Евгений Богданов - Високосный год: Повести
— А где он, этот Санта-Крус? И надолго ли надо ехать?
Степан Артемьевич объяснил.
— Так — Новинцев глянул на Лисицына теперь вприщур, с недоверчиво-сдержанной улыбочкой. — Далековато. А что там, интересно?
— Востряков хвалит.
— Он всегда хвалит. Ему бы только сбыть горящую путевку.
— Эта, наверное, не горящая.
— Возможно. А с райкомом ты советовался? А со своим сельхозуправлением?
— Еще нет. Я прежде к тебе пришел. — Лисицын придвинулся поближе, оперся о стол локтями, чуть наклонив лобастую голову, и посмотрел в упор на Новинцева. Черный свитерок-водолазка и серый пиджак плотно сидели на его широких плечах. — Как думает комиссар? — он смахнул со лба прядку жестких русых волос.
Новинцев в сравнении с ним несколько проигрывал во внешности: невысокий, лысоватый, с самым обычным лицом и серыми глазами, он, пожалуй, не походил на руководящего товарища даже местного, сельского масштаба. Ни фигуры, ни осанки. И выражение лица его было этаким простецким, располагающим к откровенности,
В совхоз «Борок» Новинцева назначили год назад, после окончания партийной школы. А до этого он работал инструктором райкома. Лисицын после института около года заведовал механическими мастерскими, а уж потом стал директором.
— Отдохнуть тебе, конечно, надо, — размышлял вслух Новинцев. — Только вот время… В сентябре разгар картофельной страды, канун зимовки скота…
— Я так и знал, — огорченно отозвался Лисицын и стал закуривать. — Вы тут без меня не в состоянии управиться? На мне свет клином сошелся?
— Ну ладно, ладно, — сказал парторг. — Обеспечь задел и поезжай. Как я могу возражать? Ты сам себе хозяин. К тому же ты давно не был в отпуске. А каждому человеку, даже директору совхоза, положено отдыхать
— Очень остроумно! — рассмеялся Лисицын. — Именно: даже директору… Развивай, Иван Васильевич, в себе этот бесценный дар!
Оставалось переговорить с супругой. Когда во время ужина Степан Артемьевич сообщил Лизе о возможной поездке, она переспросила:
— Куда ехать? Я не очень поняла.
— Санта-Крус на Канарских островах в Атлантическом океане.
— Вон куда! А пляж там есть?
— Должен быть.
— И фрукты, конечно?
— Разумеется. Между прочим, там растут драконовы деревья. Долгожители редкого вида. Экзотика!
— Надо бы съездить. А то никаких светских развлечений. Одни серенькие будни.
Степан Артемьевич помолчал, думая о том, как он обеспечит «задел», то есть успеет управиться до отъезда с главными хозяйственными заботами.
— Время еще есть, — подытожил он вслух.
Лиза, пожав плечами, поставила перед мужем стакан в мельхиоровом подстаканнике и налила чаю. Она не сразу села за стол, видимо, предстоящая поездка ее взволновала. Степан Артемьевич принялся за чай. Он был жидковат и припахивал поздним осенним сенцом. Но бог с ним, с чаем. Лисицын в эти минуты подумал о жене:
«В самом деле, свозить бы ее за границу. Посмотрит, как люди живут, настроение поднимется. Мало я о ней забочусь… Дел невпроворот, жене ноль внимания. Так не годится. Хотя бы ради нее следует съездить».
Когда он приехал в областной центр за направлением на работу, у него оставалось несколько свободных дней, и он решил заглянуть в областную библиотеку, ознакомиться с новинками сельскохозяйственной литературы. Библиограф — молоденькая внимательная и предупредительная, принесла из фондов нужные ему издания, и он, сев за стол в читальном зале, принялся за дело. Но статьи показались ему неинтересными, особых открытий для себя он в отраслевых журналах не нашел, заскучал и стал посматривать по сторонам. Ему все хотелось видеть девушку-библиографа, — она время от времени бесшумно и плавно проходила мимо столов.
Ему удалось познакомиться с ней на другой день, когда он опять зашел «почитать что-нибудь». Когда она, окончив работу, собралась домой, Степан Артемьевич попросил разрешения проводить ее. Девушка, поглядев на него внимательнее и подумав, согласилась.
Ее звали Лизой. Она понравилась Степану Артемьевичу, и он, кажется, тоже произвел на нее благоприятное впечатление. Более того, Степан Артемьевич отчаянна влюбился, чего с ним еще не бывало, — сразу вот так, с головой в омуток… Лиза изящная, стройная. Она носила в те дни платье вишневого цвета, перехваченное в талии мягким пластиковым пояском. Из стоячего воротника видна была шея, которую, за недостатком других эпитетов называют точеной. Голова небольшая, гордо посаженная, с модной прической.
