Айла Дьюар - Непричесанные разговоры
– Значит, вы из студии «Небо без звезд»?
– Да, работаю у Стэнли. Вы знакомы?
– Киваем друг другу. Я живу неподалеку от вашего офиса, за углом.
– Правда? – обрадовалась Эллен. – На Джайлс-стрит?
Ну и совпадение!
– С двумя сыновьями, – добавила Кора. – Заглядывайте как-нибудь на чашечку кофе.
– Загляну, – пообещала Эллен. И тут же, спеша сменить тему, поскольку разговоров о работе не выносила, ляпнула: – У Джека Конроя на заднице мозоль.
– Знаю, – прищурилась Кора.
«Ну-ну», – сказали они хором и ухмыльнулись друг другу. Эллен работает в двух шагах от Кориного дома. О заднице Джека Конроя обе знают не понаслышке. Неплохой фундамент для отношений. Есть кое-что общее. А что, можем и подружиться.
Только на этой вечеринке Эллен поняла, что секс с Джеком Конроем – нечто иное, чем изощренное, хоть и довольно грубое удовольствие. А все из-за полного ненависти взгляда, который бросила на нее жена Джека по прозвищу Черные Ногти (вообще-то ее зовут Морин, но ногти она и вправду красит в черный цвет). Она знает, подумала Эллен. И вспыхнула от стыда.
Как-то раз Эллен принесла работу к Джеку домой. Она стояла в его студии, завороженная окружающим богемным хаосом. На полу и на диване – мешанина из одежды, кассет и дисков. Казалось, будто с дома сняли крышу и всыпали внутрь целый ворох старых газет, журналов и книг. Они валялись везде. Полки прогибались под тяжестью справочников, стаканов с карандашами, комнатных цветов с глянцевитыми листьями. Чертежный стол не виден под грудами бумаг: письма, сценарии, пометки, записки от Джека, адресованные Джеку – напоминания ради. По краю стола выстроились в ряд банки с цветными чернилами и мутной водой, керамические палитры, пол – весь в катышках от ластика. Джек рисовал комиксы карандашом, потом раскрашивал чернилами, а затем что есть силы тер резинкой готовый рисунок, стирая следы карандашного наброска. И наконец рукавом грязного, заношенного свитера смахивал на пол ошметки от ластика. И так год за годом, а пылесосу Морин Черные Ногти доступ в эту комнату был запрещен. Творения Джека были безукоризненны, зато студия наводила на мысли об атомном взрыве.
– Приходи, поболтаем, – пригласил он в тот день Эллен по телефону.
Но то, что последовало, болтовней не назовешь. Постель Джека Конроя пахла мускусом. Постель Джека Конроя пахла женой Джека Конроя. Быть может, именно это и оттолкнуло Эллен. Или шелковое белье этой самой жены на стуле у кровати. Или то, как Джек дышал ей в лицо, его грубые повадки самца. От него исходила уверенность, он явно привык добиваться своего. Когда Джек заломил ей руки за голову, притиснул их к подушке, Эллен перепугалась и начала вырываться. «Пусти! Пусти же!» – брыкалась она.
А может, ей стало противно, когда она пробежалась пальцами вниз по его спине и на заднице нащупала мозоль, маленькую и твердую?
– Хорошо тебе было? – как последняя идиотка спросила потом Эллен.
– Вот уж не думал, что такие вопросы действительно задают, – отозвался Джек. – Ты ведь не хочешь знать ответ?
– Хочу, – возразила Эллен.
– Правду желаешь услышать или вранье? Сидя на краешке кровати, он шарил рукой вокруг, пытаясь нащупать трусы, которые в горячке зашвырнул неведомо куда. А со спины голый Джек Конрой смотрится получше, решила Эллен. Уж больно он шерстью оброс. Джека явно не мама родила, думала Эллен, его связала бабушка зимним, студеным днем.
– Вранье сойдет.
– То-то же, – сказал Джек. – Считай, ответ ты получила. Я, кстати, тоже правду не жалую. Заметь, это лучший способ узнать, как обстоят дела. Когда все хорошо, можно смело смотреть правде в лицо. А когда дела плохи, малость утешительного вранья лишней не будет.
– Ну так и выкладывай! – потребовала Эллен.
– Ах, земля ушла из-под ног, – вяло произнес Джек.
Крошечная Кора, выслушав рассказ, загоготала так, что перекрыла светскую болтовню.
– Ну и задница этот Джек! С мозолью на левой ягодице! Вот что бывает с теми, кто целыми днями сидит не разгибаясь и рисует дурацкие комиксы! Он день и ночь корпит, ей-богу! А фигня-то с ноготок! – Кора показала пальцами размер. – Это я про мозоль, ха-ха!
Ногти у нее были потрясающие. Эллен смотрела на них с завистью. У нее самой ногти были обкусаны – позорище! А виной всему характер. Эллен переживала из-за всякой ерунды. Когда же переживать было не о чем, она переживала по поводу своей привычки переживать. Не менее вредной, чем курение.
Кора улыбнулась:
– Я Кора О'Брайен. А что у тебя тут?
