Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2009)
Милей мне нынешних обманок.
Парад всеобщей безысходности
Мне горше старческою горсткой
Уцепленной — без срока годности —
Жратвы диковинной заморской.
Куда пропала я? А вы-то где,
Оксанки, Василинки, Таньки?
Куда девались к вящей выгоде?
В путанки подались иль в няньки?
Где ваше упованье дошлое
Насчет разживинки? Оно,
Как мое прошлое,
В пыль снесено.
О, счастье полууголовное,
Ты стертому подобно файлу —
С артелью женской рыболовною,
С полупудовою кефалью
И с опустелыми руками,
Исколотыми плавниками.
Оставим разговоры нба вечер.
И я примкну к беседе пылкой.
Я выгодно вложила ваучер,
Я тоже разживусь бутылкой.
Мы не изменим соприродности,
Не поместим, как наши внуки,
С использованным сроком годности
Историю во лженауки.
Ни жилки нам на этом прииске…
Да что сквозь слез вблизи увидишь!
Куда пропал, вокзал мой Киевский,
Надежды затонувший Китеж?
Повесть о Рабле, или Лесопильщик
Березин Владимир Сергеевич родился в 1966 году. Закончил Московский университет. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Хронология прежде всего, а также разговор о непонятных иностранных словах, которые означают всё и одновременно — ничего. История о том, каким обременением может обернуться помощь дальним родственникам
и неблизким знакомым.
И всё это подтверждает правоту одного философа у Авла Гелия, утверждавшего, что нам надлежит говорить языком общепринятым и, по выражению Октавиана Августа, избегать непонятных слов так же старательно, как кораблеводитель — подводных скал.
Франсуа Рабле, “Гаргантюа
и Пантагрюэль”. Книга II
Франсуа Рабле родился не то в 1493, не то в 1494 году, а с 1532 по 1564 год были изданы пять книг его романа “Гаргантюа и Пантагрюэль”, из которых пятая, по слухам, принадлежит не ему.
Его современниками были Леонардо да Винчи, Эразм Роттердамский, Альбрехт Дюрер, Томас Мор, Мигель Сервет и Микеланджело Буонарроти, точные даты рождения и смерти которых всякий любопытствующий может посмотреть в энциклопедии, а на худой конец — просто спросить у кого-нибудь.
Умер Рабле в 1553 году. Немного погодя, в 1844-м, родился Жак Анатоль Тибо, более известный как писатель Анатоль Франс. В 1909 году он посетил Буэнос-Айрес и прочитал там несколько лекций о Рабле. Франс читал лекции в католической стране и оттого — не вполне успешно. Потом он умер, в 1924-м.
Однако в это время уже жил Михаил Михайлович Бахтин, родившийся в 1895 году. Михаил Михайлович был человеком нелегкой судьбы, а в 1940-м написал книгу о Рабле и раннем Возрождении, которая была издана в 1965-м. Умер Михаил Михайлович в 1975 году, когда уже никто и не верил, что он ещё жив. Писатель Тынянов умер много раньше, в 1943 году, “своей смертью” — если смерть бывает чьей-то собственностью. Он умер от тяжелой и продолжительной болезни, успев, правда, написать много хороших книг и взяв эпиграфом к своему роману “Смерть Вазир-Мухтара” строку из арабского поэта иль-Мутанаббия (915 — 965) — “Шаруль бело
из кана ла садык”, что в переводе означает: “Великое несчастье, когда нет истинного друга”. Впрочем, эту фразу задолго до Тынянова привел Грибоедов в частном письме к Булгарину, и фраза эта не точна.
Хотя это к делу не относится. Я родился... Но, впрочем, не важно, когда я родился.
Для меня важен лишь другой случившийся факт. Итак, после них всех родился я.
Рабле жил во Франции вполне живой литературой, несмотря на многочисленные адаптации для школьников. На площадь Рабле выходит небольшая глухая стенка, которая осталась от его дома. Ну а церковь, где он был в молодости кюре (и заодно местным врачом), слегка переделана снаружи в семнадцатом веке, а внутри выглядит по-прежнему. Он не растаскан на цитаты, и в этом смысле популярность Швейка (кстати, скорее в России, чем в иных странах) гораздо больше.
Рабле на портрете неизвестного гравёра выглядывает из сортирного сиденья, поставленного вертикально и увенчанного, правда, лавровым бантиком. На голове великого гуманиста бесформенная нахлобучка, а более бросается в глаза уставной церковный подворотничок. Общий же вид ученого и писателя совершенно невзрачен — это медонский священник с наморщенным лбом, а не пантагрюэлист. В Большой советской энциклопедии он погружён между Рабоче-крестьянской инспекцией (Рабкрин) и Карлом Раблем, австрийским эмбриологом. Про то, что он основал великое учение пантагрюэлизма, там ничего не написано.
А это и есть самое главное.
В ту пору нашей необразованности мы понимали под пантагрюэлизмом странствие-карнавал (слово “карнавальность” билось в уши — Бахтина никто не читал, но “карнавальность” часто вставляли в речь вместе с причудливой “полифонией Достоевского”). В общем, мы понимали под этой карнавальностью путешествие куда-нибудь в пьяном виде. То есть так-то мы приличные люди, а сейчас вот напьёмся, сядем в поезд и отпустим этого лысого с карнавала.
Мы шли с Ваней Синдерюшкиным по мартовской улице, когда снег чёрен и твёрд, спасается от дворников на газонах и у мусорных контейнеров. Товарищ мой был человек примечательный, не сказать, что толст, да и вовсе не тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод. Вообще, внешностью и манерами Ваня мне постоянно напоминал, что оба мы — в меру упитанные мужчины в полном расцвете жизненных сил, но он-то как-то будет поумнее и поначитаннее. Напоминал он мне постоянно и о том, что видали мы разные виды и пожили вдосталь при прошлой власти.
