Джулия Стюарт - Сват из Перигора
Гийом Ладусет уютно устроился под ореховым деревом, на рябом от лишайника стуле, за покоробившимся от времени деревянным столом. Здесь он нередко трапезничал, нежа босые ноги на прохладной травке и восхищаясь изумительной пышностью своего маленького огорода. Взяв вилку, парикмахер нацелился на кусок соблазнительно пухлой колбаски. Зубцы уже изготовились пронзить кожицу, но тут рука Гийома замерла, а сам он безучастно уставился перед собой. Затем, очень медленно, парикмахер положил вилку на поднос. Теплая, крупная слеза скользнула по морщинкам в уголке его глаза, пробежала по шрамику на щеке, справилась с порогами жесткой щетины и повисла, подрагивая, на подбородке.
Но расстроил Гийома вовсе не явственный запах утиного жира и даже не вид вывешенного на веревке поодаль нижнего белья Лизетт Робер — зрелище, разбившее, по утверждению односельчан, не менее семнадцати холостяцких сердец. И не пара замеченных Гийомом крошечных черных глаз, что с интересом разглядывали его трапезу с соседской крыши. Причина столь внезапного отчаяния Гийома Ладусета была в ином: он вдруг вспомнил голову Жильбера Дюбиссона, когда тот вошел в парикмахерскую нынче днем, как регулярно делал каждые восемь недель, и опустился в кресло перед зеркалом со словами: «Как всегда, пожалуйста». И лишь когда почтальон снял кепку, Гийом Ладусет, к своему ужасу, увидел, что Жильбер Дюбиссон совершенно лыс.
Глава 2
Безволосые клиенты не входили в список проблем, которые мог предвидеть Гийом Ладусет, когда в возрасте пятнадцати лет он окончил школу и поступил в Академию мастеров-парикмахеров Перигора.[2] Отец его имел несколько иные виды на будущее своего единственного ребенка, зачатие коего потребовало столько времени, что супруга мсье Ладусета даже совершила паломничество в Брантом[3] — потереться, согласно древней традиции, о церковный затвор, что якобы способствовало плодовитости. И хотя радость мсье Ладусета от успеха данного предприятия не поддавалась описанию, вместе с ней он заполучил и источник крайнего раздражения, поскольку отныне его супруга обзавелась безоговорочной верой в любой, даже самый невероятный, крестьянский вздор. Работник заброшенной каменоломни, приспособленной под выращивание шампиньонов, мсье Ладусет целые дни проводил согнувшись над кучами лошадиного навоза — спина его пребывала в не менее бедственном положении, чем нос, — мысленно представляя себе, как малыш, которого носила его жена, с комфортом посиживает в каком-нибудь пухлом банковском кресле. Однако стоило мальчику появиться на свет, и никаких сомнений насчет его будущей профессии не осталось. Ибо порхающие пальчики маленького Гийома были самой поразительной вещью из всех, что когда-либо доводилось видеть мсье Ладусету. И всякий раз, когда мадам Ладусет с гордостью разматывала пеленки, призывая всех окружающих восхититься внушительными желудями своего ненаглядного чада, муж ее не мог думать ни о чем другом, кроме пальцев сынишки. Еще не научившись сидеть, малыш исхитрился залезть в швейную корзину мамаши, вынуть оттуда ножницы и изрезать детское одеяльце, превратив его точь-в-точь в профиль мадам Ладусет. Когда же Гийом начал ползать, матери пришлось попрятать все ножницы в доме — особенно после того, как, вернувшись однажды из сада, она обнаружила, что из занавесок в гостиной выкроены силуэты орехового дерева.
Свою навязчивую одержимость Гийом прихватил с собой и в школу. Когда классу задали сочинение о Революции на тысячу слов, мальчик вручил учителю вырезанную из бумаги модель Бастилии — в комплекте с миниатюрной гильотиной. Радости парикмахерства Гийом открыл для себя в тот самый день, когда его одноклассница Эмилия Фрэсс предложила ему горсть молодых трюфелей в обмен на обещание укоротить ее локоны цвета топленых сливок, жутко раздражавшие Эмилию, мешая карабкаться по деревьям. Гийом Ладусет охотно согласился бы и без грибной взятки. Он настоял на том, чтобы использовать свои любимые ножницы, припрятанные в саду под большим камнем. Надо отдать ему должное, парнишка ни разу не пожалел о том своем согласии — даже когда его подвергли домашнему аресту на весь остаток каникул после того, как мадам Фрэсс заявилась к ним домой и потребовала объяснить, с чего это ее единственная доченька стала вдруг похожа на задиристого петушка.
