Марсель Гафуров - Территория памяти
Если при встрече со старым знакомым нам не о чем поговорить, мы говорим о погоде. На погоде держатся светские беседы. О погоде говорят все — от дворников до президентов. Американский, к примеру, президент, прилетев к нашему, прежде всего отмечает, что день выдался прекрасный и это символично, ибо наши межгосударственные отношения можно теперь назвать безоблачными. Наш президент отмечает в Америке то же самое.
Хорошо, когда погода хорошая. Но, если слишком хорошая, могут случиться неприятности. В 2002 году небеса перестарались, в России уродилось чересчур много зерна. Где-то там в Африке люди голодают, а тут нате вам — некуда девать хлеб. У населения не хватит денег, чтобы весь этот хлеб раскупить. Заграница тоже вряд ли купит, она привыкла к тому, что мы у нее покупаем. Нет надежды даже на то, что излишки разворуют: все равно некому будет продать. Озабоченное правительство страны, решив выручить земледельцев, кинуло 6 миллиардов рублей на покупку окаянных излишков. На долю Башкортостана пришлось сколько-то миллионов. Наши специалисты усмехнулись: это что дробинки для медведя, проблема этим не решается. Беда да и только…
Как при подобных обстоятельствах поступают американцы? Очень просто. Уродилось у них, скажем, слишком много апельсинов — взяли и вывалили излишки в море. Не раздавать же апельсины бесплатно, нарушая законы рыночной экономики. Совсем недавно американские фермеры разрешили проблему с излишним кукурузным зерном. Выяснилось, что обогревать дома, сжигая кукурузу, выгодней, чем жечь традиционные виды топлива. Дешевле получается. Увидев по телевизору, как они ведрами подкидывают в огонь кукурузное зерно, я подумал: а что если у нас вместо дорогого каменного угля сжигать в топках электростанций пшеницу? Себестоимость электроэнергии, наверно, понизится. Это, конечно, огорчит г-на Чубайса (надеюсь, все его знают). Не удастся ему тогда повысить цену на электроэнергию еще в два с половиной раза, как наметил. Да ничего, переживет…
Запись: «Вежливый Валентин».
В студенческие годы я постоянно отирался в редакции республиканской молодежной газеты «Ленинец». В ту пору действовал очень удобный для авторов порядок: вышел свежий номер газеты — иди в бухгалтерию, получи свои три рубля за какую-нибудь информашку. Без всяких там дней выдачи гонорара.
Рядом с редакцией, буквально за стеной (противопожарной), был расположен ресторан «Урал» с «забегаловкой» в прихожей. Сотрудники редакции и счастливые авторы, в карманах которых «кукарекали» упомянутые рубли, вечерком забегали туда, чтобы опрокинуть с устатку стопку-другую, а то и поболее. В связи с этим с ответственным секретарем редакции Валентином Пичугиным случился казус, получивший нежелательную огласку. При возвращении домой с работы с попутным посещением «забегаловки» встретилась ему на улице женщина, показавшаяся знакомой. Валентин на всякий случай сказал ей:
— Здрасьте!
— До чего же вежливым стал ты у меня, Валька! — воскликнула женщина. Это была его жена.
Запись: «Целина. Крик в ночи».
Летом 1954 года Женя Герасимова, заведовавшая в редакции отделом комсомольской жизни, сказала мне:
— Слушай, у тебя ведь каникулы, давай-ка я договорюсь с редактором, примем тебя на месяц в штат, есть такая возможность, съездишь на целину…
Мне чертовски повезло. Слово «целина» гремело и завораживало, как несколько позже — слово «космос». Я помчался на юго-восток республики, в Хайбуллинский район, единственно возможным тогда кружным путем: через Челябинск до станции Сара, оттуда на попутках до районного центра — села Акъяр и далее еще полсотни километров до поселка Целинного.
Поселок выглядел так: дощатый сарай, в котором разместилась дирекция новорожденного совхоза, два щитовых дома, еще не заселенных, и мечта романтиков — палатки, палатки… Возле одной из них под открытым небом грудой лежали товары, преимущественно телогрейки, кирзовые сапоги и консервы «Треска в томате» или «Печень трески», что-то в этом роде. Потенциальный покупатель мог в любое время взять из этой груды что ему нужно и, отыскав продавца, рассчитаться с ним.
Ко мне в качестве гида приставили юную секретаршу директора, имя ее не помню, к сожалению, не записал. Завершив дневные дела, мы погуляли вдвоем по залитой лунным светом степи. Не подумайте чего плохого, я проявил к девушке лишь чисто журналистский интерес, она вспоминала подробности коротенькой истории совхоза и порадовала меня прелестным эпизодом из этой истории.
