Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8
И это будет не «бархатная революция». Бархатные революции делают агенты-цэрэушники и сексоты-фээсгэбэшники — пятая колонна демократии. Это будет жестокий и осмысленный русский бунт. Он уже зреет по подвалам и хибарам, по мансардам и ночным притонам — это наши горы и наша сельва. И сотни тысяч парней делают наколки на груди: «родина или смерть!» И мы победим! Такой вот венсерэмос! Иначе грош нам всем цена.
Назову себя Че Геварой. И пошлю на хер всю эту глобальную глобализацию глобализма. Эти жирные свиньи овладеют планетой, только когда убьют меня, отрубят мне руки и высосут из моего мёртвого черепа мой мёртвый мозг. Не раньше! Но ещё до того миллионы моих двойников моим Словом войдут в мозги миллионов и миллионов тех, кто скажет им: хватит! кто пошлёт их ещё дальше, кто наденет на свои пылающие головы чёрные береты и назовёт себя…
Мы победим! Потому что благодать круче закона! Или не победим. Ведь на дюжину осененных благодатью апостолов всегда найдётся дюжина иуд-иудеев и дюжина козлов-эллинов. Или наоборот. И тогда уже со всех сбудется как с козла молока. Ибо козлов стригут и ведут на бойню. Вот так. Засранцы-заокеанцы с королевско-папуаскими островитянами раздолбали бойню № 5 ещё в сорок пятом, в Дрездене, вместе со всем городом и всеми его мирно пасшимися козлами и козами (400 тыс. душ). Царствие тебе небесное, Курт! Но боен что-то не убавилось. А стало больше. Их стало настолько много, что все они слились в одну большую, глобальную как глобус, И имя этой Бойне — наша жизнь — Жизнь № 8.[5]
Ну, а дальше всё будет не так красиво. Приготовьтесь, друзья мои дорогие! Вы ещё не наелись манной каши из других книжек?! А я наелся… Хватит! И лапши, которою нам вешают на уши… тоже хватит! Они нас долго лечили. Теперь мы их полечим! За мной, мои милые…
«Реальность, преломлённая нашим разумом, есть единственная реальность… и в этом романе все реальная правда, за исключением нереальной неправды…»
АвторP.S. «А тем, кто не узнаёт себя в прямом зеркале, нечего пенять на кривое!»
Преамбула.[6] Несвидетель
Да, этот роман, написан ненормальным автором — нормального за такой роман расстреляли бы на месте, по крайней мере, сослали бы навсегда «без права переписки». Ненормальным, потому что нормального за такой роман били бы смертным боем левые правые и правые левые, квасные патриоты и безродные космополиты, красно-коричневые фашисты и голубые гомосексуалисты, демократы и пидормоты, нимфоманы и педофилы, футбольные фанаты и нанайские депутаты, скинхеды и жидоеды, русофобы и грибоёбы, людофаги и бабогубы, правдолюбы и любофиги, фигократы и казнокрады… и все прочие эллины и иудеи, каины и авели — кому не лень.
Этот роман — злобный пасквиль на человечество. Так скажут в любом случае. И потому я опережу всех, я скажу это сам. Злобный пасквиль! Записки оголтелого человеконенавистника! Вот так!! Вот так!!!
Это роман для ненормальных читателей. Нормальные не станут держать дома книгу, за которую их арестуют и сожгут. Сожгут вместе с ней на радость замерзающему и ехидному населению. Рукописи горят, ещё как горят! А целые тиражи просто полыхают! А-у, Геростраты!
Ненормальный роман, написанный ненормальным автором для ненормальных читателей — роман о нашем ненормальном времени, которое никогда не кончится, ведь глупость наша изначальна, беспредельна и вековечна. Роман-зеркало. Ибо судить станут по написанному в книгах… Понимаете, судить! Нас! Вас! Станут! Поглядите в зеркало! По написанному в книгах — в том числе и в этой! А уж за эту книгу с вас спросят! Мало не покажется!
Читайте!
Это роман о бестолковом и нелепом мире, который иногда именуют «безумным». Но он не безумный — не надо красивостей и штампов — он просто нелепый и бестолковый, как нелепы и бестолковы его обитатели-обалдуи.
Это роман об одном заокеанском головорезе-«командосе», который мочил почем зря всяких там вьетконговцев, шурави, талибов, боснийских сербов, иракских феллахов, русских безусых мальчишек и прочих злобных международных террористов, врагов Америки и демократии, но который в конце концов сделал свой выбор и послал Америку на хер вместе с её херовой демократией.
Это роман о моих друзьях-бандитах, очень честных и порядочных людях. Одни из них спились, другие сгнили в лагерях, третьи живут себе поживают… кое-кто прошёл даже в Думу, и меня приглашал, но я отказался — видал я эту Думу! Думоседы, ку-ку!