Никогда прежде не отличавшийся особым прилежанием, в Академии мастеров-парикмахеров Перигора Гийом Ладусет стал самым усердным в своем потоке. С какой-то отрешенной сосредоточенностью наблюдал он за тем, как преподаватель демонстрирует краеугольный камень парикмахерского дела — мужскую стрижку «под бокс». Не слыша ничего, кроме голоса мастера, Гийом следил, как правой рукой тот прочесывает прядь волос, перехватывает между пальцами левой и отрезает ножницами, точно по волшебству возникшими вместо расчески в правой руке. Для Гийома сия неуловимая смена была сродни фокусу. В изумлении смотрел он, какой идеально симметричной получалась голова модели, насколько прямой — точно поля в тетради, коих всегда требовал его школьный учитель, — выходила линия волос над воротником и как мазок специальной помады, наложенный движением столь проворным, что оно походило на ловкий трюк, завершал сей шедевр.
Но восхищение Гийома от овладения искусством стрижки волос, подравнивания бород, вощения усов и бритья с помазком не шло ни в какое сравнение с тем чувством, что охватило его в начале одного из занятий, когда преподаватель вдруг чиркнул спичкой, зажег тонкую восковую свечу и подошел к модели. В глазах несчастного промелькнул едва заметный намек на ужас. Сжав прядь между указательным и средним пальцами, учитель провел язычком пламени по самым кончикам волос и тут же пальцами загасил оранжевый огонек. Со словами, что процедура эта — крайнее средство для секущихся кончиков, он обработал всю голову жертвы, наполнив аудиторию чудовищным запахом паленого волоса. Гийома Ладусета то представление поразило куда сильнее, чем все, что он видел до этого в цирке.
«Руководство по парикмахерскому искусству» Академии мастеров-парикмахеров Перигора (издание второе, переработанное и исправленное) юноша штудировал с такой одержимостью, что его матушка не на шутку перепугалась, как бы сын не ослеп. В преддверии выпускного экзамена Гийом нервничал столь сильно, что четыре дня подряд наотрез отказывался от пищи, и мадам Ладусет с трудом сдерживала желание усадить сына подле себя, зажать ногами и впихивать еду силой, точно в гуся. В день экзамена Гийом напоминал цветом лица устрицу и, прежде чем войти в аудиторию, тринадцать раз проверил, на месте ли авторучка, — до того он страшился, что та испарится сама собой. Но стоило ему прочесть первый вопрос билета, «Как надлежит вести себя парикмахеру?», и аппетит моментально вернулся. Внутренне весь ликуя, Гийом написал: «Парикмахер обязан совмещать благородство и честь с чистоплотностью и доверием к себе. Прежде всего, следует остерегаться зловонного дыхания и предосудительных запахов тела. Ежедневный прием ванны обязателен. Для того чтобы сохранить постоянную клиентуру, хорошему парикмахеру надлежит всячески избегать склок, потери самообладания, кричащих нарядов, богохульств и распространения сплетен».
К моменту, когда юноша прочел второй вопрос, «Как следует прикреплять накладные усы и бороду?», он почувствовал голодную тошноту и ответил буквально следующее: «В случае усов, нанести на верхнюю губу резиновый клей, подождать, пока тот загустеет, приложить усы и осторожно прижать подходящей тканью. Если выяснится, что усы приклеились неподобающим образом, следует, предупредив клиента, сдернуть их одним рывком, с максимальной решительностью и силой. После чего приложить снова и подровнять по вкусу клиента. В случае бороды, повторить то же самое, с одним-единственным исключением: клей следует наносить в области подбородка».
К третьему вопросу, «Что нужно помнить при стрижке „полубокс“?», он уже грыз экзаменационный билет, вспоминая уроки мастера: «„Полубокс“ надо стричь с осторожностью и ясным умом. И никогда не забывать главное: после того как волос сострижен, назад его уже не вернешь».
Не в пример одному из своих сокурсников, чью модель увезли в больницу с ожогами второй степени прямо с практического экзамена, Гийом Ладусет вышел из Академии мастеров-парикмахеров Перигора с красным дипломом. В следующий же день матушка поместила диплом в рамку: первый аттестат в их роду, многие из которого не умели даже читать. Злосчастная рамка жутко смущала Гийома, когда тот носил диплом из деревни в деревню и из города в город в поисках работы. Но вскоре смущению настал конец: Пьер Рузо согласился взять парня к себе в парикмахерскую — в городке под названием Нонтрон. Всю первую неделю — спасибо каждодневным велосипедным поездкам, длившимся час сорок три минуты, — бедняга ходил точно с буханкой хлеба, вставленной между ног.
