Егор Радов - Рассказы
И неужели кто-нибудь думает, что наш брак — не самый лучший и что существует более скромная, более приятная и более удобная жена, чем моя?
1980ХИМИЯ И ЖИЗНЬ
Невесело и занудно проводить зимние вечера в стране объективной реальности, сидя в омертвелой кухне поздним временем трудового дня, когда граждане спят, словно заткнувшиеся фонари в задушевных поселках Сибири. Свет горит гнусно-желто, огонь страстей кипит в молодом яростном теле, которое словно просится на вертел, или под танк, — но все мертво в этом мире для порочных бездельников, которые принуждены геморроидально располагаться на табуретках, раскачиваясь взад-вперед в ожидании перспектив.
Двое из них, выкуривая четвертую сигарету за последнее время, прихлебывали рыжий чай и смотрели друг другу в глаза, забавляясь увиденным. За окном чернота зияла красным сигналом. Но нет — это был не флэт, то была всего лишь кухня с бабушками в задних отсеках квартиры, развлечений не предвиделось в эту ночь, и можно было только во снах и грезах черпать реальность дырявым ковшом — жизнь погибала в лишних людях, воскресая на стройках, заводах, взводах и райкомах.
— Я хочу веществ внутрь, — сказал один из молодых людей, качнувшись на табуретке. Он был насмешлив и оптимистичен, прокуренные глаза лукаво глядели в чай. — Поищи чего-нибудь такого.
Второй друг молча встал, мучительно осмотрел свое белое тело внутри рубашки, с удовольствием отметив взрослое оволосение груди и осоловело направился к шкафу.
— Я хочу на вечеринку, — сказал он.
— А, — ответил ему друг, безнадежно уставившись на телефон, — никаких вечеринок нет. Давай лучше проведем викторину: "влияние химических веществ на организм человека".
— Это интересная викторина, — ответил другой. — Но я бы с большим удовольствием провел бы сейчас исследование на тему: "влияние опиатов на организм человека" или же "влияние галлюциногенов на организм человека".
— Это банально. Гораздо лучше изучать вещества, еще не исследованные в достаточной мере. Наука нам спасибо скажет.
— Я не знаю, что она нам скажет, но это опасно.
— Опасности щекочут нервы. Вперед!
Они оба подошли к шкафу и открыли его, вытащив ящичек с семейными лекарствами. Отдельные старые таблетки пожелтело валялись на дне, переживая свою золотую осень.
— Итак, посмотрим, — сказал один из них, предвкушая разнообразные эффекты. — Что здесь есть… Посмотрим по порядку… Верошпирон… Что это такое?
— Я не знаю. — сказал ему друг. — Это то ли мочепускательное, то ли от давления.
— Не подходит… Панангин?
— Не знаю.
— Папаверин?
— Это опиат, но не имеющий наркотического эффекта. По-моему, он расширяет сосуды.
— Отлично! — сказал первый друг. — Для начала примем его. Начнем с пяти.
Он вынул десять таблеток, и друзья немедленно их съели, перемалывая зубами жесткий субстрат лекарства. На вкус оно было не очень мерзким.
— Запьем, — сказал один из них, и они начали быстро пить чай, ликвидируя остатки папаверина из своих зубов.
— Ну вот и все.
Пять минут они молчали, глядя прямо перед собой. Тело почти не реагировало, химия, по всей видимости, оказалась слабее. Наконец один из друзей сожалеюще развел руками сокрушенно промолвил:
— Не пойдет! Еще по пять!
Папаверин был немедленно доеден, и пустая пачка обиженно смотрела на людей, стремящихся жить.
— Ага! — зарычал один друг, подпрыгнув вдруг к потолку, оскалив свой рот наподобие пасти.
— Ага! — попытался повторить его жест другой, но поскользнулся, упал на паркет и вдруг начал быстро чесаться по всей протяженности своего тела семенящими движениями пальцев.
— Да-да, — согласился первый друг, онанируя ногтями шею и грудь. — Особенно вот здесь.
— А тепло внутри…
— Ой! — вдруг вскричал друг. — Затылок…
— Верно.
Все еще почесываясь, они подошли к ящику с лекарствами и снова склонились над ним, словно надеясь на лучшее в этом худшем из миров, потом стали извлекать новые блестящие этикетки с именами лекарств — но мозги уже не могли рассуждать трезво, в тела друзей прочно и основательно вселялся болезненный задор, и они со смехом обсуждали дальнейшие варианты.
— Я предлагаю, — торжественно сказал один, — что теперь я употреблю одно неизвестное лекарство, а ты — другое…
— Хорошо.