Один восточный мудрец сказал: «Сначала глаз видит, потом сердце одобряет, когда сердце одобрит, природа к ней начинает склоняться и тогда уже требует свидания с ней». Так случилось и с Лисицыным. Ему хотелось видеть Лизу все чаще, и, оставшись в городе еще на несколько дней, он встречался с ней вечерами. Перед отъездом он пригласил ее на концерт гастролирующего здесь ансамбля «Эра». Судя по всему, концерт Лизе не очень понравился: музыканты, не заботясь о гармонии, вовсю дули в свои саксы и трубы. Когда музыкальные пассажи достигали взрывной силы, Лиза прикрывала руками уши, поглядывая на Лисицына с растерянной улыбкой. Он восторженно и чуть озорно заметил:
— Во дают ребята! На всю железку…
И рассмеялся от души.
Как бы там ни было, знакомство с Лизой все же было закреплено и продолжено. После концерта они шли по набережной Северной Двины. Последняя строительная мода одела ее в бетон и гранит. Вдоль набережной высажены молодые деревца, кустарники, по которым уже не раз прошлись садземтрестовские ножницы, придавшие растительности унылый парковый стандарт. Солнце стояло в малооблачном небе над Заречьем — большое, цвета красной малины. По реке проходили солидные, важные морские лесовозы, шумели волны, у пирса покачивались небольшие речные буксиры. Все было наполнено движением. Неподвижным казалось только солнце, но и оно постепенно опускалось, будто кто его тянул в дымчато-синий разлив заречных лесов.
Лиза в ответ на его вопрос, понравился ли ей концерт, ответила:
— По крайней мере, такого я еще не слыхала. Нечто грандиозное… — она улыбнулась Степану Артемьевичу. — Куда до них Моцарту или Шопену! Даже органная музыка блекнет перед этими могучими электроревами…
— Вы предпочитаете классику? — поинтересовался он.
— Люблю просто хорошую музыку. Всякую. Только хорошую. А эта раздражает, бьет по нервам, оглупляет слушателя… Может быть, я не понимаю ее…
— Я тоже. Не дорос, — согласился он. — Наверное, для знатоков она не так уж плоха.
— Ну, бог с ней, с музыкой. Расскажите о себе, — попросила она.
Степан Артемьевич стал рассказывать про родную деревеньку Дешевиха, что в Вологодской области на речке Уфтюге, про то, какие там бывают летние вечера — прозрачные, прохладные. Рассказал, как учился в школе, а потом в институте в Пушкине под Ленинградом.
Проводив ее до дома, Степан Артемьевич с неохотой стал прощаться. Она, заметив это, взяла его за руку:
— Зайдемте к нам. Я познакомлю вас с мамой. И выпьем чаю.
Анна Павловна, мать Лизы, приняла Степана Артемьевича дружелюбно. Невысокая, худощавая и такая белокурая, что в волосах почти не заметной была седина, с умными, чуточку настороженными голубыми глазами, Анна Павловна была похожа скорее на скромную конторскую служащую, чем на педагога. Она напоила их чаем со смородиновым вареньем, оделась и ушла к подруге. Лиза и Лисицын остаток вечера провели в разговорах.
Последующие дни Степана Артемьевича были полны удивления и восторга. Лисицын удивлялся, что так неожиданно, словно утреннее солнце в ненастную погоду, пришло к нему это большое и сильное чувство — любовь, и осветило его, и согрело теплом, от которого на душе радостно и чуть-чуть тревожно. У него теперь есть необыкновенно красивая и умная девушка. И глядит она на него с доброй и таинственной улыбкой, обещающей нечто такое, от чего кружится голова и готов скакать и прыгать подобно мальчишке, увидевшему впервые в этом огромном и прекрасном мире цветок в росе и шмеля на нем, или невиданной формы облако в голубом и легком летнем небе.
О настоящей любви не говорят — она пуглива. Одного неосторожного слова достаточно, чтобы вызвать сомнение или недоверие… И Степан Артемьевич молчал. Все в Лизе прекрасно — в этом он был совершенно уверен. Позже он приметит в ее характере опасные подводные рифы и научится обходить их с искусством двинского лоцмана; он откроет в предмете своего обожания новые черточки, новые достоинства. А пока все обстояло именно так, как при первых встречах.
А что Лиза? Нравился ли он ей? Ничего определенного Лисицын сказать не мог. Отношение Лизы к нему было ровным и спокойным.
Нет, положительно женщины — непонятные натуры! Они умеют так тонко и ловко скрывать свои истинные чувства и водить мужчину за нос, пока не доведут его до состояния полной неуверенности в себе.
