Елена Сазанович - Маринисты
– Слон, – пробормотал я. – Странно. Слон. Он ее так любил…
– Я знаю. Ему очень больно. Мне кажется, если бы он умел кричать, он сейчас бы кричал от боли.
– Я ее тоже очень любил, – я поморщился и стал внимательно рассматривать свои колени. – И очень люблю. Но не кричу.
– Вы – совсем другое, – и он распахнул дверь. – Жаль, что вы так ничего и не можете мне рассказать. Кстати, моя фамилия Голованов. Если что вспомните, – и он протянул мне визитную карточку. – Но в отделе меня зовут просто Голова, – и он приподнял свою шляпу. И я удивленно взметнул брови. У него действительно, была огромная голова, так не соответствовавшая низкой квадратной фигуре.
Я не знаю почему вспомнил этот разговор, случившийся четыре года назад в моей квартире. И тогда я верил в случайное происшествие. Да и как я мог не верить?
Был шторм. Был свидетель. Была Марина, задыхающаяся от воды. Как я мог не поверить? Но только теперь, спустя четыре года, мне вдруг показалось, что Голова ни на секунду не поверил в несчастный случай. Но факты перевесили его интуицию. Итак, Голова. Я все равно ничего не был в силах решить сам. Мой мозг набух от неясных мыслей. И мне нужна была помощь. Я стал лихорадочно рыться в бумагах. Прекрасно? Прекрасно, что я все-таки сохранил визитную карточку, несмотря на свое безответственное отношение ко всяким бумагам. Итак, Голова. Прошло целых четыре года. И я бы вовсе не удивился, если бы мне сказали, что он уже здесь не работает, что он уехал куда-то или умер, в конце концов! Напротив, возможно, я бы даже облегченно вздохнул, бессильно опустив руки и решив, что одному мне не в силах разобраться в этой загадочной истории. И каково было мое удивление, когда он, сам, собственной персоной поднял трубку. И пробубнил своим монотонным, скучающим голосом:
– Голованов у телефона.
– А я думал, что вы уже умерли, – не выдержал я и улыбнулся.
– И не собираюсь, – ответил он мне тем же тоном. – Скорее это произошло бы с вами.
– Вы меня узнали? – удивился я. Это было невероятно.
– У меня прекрасная память на голоса. Я могут забывать лица, забывать фамилии, но голос забыть – это выше моих возможностей. Я по этому поводу даже собирался писать диссертацию. Бывают похожие лица, фигуры, даже, черт побори, отпечатки пальцев. Но голос крайне индивидуален!
– Но нет ничего проще, как подделать голос, – усмехнулся я.
– Но я, надеюсь, что имею честь говорить именно с вами. Художник, у которого четыре года назад случайно погибла возлюбленная.
Слово «случайно» было уж как-то слишком выделено. Но, возможно, мне показалось.
– У вас запоминающая фамилия. Но я, увы…
– Тимофеев, – перебил я его. И не знаю почему, но добавил. – Друзья меня зовут просто Тимом.
– У вас ко мне дело?
– Поверьте, я звоню не для того, чтобы удостовериться, что вы еще живы.
Мы сидели с ним в грязной полутемной пивное и тянули из огромных кружек мутное теплое пиво. И Голова недовольно морщился после каждого выпитого глотка, внимательно бегая глазами по строчкам письма.
– Сволочи! Травят, чем могут, – бубнил он не отрывая взгляда от письма.
– А ты не пей, – я пожал плечами. Я пил любое пиво.
Наконец он оторвал взгляд от письма, аккуратно сложил его и положил в кожаный бумажник, наглухо застегнув замок. И стал еще более отчаянно ругать забегаловку и пиво.
– Чтоб они все подохли от этого пива! Это ты меня затащил в эту дыру! Я понимаю, для вас, бездельников, лучшего места и не придумать. Нахлебаются всякой гадости, а потом можно вдохновенно творить.
Я безропотно с ним соглашался. Мне нравился он. Этот маленький крепкий человек с большой головой и квадратным подбородком. Он не казался смешным. Напротив, в нем было много обаяния, много мужественности и много силы. И я ненароком замечал, что забегалавочные красавицы заглядываются именно на него. Несмотря на мой высокий рост, правильные черты лица.
Наконец, когда Голова успокоился, до конца прочитав свой высокопарный монолог о пиве, о вреде общепита и о крайнем неуюте пивных забегаловок, я спросил:
– Ну, и что ты, наконец, скажешь?
Он наконец сказал:
– Я сразу же не поверил в ее случайную смерть. Но факты перевесили мою глубокую интуицию.
– Почему ты не поверил? – и я пристально на него посмотрел.