— Вот эти две упаковки… Это у нас… А, какая разница. И это. Сперва по три.
— Очень хорошо, — пробормотал другой, нервно почесывая срамные места.
Они съели таблетки, допив остатки чая, и, успокоенные, свалились задницами на табуреты, пытаясь настроиться на лирический лад.
— Вот мы откроем новый наркотик… — говорил один друг, упершись руками в колени. — Поедем на Запад, запатентуем… Станем миллионерами… Поедем на Гавайи… Ой!
— Что такое? — быстро спросил друг. Один из друзей мучительно свалился под стол, напряженно схватившись за живот. Он бешено смеялся, постанывая.
— В чем дело?
— По-моему, вот это… Именно это и есть мочепускательное…
— Да? — испуганно проговорил другой.
Первый друг пулей вылетел из кухни в туалет, потом обратно, потом обратно и так далее, пока приступ не кончился. В то время как он все это делал, второго тошнило с балкона 12-го этажа прямо на сверкающий ночной город. Скорее всего он съел рвотное.
— Чего же делать? — кричал первый по дороге к облегчающему источнику.
— Не знаю…
Через полчаса все было кончено. Они сидели друг перед другом, смеялись покрасневшими лицами, попивая чай.
— Все это не правильно, — наконец сказал один. — Необходимо съесть чего-нибудь психотропного. Я знаю: это квадратные упаковки с оранжевой чертой.
Они доползли до ящика, корчась в животных болях. Один из них вынул две пачки с таблетками.
— Вот… Тазепам… Замечательно успокаивает нервы… То, что нам нужно… Пипольфен… Усиливает эффект… Это проверенные, замечательные колеса. По пять каждого…
— Давай.
Дрожащие пальцы неторопливо отсчитывали таблетки — белые и синие. Зубы болели от твердых предметов, как у детей после шоколадок. И все-таки организм принял новую дозу, которая последовала в желудок, готовясь атаковать кровь и мозг.
— Вот так, — многозначительно сказал один из друзей, когда они расслабленно уселись на табуреты, готовые к новым ударам тяжелой судьбы.
— Неужели и сейчас нам не повезет? — сказал второй, добрым взглядом рассматривая трещину в потолке. — Как мне хорошо…
— Ага… — умиротворенно порадовался первый друг, облокотив голову об стенку.
— Аааа, — забился первый друг в блаженных сетях кайфа. — Мы летим вверх и вперед…
— Вверх и вперед… — повторял за ним его друг.
— И вдруг — бамц!
Он упал на пол. Что такое, что такое, что происходит, где Марья Ивановна, где Кочубей… Его друг удалялся от него вдаль тысячами смыслов и видений, вечность в виде большой белой крысы уселась у него на носу. По паркету забегали мраморные слоники, в голове методично пульсировала кровь. Его друг начал чернеть.
— Что ты делаешь? — с пола спросил его первый друг. Другой же чернел и покрывался щупальцами. Потом он поднял рукав своей руки — она вся почернела и стала сухой, словно щепка. Он схватился за нее другой рукой — и она отвалилась на пол, легко переломившись с треском.
— Конец руке, — сказал он. — Теперь я точно не пойду в армию.
— А как же рука?
— Вырастет новая.
Полчаса прошло вне времени, когда они наконец открыли глаза и посмотрели друг на друга — все было нормально, зрачки точно желтки растеклись по всей поверхности глазных яблок, они выпирали из-под век, подрагивая на ресницах: бледность сияла на лицах, но душе было смешно.
— Так где же твоя рука? А? — спросил друг своего друга. — Так это был глюк?
Они рассмеялись, в такт вибрируя дрожащими пальцами.
— Да, — серьезно ответил другой друг. — Это был глюк.
— А вообще вот эти последние средства…
— Ничего. Я пойду спать.
— До свиданья.
Первый друг проводил второго до двери, чтоб он отправился на свой этаж ночевать и продолжать жить в грезах, пока нам осталось хотя бы это. Он закрыл дверь и чмокнул ключом, поворачивая его в замке. Петухи еще не пели, но было уже рано, духовно пустой дом тревожно готовился к новому трудовому дню.
Друг отошел от двери, путаясь мыслями и чувствами. Дрожь пробила его насквозь — он не смог бы спать, чтобы отдохнуть от экспериментов над собственной жизнью.
— Я приму снотворное! — решил он, выискивая радедорм среди россыпей химической помощи человеку в минуты плохого настроения.
— Все это несерьезно! — громко усмехнулся он, заглатывая пачку внутрь себя. — Завтра я высплюсь хотя бы нормально… Химия все-таки не страшна человеку как носителю духовной силы…
