассник, не сразу поверили – я был крупный мальчонка. Завели всех в класс, рассказали что приносить на следующий день. Объяснили, что теперь это мой второй дом, а учительница вторая мама, и отпустили. Что-то мне не понравилось начало, особенно насчёт второго дома и второй мамы. Я ещё не знал тогда, что по жизни мне предстоит встретить много других самозванцев на роль ближайших родственников. Так я стал школьником.
***
Школа делала своё дело. Она старалась вырастить из меня активного члена общества, беззаветно, читай бездумно, преданного делу партии и Ленина, а также правительству нашей Родины. У меня с первых дней начался конфликт между домашним воспитанием и внутренними устремлениями с одной стороны, и школьными постулатами с другой. Учился я хорошо. Но учительнице этого было мало. Отличник, по её мнению, должен был быть примером для других – хороший октябрёнок, уважает старших, собирает металлолом и макулатуру. Многое моя душа не принимала. Например, как это я мог уважать взрослого Ромку – мужика, жившего неподалёку от нас? По моим представленим, это было совершенно никчёмное существо – как говорится, пьянь болотная, к тому же мелкий вор.
Мне было куда как интереснее дома. Там всё было настоящее. И ночная зимняя рыбалка, и связки самоловов, пахнущие водорослями, и налимы, которых я должен был глушить деревянной колотушкой по голове, когда их вытаскивали извивающимися из проруби.
Мы выписывали много газет и журналов. Мама работала заведующей библиотекой, носила мне книги сетками-авоськами. Вечерами мы часто сидели на кухне. Отец что-нибудь делал. То шил, то сучил дратву и потом подшивал нам валенки. Родители могли обсуждать статьи, домашние дела, рассказывали что-нибудь нам из своей жизни. Мы с сестрой рядом занимались своими делами, слушали. Я или читал, или делал какие-нибудь самолётики, машинки, возился с конструкторскими наборами, попозже паял радиоприёмники, и краем уха следил за разговором. Обычная жизнь, но мне было интересно, и по сравнению со школой здесь всё было настоящее, живое. Хотя сама учёба мне нравилась.
В конце первого класса учительница отвела последнюю неделю для ознакомитeльных экскурсий, вроде посещения подсобного хозяйства на окраине посёлка. Это было скучно, тем более что на этом подсобном хозяйстве я сам успел побывать несколько раз – ездил на велосипеде прошлым летом, исследуя дальние окрестности. Для меня экскурсии означали ещё ходьбу за ручку в парах, что было уже сверх моих сил. Ни на одну экскурсию я, разумеется, не пришёл. Учительница прислала одноклассников узнать, куда это я пропал. Они кое-как нашли меня, устали пока дошли – наш дом был далеко от школы. Я в это время опробывал самодельный лук. Наконечники стрел делал из кусочков жести, которые вырезал из консервных банок. На оперенье шли куриные перья, что попрямее. На стене сарая я нарисовал мишень. Стрелы сочно, с силой впивались в доски сарая. Это был уже четвёртый вариант лука и, судя по результатам, недалеко была вторая фаза проекта – охота на зайцев. Зайцев я обнаружил на острове, куда ещё весной переходил вброд. К слову сказать, зайцы оказались проворнее, и их поголовье не пострадало. Я, правда, нисколько не огорчился – во время охоты нашёл двух ёжей и в майке принёс домой эти фыркающие игольчатые клубки.
Одноклассники принялись порицать меня – в кои-то веки они могли выступить в роли носителей истины. В моих владениях упрёки звучали смешно и нелепо. Школьная жизнь для меня была уже далеко, так что я начал довольно воинственно их выпроваживать. Помявшись, один из них попросил стрельнуть из лука. Я разрешил. Потом и остальные захотели. Я тоже дал. Они потрогали наконечники стрел, уважительно сказали: “Настоящие”.
Так я и боролся все первые четыре года за свою свободу. Из школы я уметался мгновенно, ни на секунду не задерживаясь после звонка. Так называемые внеклассные мероприятия тяготили меня. Отец вольно или невольно помогал в этой борьбе. В конце третьего класса меня приняли в пионеры. Я пришёл домой в приподнятом настроении. Нас водили в ресторан, где дали газировки в фужере на высокой ножке и пирожное. Фужер я нечаянно разбил. Попросил у официантки совок и веник, сказал что сам уберу. Она зло посмотрела на меня и сказала что обойдётся без сопливых.
Отец сидел и шил что-то на швейной машинке “Зингер” с ножным приводом, быстро перекидывая ткань и застрачивая её. Весёлое стрекотание машинки взмывало и опадало, как будто ласковые волны играли с прибрежным песочком. Рядом сидел дядя Петя, его приятель. Став в дверном проёме, я сказал: “Меня в пионеры приняли”. Отец мельком глянул на меня и как бы между делом бросил дяде Пете: “Вот, павликов морозовых воспитывают”, – дядя Петя поддакнул, и они продолжили свой разговор.
Я призадумался. По опыту я знал, что отец зря не говорит. Он был для меня куда больший авторитет, чем все учителя. Павлик Морозов уже раз перешёл дорогу, и мне не нравился. Я представлял, как он бежит к милиционерам и доносит на отца. Там, где я жил, к милиционерам относились, мягко говоря, без любви. А уж закладывать своих считалось последним делом. Если бы жителям нашего посёлка доверили выбрать самое фантастическое творение всех времён и народов, то Дядя-Стёпа-Милиционер легко снискал бы лавры победителя. Эта невзрачная сказочка для перекашивания детских мозгов как маленьких побила бы всех своих собратьев, включая религиозные учения и “Приключения капитана Врунгеля”.