Это роман об одном человеке, который всё искал правду и пытался наставить род людской на путь истинный, а потом его забили камнями, но плохо забили, не до конца, и тогда он сам повесился на ржавой трубе. А бросавшие камни в него объявили его Пророком и срубили на Нём целое поле больших-пребольших кочанов конвертируемой зелёной капусты.
Это роман о моём давнем и дальнем знакомом Моне Гершензоне, отпетом и махровом сионисте-русофобе, который через три года и три дня пребывания на исторической родине в еврейских палестинах Ерец Исраэля вернулся на Русь-матушку отпетым и махровым антисемитом-жидоедом, квасным патриотом, нацболом, скинхедом и красно-коричневым писателем-«деревенщиком»…
Это роман о хмуром и подозрительном старике Ухуельцине, прятавшемся от народа то в одной загородной резиденции, то в другой. Подобно зловещему (по мнению беллетристов) императору Тиберию, заточившему себя на острове, подальше от избирателей. А может, и подобно царю Ироду, который выстроил свой неприступный замок-дворец на вершине горы… Ирод сам лично не убивал младенцев, и старик Ухуельцин детей давил не собственными руками — это их духовно роднило…
Звонок в дверь оторвал меня от писанины и сладостных предвкушений, как я их всех растребушу, раздраконю и уделаю, ух я им и ужо!!!
— Милиция!
Стражей порядка я не вызывал. Но дверь всё же открыл. У порога стоял весьма полный юноша в кителе, фуражке с нацистски вздёрнутой тульей и темных очках. Он был похож на новоиспеченного диктатора какой-нибудь латиноамериканской банановой республики.
— Я заменяю вашего участкового, — отрекомендовался юноша-диктатор. Скромно потупился, ожидая приглашения.
По-настоящему надо было выгнать гостя вместе с его банановой фуражкой и садиться за работу. Но любопытство разобрало меня.
— Чем обязан? — спросил я, препровождая юношу на кухню и предлагая чай.
Перерывы иногда тоже полезны.
— А вы что, ничего не знаете? — удивился он.
— Абсолютно ничего! — ответил я с такой прямотой и искренностью, будто и вправду не знал, ни как меня зовут, ни где я живу, ни про то, что на белом свете есть гнусные преступники и благородные милиционеры…
— Вашего соседа по лестничной клетке, что напротив… убили! — признался банановый юноша-диктотар.
Я посмотрел на него так, словно это признание смягчало степень его вины. Юноша вздохнул, потом долго писал на коленке протокол. Наконец поднял на меня глаза и спросил в свою очередь:
— Где вы были в момент убийства?
Я не мог ему рассказать всей правды про жизнь № 8, про параллельное время и перпендикулярное пространство. И потому ответил просто:
— В лесу гулял!
— Это в каком же?
Про сумеречный дантов лес объясняться на протокольном уровне тоже не очень-то хотелось. И я сказал, чтоб всё было понятно:
— В Измайловском…
— И выстрелов не слыхали?!
— Не слыхал…
Юноша заерзал. Он спешил. И потому забыл спросить меня про время и прочие дела… Он был явно начинающим и совершенно бестолковым следователем. Я сразу же пожалел, что это не я убил соседа! Потому что когда я кого-нибудь убью, мне пришлют самого матерого и хитрого следопыта, и уж тот наверняка меня прищучит. А этот нет, от этого я уйду, как колобок от бабушки…
— И правильно, что не слыхали, пистолет был с глушителем. Он тут по всему двору бегал. А те за ним! Саданут в него… и глядят, готов или нет, а тот бежать, они за ним, опять саданут… тот вроде упал, а потом опять на ноги и бежать! они за ним! Полчаса бегал… или час! Мне всё охранники из фирмы рассказали!
Это точно, под окнами у нас была какая-то фирма, и её охраняли охранники в камуфляжах с дубинками, наручниками и пистолетами. Если бы убийцы начали прорываться в фирму, они бы их точно уконтропупили. Прямо за зданием фирмы был огромный отдел внутренних дел нашего округа, там несло службу сотни три-четыре милицейских (сами себя они называли ментами). Но стреляли с глушителем, и потому менты ничего не слышали. Еще заместитель нашего участкового, похожий на бананового диктатора, рассказал мне, как бабушки, сидевшие тут же во дворе на скамейках, видели, что соседа наконец-то добили, долго вертели его, пинали, всё боялись, что оживет, потом ещё пару раз пальнули в голову, проверили по зрачкам и пульсу на запястье, вытерли руки о его рубашку, отдышались, попросили закурить у охранников… и уехали куда-то на иномарке.
