Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)
— Главное, чтобы не с пустой головой, — ай-ай-ай, какая все-таки я злая!
— Вы хотите, чтобы я отвязался, точно?
— Боюсь отвязанных мужиков.
— Я сразу подумал, что у вас мама строгая… — кажется, умник все-таки начал скатываться в банальность. — Это она вас картошкой нагрузила?
— Какой картошкой? Это пирожки. И везу я их, между прочим, к бабушке. А зовут меня, если вы еще не догадались, Красная Шапочка. А вы, надо полагать, Серый Волк?
— Нет, я добрый охотник…
— На Красных Шапочек? Хотите добрый совет: на Красных Шапочек легче всего охотиться в специально отведенных местах, освещенных красными фонариками. Иначе рискуешь испортить себе пищеварение, нарвавшись на несъедобную особь…
Вот, собственно, и все.
А папаша еще удивляется: почему же его Любка не замужем?
ЛюбкаСразу же после обеденного перерыва в офисе материализовалась худенькая фея с глазами в пол-лица… я бы сказала, что она впорхнула, но впорхнуть она никак не могла, ибо прикована была к нашей грешной земле гигантской сумкой.
— Косметика ведущих российских и зарубежных производителей! — бойко затараторила она. Текст знает назубок, добавить чуть-чуть экспрессии — и вообще любо-дорого было бы слушать. — Посмотреть не желаете? У нас дешевле, чем в магазинах!
Дымит хорошо, а огня, вопреки расхожему утверждению, не наблюдается.
Просящий взор устремлен на меня. Еще бы! Все дамское население нашего офиса, исключая меня, старше пятидесяти, мы же не косметикой торгуем! В этом возрасте иллюзий уже почти не остается — как по поводу своей внешности, так и по поводу навязчиво рекламируемой дешевизны в сочетании с качеством. А что, замечательный, между прочим, слоган: «Дешевле только сыр в мышеловке!» Опасаюсь только, в итоге мыши выяснят, что сыр им втюхали все-таки за деньги, причем с офигенной наценкой.
Фея прилежно договорила текст и умолкла, опасаясь добавить что-то от себя. Судя по выражению ее лица, внутри аккуратно причесанной головки обитала одна-единственная мысль: «Ну купите хоть что-нибудь! Я топала с баулом на четвертый этаж, у вас даже лифта нет, а вы…»
Надо прервать ее мучения. Но деликатность, увы, в числе моих достоинств не значится.
— Мы косметикой не интересуемся, спасибо, — я честно старалась подпустить в голос нотку дружелюбия, но получалось немногим вежливее, чем классическое: «А не пошла бы ты на…»
Мысли и чувства феи незамедлительно отобразились в огромных ее глазищах: и правда, на кой черт этому синему чулку (мне, то есть) косметика?
— Денег у нас нету, — мягко пояснила воспитанная Анна Михайловна. — До зарплаты два дня…
Зря она это сказала, ох, зря! Фея тут же ухватилась за паутинку надежды:
— Ну… может быть… я послезавтра…
— Не может! — безжалостно добила страдалицу я. — А «Послезавтра» — это фильм такой америкосовский, про конец света.
Фея взгрустнула, вздохнула — и дематериализовалась.
ПалычВ юности я пытался быть стоиком. Но к зрелости скатился в цинизм. Сейчас, пожалуй, эволюционировал в эпикурейца. То есть созерцание поросшего бурьяном наследственного земельного участка площадью в один га (плюс-минус полтора лаптя) доставляет мне большее эстетическое наслаждение, нежели вид трудящейся в поте лица своего соседки баб Лиды. Баб Лида — человек-комбайн, биоробот предпоследнего поколения… а как бы иначе она, трудясь в одиночку на своем га, ухитрялась обеспечивать сельхозпродукцией троих детей, девятерых внуков и возрастающих в той же прогрессии правнуков. Все потомство баб Лиды городское. Для обеспечения духовной связи с родиной баб Лида накопила на «Жигуленок» каждому из трех сыновей и заказала у деревенского умельца самогонный аппарат. Дети и внуки охотно навещают старушку и не менее охотно припадают к живительным родникам малой родины. Чередуя свой досуг между полем и «поляной», они уравновешивают пользу и вред, сиречь сводят КПД своих сельхозманипуляций к нулю.
Я же человек высокой культуры быта, в переводе на нормальный язык — давно забил на все и не парюсь. А яблочки — они с веток и так падают. Люблю витамины под… под настроение, одним словом. А под хорошую книжку могу пару килограммов умять в один присест. Не случайно, наверное, супруга намекала мне, что я растительноядное… Правда, помалкивала, что еще и рогатое. Жаль только, отдых в стороне от цивилизации скоро сделает меня всеядным читателем. Сначала я прочел те полторы дюжины книг, которые привез с собой. Потом наведался в семейную сокровищницу знаний и среди паутины и, пардон, мышиного помета откопал пусть не великий клад, но и не малый — еще два десятка относительно сохранных, разве что грызунами попиднадкусанных, томов. Сейчас наступил период бескнижия.