Покорители целины начали прибывать в район в марте, их размещали в обжитых местах, а они рвались в степь, хотели скорее приняться за героическое дело. Но возникли обстоятельства, препятствовавшие их неподдельному энтузиазму. На Первомай ударил снежный буран. Вдобавок обнаружилось, что к месту работы доставлен всего один тракторный плуг. Есть трактора, а поднимать целину нечем. Из-за единственного плуга пошел спор между определившимися уже отделениями совхоза. Руководство решило: честь проложить первую борозду предоставить первому отделению, поскольку оно первое по нумерации. Ребята из третьего отделения с этим не согласились, ночью на плечах утащили плуг (эдакую махину!) на свою территорию и на рассвете первыми приступили к вспашке.
Я привез в Уфу статью о героизме целинников и цикл стихов о поселке Целинном. Эпизод с плугом вызвал у пишущей братии черную зависть. Рамиль Хакимов попросил у меня разрешения использовать этот эпизод в одном из его очерков (без ссылки на первоисточник), я, разумеется, в просьбе отказал.
В той командировке и сам я стал «героем» примечательного эпизода, о котором, опасаясь за свой авторитет, никому ни слова не сказал. После прогулки с моим прекрасным гидом я направился к палатке, где мне предстояло переночевать, как вдруг в другой — большой, шатровой — палатке раздался истошный вопль, душераздирающий женский крик. Кого-то режут, убивают? Следуя рыцарскому долгу мужчины, я кинулся спасать жертву преступника. У входа в палатку меня перехватила молодая женщина.
— Куда, дурак?!
— Там же… убивают!
— Никого тут не убивают, роды принимают. Иди, иди своей дорогой.
Здорово я оконфузился. И потом постеснялся спросить, кто и у кого родился. А ведь это было событие: в Целинном родился первый ребенок!
Двадцать лет спустя я снова побывал в Целинном. Поселок выглядел как обычное обжитое селение, выше крыш вымахали тополя. Хотелось мне повспоминать с давними моими героями о былом, повидаться с первенцем поселка. Но первоцелинники, как выяснилось, разъехались, вместо них приехали другие люди. О той роженице и ее сыне или дочери никто ничего сказать не смог.
Запись: «Башкир, комсомолец…»
В редакционном закутке, отгороженном фанерой, печатал свои снимки фотокорреспондент «Ленинца» Лутфулла Исхакович Якубов. Был он уже в годах, и фронтовая контузия сказывалась на здоровье, поэтому не всегда снимки у него получались удачные. Видя, что ответсекретарь, разглядывая снимок, морщится, Лутфулла Исхакович говорил:
— Башкир, комсомолец, чего еще надо!
Вспомнив этот «неотразимый» аргумент, я усмехаюсь и тут же гашу усмешку. Нехорошо смеяться над стариком, да еще каким!
Лутфулла Исхакович воевал в составе Башкирской кавалерийской дивизии, 76 воинов которой стали Героями Советского Союза. Ни в одной другой дивизии Советской Армии не было столько Героев. Молодежь, разглядывающая сейчас в книгах или в музеях снимки, на которых запечатлены бойцы и командиры овеянного славой соединения, обязана этой возможностью фронтовому фотокорреспонденту Якубову. Молодые сотрудники «Ленинца», случалось, передразнивали его. Получая назад забракованный редактурой материал, повторяли сакраментальную фразу: «Башкир, комсомолец, чего еще надо!» Молодость подчас жестока.
Запись: «В. Крупин. Легенда».
Я служил в армии, когда в «Ленинце» произошел переворот. Делегаты областной комсомольской конференции, разгневанные плачевным состоянием своей газеты (скучная, тираж всего около 3 тысяч экземпляров), свергли с поста ее первого послевоенного редактора. (Плюньте в лицо тому, кто скажет, что наше поколение не имело представления о демократии.)
Новым редактором газеты стал Ремель Дашкин, недавний выпускник ЦКШ — Центральной комсомольской школы (не путать с ЦПШ — церковно-приходской школой!). Заместителем к нему напросился Володя Крупин, работавший в партийно-правительственной «Советской Башкирии». Оттуда же перебежал в «молодежку» Рамиль Хакимов и из гадкого утенка превратился в белого лебедя публицистики.
Для Володи Крупина, москвича, окончившего МГУ, были открыты двери редакций центральных изданий (почему — поймете чуть позже), но он приехал в Уфу по причине влюбленности в Веру Ткаченко, распределенную на работу в «Советскую Башкирию» и ставшую впоследствии видным очеркистом главной газеты страны — «Правды». Они поженились, потом разошлись: не сложилась семья, но это к слову, главное не в этом.