Хоть мы были одноклассниками, а сейчас стали напарниками в сложном деле починки лесоуничтожительного оборудования, он был как-то повыше меня. Хотя именно я был главным, я бы сказал — старшим лесопильщиком. Это я при той самой прежней власти работал на Севере, в краю, населённом комарами и осбужденными гражданами. Там я познал звук честного распила, а вовсе не тот звук, что слышал в новостях и рассказах очевидцев ныне. Но время наше давно остановилось, и теперь мы говорили о дауншифтерах.
— По сути, — сказал Иван, — Пантагрюэль настоящий дауншифтер: бросил всё и свалил на Гоа, к оракулу Божественной Бутылки.
— Гоа — какое-то удивительно гадкое название. Русскому человеку тяжело без гадливости произнести. Впрочем, слово “дауншифтер” — тоже гадкое. Всё, что начинается на “даун”, внушает подозрение.
— Тебе всё не нравится. Слово неважнец, но хуже другое — в нём множество значений, как в слове “гей” из анекдота про встречу одноклассников.
Мы пересекли Каретный и стали спускаться к Цветному бульвару по кривоватой улице, мимо замершей из-за безденежья стройки.
Синдерюшкин продолжил:
— Дауншифтером называет себя и всякий человек, которого вычистили со службы. Живёт он себе в коробке от холодильника…
— Это в Гоа можно жить в коробке, а у нас зимой недолго проживёшь. У нас на улице такой холодильник, что только держись. Да и дауншифтер — это совсем не уволенный неудачник, а…
— Ты знаешь, вот один знаменитый балетный человек сейчас залез в телевизор и говорит: “Мне вот не страшен никакой кризис. Я вот иду себе по улице за пивом и вижу, что везде объявления: там грузчик нужен, а вот уборщик требуется”. Ну, ему телевизионная женщина и говорит: “Но такой знаменитый человек, как вы, хрен пойдёт работать грузчиком”. Тот аж взвился: “Ну и дурак, значит. Если кушать хочется, то не выбирают”, ну и всё такое.
— Ты знаешь, я в балете ничего не понимаю, но, по-моему, он совершенно не прав. Причём не прав ровно в той степени, что и советский Госкомтруд, что думал, что работники взаимозаменяемы. Оно, конечно, балетный танцор может уйти на работу грузчика, но через год он перестанет на этой работе быть балетным танцором. И не факт, что станет хорошим грузчиком. А пианист, если будет вентили крутить, пальцы сорвёт и в профессию не вернётся. Юрист дисквалифицируется очень быстро, а не порешай уравнения года три — чёрт его знает, вернёшься ли в свою математику переднего края науки. Пример даже есть: в девяносто первом советская наука ушла грузить и после уже не оправилась. Я как нормальный русский лесопильщик без особых перспектив, почти писатель — потому что живу под забором и питаюсь в обнимку с крысой. Тут вот в чём дело — твой балетный человек сказал благоглупость. Есть такой жанр — благоглупости, он довольно распространённый, например, его полно в дневниках интеллигентов и в шестнадцатом году, и в тридцать шестом: “А жизнь-то налаживается. Подписался на военный заём” — или: “Пайку прибавили”, “Пузо лопнет — наплевать, под рубахой не видать”. При этом благоглупость никакого отношения к реальности не имеет: если тебя вышибли с работы в пятьдесят пять, то в грузчики можно и не попасть. Но дело ещё и в том, что это сбрасывание именно не отрастающего обратно балласта — как я тебе сказал, из грузчиков обратно дороги нет. Из тех инженеров и учёных, что получили кайло в руки, никто обратно не вернулся — нам надо благодарить судьбу, что Королёв на Колыме не доехал до прииска. Получи он это самое настоящее кайло в руки... Да что и говорить — короче, как только нация находит прибежище (и оправдание) в элементарных специальностях, так она должна понимать, что дальше падать некуда: за элементарными специальностями нет субэлементарных. Ничего, только тлен. При этом в данном случае благоглупость произносит человек, который Никогда. Ни. При. Каких. Обстоятельствах. Не. Будет. Работать. Грузчиком. Судьба маленького человека повторяет судьбу нации. Даже если мы будем рассматривать идеального маленького человека, абсолютного эгоиста (который не думает, что в сильном государстве ему и его потомству будет жить сытнее, а без оного — он помрёт). Спускаясь вниз по пирамиде Маслоу, нужно каждый шаг сверять с приоритетами. Если человек думает: ну вот займусь я дауншифтингом годик, а то и два, а потом вернусь, — прочь иллюзии! Не вернёшься. Если человек думает, что само желание дауншифтинга обеспечивает прокорм семьи, — прочь иллюзии! Я там был, я там живу — ничего не обеспечивает. Внутри сферы дауншифтинга просто будет спор — что лучше: большая пайка или маленькая. О нормальном прокорме речь не пойдёт. И сама по себе внутренняя готовность пойти работать не по специальности, “если припрёт”, совершенно не говорит о здравости ума. Это говорит об отсутствии специальности, об отсутствии мобильности. Вот наши с тобой знакомые физики, что в девяносто первом двинулись в Калифорнию, — это хоть какая-то циничная здравость ума. А вот они же, торгующие йогуртами и теряющие рассудок на крикливых митингах, погружаясь в пучину рефлексии, — вовсе нет. Он будет продавать йогурты. Или работать грузчиком, пока его не выгонят с сорванной спиной.