Те четыре-пять томиков, которые привозит Любка («Больше не понесу, мне по статусу не полагается ничего тяжелее компьютерной мышки тягать!»), мою деликатного свойства проблему не решают. Когда был дочитан учебник по высшей математике, что знаменовало торжество деревенской скуки над ограниченным интеллектом потомственного гуманитария, я начал всерьез подумывать, а не стоит ли взяться за перо и…
Пера под рукой, к счастью для потомков, не оказалось, нашелся только огрызок химического карандаша, коим я прямо на форзаце учебника по высшей математике вандальски начертал: «Счастливый читатель похож на дикаря, который в привычных и порядком надоевших джунглях вдруг увидал чудо, ну, скажем, летающую машину. Вдумчивый читатель — человек цивилизации. Он лишен первозданного восторга перед неведомым творением человеческой мысли, но испытывает закономерную гордость за это детище цивилизации, ничуть не страдая, что имеет весьма смутное представление о том, «как это работает». Творческий человек — знаток, для которого нет уже пленительной загадки, и все же он счастлив; его счастье в другом — он умеет строить летающие машины, он способен окрылить свою мысль и мечту».
Оставался чистым еще один форзац, и я, потаращившись с четверть часа в окно, прилежно заскрипел: «Историки и писатели, обращающиеся к прошлому Отечества, делятся на две группы. Те, кто в первой, напоминают футбольных фанатов: «Спартак» опять продул и опять всухую, но он все равно круче всех, потому что я болею за «Спартак»! Начать спорить с фанатом — добровольно записаться во враги. Для представителей второй группы пространство истории — полигон для отработки фантазии и остроумия. «А вы знаете, что Иван Грозный страдал от Эдипова комплекса?» «А вы в курсе, что Петр I был гомосексуалистом, а Екатерина II — лесбиянкой? Да это же доказанный факт!»
А мамонтов истребили инопланетяне, прилетевшие на межгалактическое сафари, что же до динозавров…
Вы спросите: кто вызывает большее уважение у меня? Ни те, ни другие. Самовлюбленный враль-приятель ничем не лучше откровенного, патологического врага…»
Да, куда-то меня не туда занесло. И вдохновение иссякло до последней капли.
И форзац исписан…
Я снова с надеждой уставился в окно, машинально считая падающие с моего любимого синапа яблоки: раз… два… три…
М-дя… Задачка: у Паши было четыре яблока, а у Вити пол-литра. Вопрос: прогонит ли Витя Пашу, если в придачу к четырем яблокам Паша принесет полбатона «Докторской» и два огурца?
Я привык доверять только эмпирическим умозаключениям. Опыты и еще раз опыты — вот наш путь!
ЛюбкаОпаздываю с перерыва на трижды любимую работу. Высматриваю троллейбус, как Ассоль — алые паруса. Только вот жаль, что, в отличие от нее, быстро утрачиваю надежду, а вместе с ней и терпение. Видно, опять где-то что-то оборвалось. Вовремя уже не успеть… Надо было ехать на маршрутке. Но так как теперь все равно поздняк метаться, буду ждать троллейбус. Хотя бы из чистого, незамутненного размышлениями о последствиях упрямства, вот!
Уж полдень близится, троллейбуса все нет… А до конца обеденного перерыва — пять минут. Кушай, Люба, дулю с маком — вдохновенно и со смаком!
В сторонке хмуро покуривает средних лет майор с лицом армейского интеллигента рубежа XX–XXI веков: приклеенное на веки вечные выражение безнадежного равнодушия ко всему и вся. Вот и папенька мой что-то частенько стал повторять: ничто в этом мире не стоит и минуты беспокойства. Голова майора кажется непропорционально маленькой — не иначе как из-за фуражки с высоко задранной тульей. Эх, дядя, будь у тебя хотя бы еще одна извилина, кроме предусмотрительно вмонтированной в фуражку, допетрил бы, что эдакого фасона головные уборы в моде были у героев, косточек которых до сих пор не сосчитать по русским полям да овражкам… А с другой стороны — да куда ж ты денешься, хоть в лиловые штаны — да оденешься.
Злая ты, Любовь Пална! Странно, вроде бы не голодная, а все равно злая. Нет бы наслаждаться нежданно выдавшейся минутой досуга, лазурным небом, ласковым солнышком, свежим ветер… кхе-кхе-кхе.