– Слишком она была… Ну, как бы тебе сказать, Тим. Слишком таинственна. Этот замкнутый образ жизни, это непонятное прошлое…
– Эти загадочные черты лица, – с грустью продолжил я за него уже заплетающимся языком. – И далеко не красавица. И в то же время столько притягательной силы, от которой можно сойти с ума. Я не раз сходил с ней с ума, Голова.
– Это вы, художники можете говорить красиво, – он махнул рукой. И покачнулся на стуле.
– Мы, художники, можем вообще не говорить. А вот твой монолог о пиве, общепите и забегаловке мне понравился. Берет за душу.
– Спасибо, старик? – и он протянул мне руку. И я крепко ее пожал в ответ.
В общих чертах, мы потихоньку надирались. И нам уже казался довольно надуманным разговор об интуиции, о загадочном образе жизни Марины, о ее неслучайной смерти.
– И ее предупреждения в письме тоже, в конце концов, могут быть чистой случайностью, – заключил Голова. – Ты же сам говорил, она была слишком впечатлительна.
– Слишком, – кивнул с готовностью я. – Даже чересчур слишком. Я порой от этого уставал.
– Ну вот видишь? – обрадовался Голова. И тут же взгрустнул. – Это судьба, Тим. Давай выпьем за судьбу.
– За ее несчастную трагическую судьбу. – еле ворочающимся языком промычал я в ответ. И на моих глазах выступили пьяные слезы.
Мы дружно чокнулись кружками. Голова положил руку на мое плечо.
– Что ты имеешь на сегодняшний день, Тим?
– Прекрасную квартиру, красавицу жену и много-много гениальных картин.
– Вот видишь! – Голова поднял указательный палец вверх. – Это уже много. Тебе есть что терять, Тим.
– А что ты имеешь на сегодняшний день, Голова?
– Прекрасную квартиру, красавицу жену и интереснейшую работу с погонями, драками и приключениями.
– И тебе есть, что терять, Голова!
Мы были уже порядком пьяны. И плохо соображали. Несли пьяную чушь. И начисто забыли о письме, о Марине, о том, что нас сблизило в этот вечер. Мир нам уже казался ярким, сочным, заполненным романтики и бесконечного полета в бесконечность.
Мы плохо помнили, как к нам подсели две местные красавицы, которые сквозь туман нам показались неотразимы… Они обнимали нас крепко за шею, кокетливо стучали по нашим коленкам и шептали на ухо ласковые слова. Мы совсем ошалели от счастья и все стремительнее летели в бесконечную даль…
Очнулся я утром. И ничего не соображая разглядывал незнакомую квартиру. Голова разваливалась на части. Стены плыли перед глазами. Я попытался откашляться. Но лишь издал какой-то глухой звук.
– Ты, что ли, Тим? – услышал я хриплые голос, и все-таки нашел силы повернуть голову. И увидел своего собутыльника, распластавшегося на диване. Он, казалось, уже не дышал.
– Голова? Ты не умер случайно? Где мы?
– Насколько я понимаю – еще не на том свете. И если мне не изменяет память, то скорее всего у меня дома. Мой шкаф, мои обои, и вазочка уж очень похожа на мою, – стал перечислять Голова, но я вовремя перебил его старания.
– Как мы так умудрились надраться! От пива! – Говорил тебе – гадость и отрава. А ты не верил. Я не знаю, может быть для вас…
– И для нас, великих мастеров живописи это тоже отрава, Голова? – почему-то торжественно выдал я.
– Ты помнишь чем закончился вечер, Тим?
– Какие-то уродины. Их змеиное шипенье на ухо. И грубое шлепанье по коленкам.
Голова неожиданно вскочил. И схватился за голову. И поморщился от боли.
– Не по коленкам, Тим! А по карманам! Обычная история! Они нас облапошили! – и он тут же стал осматривать свой пиджак. Я последовал его примеру. Все оказалось на месте.
– Ты помешан на своих уголовных историях.
– Фу-у-у! А я подумал, вляпались, – и он вновь с ловкостью открыл бумажник. И уже нахмурился.
– Что-то не так?
Он стал быстро пересматривать карманы одежды, высыпал содержимое бумажника на пол. Полетели деньги. Только деньги.
– Тим, вспомни, Тим, куда я дел письмо!
Я похолодел.
– В бумажник. И застегнул на замок.
– Тим! Я ничего не понимаю! Его нет. Посмотри ты. Тим. Может быть, тебе повезет больше.
Мне больше не повезло. Письма на месте не оказалось. Нас не обчистили ни на копейку. Но факт оставался фактом. Письма и след простыл.
Мы сидели в одних трусах на полу, отчаянно схватившись за свои больные головы.
– Этого не может быть, – прошептал я. – Это просто случайность.
– Не слишком ли много случайностей?
Я с ним легко согласился. Слишком много, чтобы оставаться случайностями. И единственным верным решением на данный миг был холодный душ, чтобы что-то наконец начать соображать.