Эллен подняла бокал:
– Белое вино.
– Белое вино? Мещанское пойло! – Только теперь Кора заметила, что под темными очками ее собеседница прячет заплаканные глаза. Кора выхватила у Эллен бокал и, не успела та опомниться, вылила вино в чью-то лежавшую рядом сумочку. – Выпей-ка ты водки.
– Нет-нет! – замахала руками Эллен. – Только не водку! Я не выношу ничего крепкого. Мне от водки плохо.
– Чушь. – Кора и слушать не хотела. – Надо учиться пить. Пороками нужно владеть в совершенстве. Видишь ли, хорошие дела следует делать хорошо. А дурные – блистательно и стильно, с чувством и расстановкой.
Кора щедро плеснула из бутылки себе и Эллен.
Эллен уставилась на свой бокал.
– Я столько не выпью. Я опьянею. Голова разболится. Я почувствую себя жалкой. Ненавижу терять над собой контроль.
– Ага! Вот оно что! – воскликнула Кора. – Значит, ты не опьянеть боишься. Ты до смерти боишься протрезветь. За минуты, когда теряешь контроль над собой, – провозгласила она, поднимая бокал. – Нет ничего приятней.
Эллен выпила и тут же возразила: – За контроль над собой! Но в глубине души она знала, что это далеко не самое приятное на свете.
Глава вторая
Жанин, мать Эллен, вечно беспокоилась за дочь. Эллен пошла в отца: замкнутая, скрытная. Не знаешь, что творится у нее в голове.
– Дуглас был такой же, – вспоминала Жанин. – Себе на уме. Просишь его, бывало, за телефон заплатить или газон постричь, он кивает, соглашается, а сам смотрит в небо и думает бог знает о чем. И слова из него не вытянешь.
Сама Жанин отличалась прямотой. Ей нравилось считать, что она женщина простая и живет простой жизнью. В понедельник – стирка. Во вторник – глажка. В среду – уборка: привести в порядок спальни, вымыть ванну, отполировать сервант. По четвергам она пекла пироги, а по пятницам доделывала то, что не успела за неделю. Жанин любила порядок. Он помогал ей жить. Порядок нужен в каждом деле. Гладишь вначале чуть теплым утюгом, потом – горячим. Прежде всего одежду, за ней – полотенца, простыни и так далее. Гладить Жанин любила: скользит туда-сюда утюг, мирно поскрипывает доска. Если сегодня вторник – значит, пора гладить. Если я глажу – значит, сегодня вторник. Если в жизни порядок, ты всегда знаешь, что к чему.
Жанин задумалась об Эллен и ее отце. Ну что за люди! Растяпы, неряхи, в голове одна чепуха. И не поймешь их никогда. Сидят себе молча, уставившись в стену или в окно, так и хочется взять за шкирку да вернуть на землю – напомнить, что она, Жанин, тоже есть на свете, и это она кормит их, гладит им белье. А может, лучше и вовсе не знать, о чем они там думают. Иначе и свихнуться недолго.
Всякий раз, возвращаясь в зеленый, сонный пригород Эдинбурга, где она выросла, Эллен диву давалась, как эти тихие, скучные улицы могли казаться ей рассадником порока, интриг и индейским святилищем.
В детстве Эллен была уверена, что миссис Пауло, жившая через три дома от них, – кинозвезда. А если даже не кинозвезда, то все равно у нее шикарные знакомства и жизнь как в кино. И все потому, что однажды Эллен увидела, как миссис Пауло у окна разговаривает по телефону. Длинный провод доставал до самого окна, а главное, телефон был белый. Только у кинозвезд бывают белые телефоны. Зоркие детские глаза долго потом следили, не поднимется ли на крыльцо Одри Хепберн или Рок Хадсон. Однажды кто-нибудь из них обязательно зайдет. Только сперва, конечно, позвонит – по белому телефону.
Еще Эллен знала, что мистер Мартин, живший через четыре дома наискосок, – шпион, а его соседка миссис Робб – ведьма. Но самое главное было то, что в конце улицы, на поле для гольфа, обитает племя индейцев сиу – в этом Эллен не сомневалась и секунды. Ибо все лето она по ночам скакала по Великим Равнинам, что раскинулись на запущенном городском поле для гольфа – а за ней следовал ее народ сиу. Никто об этом не подозревал, и лишь Коре довелось узнать – в свое время, когда стала самой близкой подругой Эллен.
– Бог ты мой, Эллен! – изумилась Кора, услыхав об этом. – Ты, должно быть, дурочка с самого рождения. А ко мне дурь с годами привязалась. Впрочем, я и сама искала приключений на свою задницу, не ленивей тебя была по этой части. Замужество, мужики, жизнь, дети… и все такое прочее.
– Ты же никогда не была замужем.
– Ладно. Мужики. Жизнь. Дети. И без замужества дури хватает. Не обязательно все доводить до конца. – Кора не любила, когда ей указывали на ошибки.
![Лариса Бортникова - Байки нашего квартала [Про Турцию и турков]](/uploads/posts/books/123591/123591.jpg)
