Генрих Бёлль - Ангел молчал
Он опустился на какой-то ящик и отломил еще кусочек от буханки. Хлеб все еще казался ему необычайно вкусным. Каждый раз, отламывая кусок, он сразу выедал мякоть, потом, ощутив вокруг губ приятное сухое прикосновение к хлебу, вгрызался в глубь куска. Хлеб был такой вкусный!
Внезапно он почувствовал, что за ним наблюдают, и поднял взгляд: в дверях стояла очень высокая монахиня с узким бледным лицом, губы у нее тоже были белые, а огромные глаза холодны и печальны.
Он выдавил:
— Добрый вечер.
В ответ она только кивнула, вошла в комнату, и он увидел, что локтем она прижимала к себе большую черную книгу. Монахиня направилась прямиком к желтой алтарной свече, стоявшей в железном подсвечнике между пробирками на белом столике, и кривыми ножницами сняла с нее нагар. Мигавшее пламя сразу стало маленьким и ярким, а часть комнаты погрузилась в темноту. Потом монахиня подошла к нему и сказала негромко и очень спокойно:
— Пожалуйста, немного подвиньтесь.
И села на ящик рядом с ним.
От ее синей крахмальной рясы исходил отчетливый запах мыла. Она вынула из кармана черный футляр с очками, щелкнула его крышкой и открыла принесенную книгу.
— Комперц, правильно? — опять негромко спросила она.
Он кивнул и проглотил последний кусочек хлеба.
— Ее здесь уже нет, — заметила она тихим голосом. — Ее выписали несколько дней назад, нам нужно было освободить место. Так что всех местных пришлось отправить по домам. Но я посмотрю…
— Вы ее знали? — спокойно спросил он.
— Да, — ответила она и, оторвав глаза от книги, взглянула на него. Ее холодные и печальные глаза заметно потеплели. — Но ведь вы не ее муж? — Она вновь отвернулась и начала перелистывать большие, густо исписанные страницы. — У нее было что-то с желудком, правильно?
— Не знаю.
— Господи, ведь ее муж приезжал сюда всего несколько дней назад. Он фельдфебель, как и вы. — Бросив беглый взгляд на его погоны, она перестала листать книгу, потому что добралась уже до последней страницы. — Вы служили с ним в одной части?
— Да.
— Он еще успел навестить ее и посидеть на ее кровати. Боже мой, мне кажется, прошло так много времени, а ведь это было несколько дней назад. Какое у нас сегодня число?
— Восьмое, — ответил он. — Восьмое мая.
— А мне кажется, это было так давно!
Ее длинный бледный палец теперь продвигался по последней странице книги снизу вверх.
— Комперц, — прочитала она, — Элизабет Комперц, выписана шестого. То есть позавчера.
— Скажите мне, пожалуйста, ее адрес.
— Рубенштрассе, — ответила монахиня. — Рубенштрассе, восемь. — Она встала с ящика, обернулась и сунула книгу под мышку. — А в чем дело, что случилось с ее мужем?
— Он умер.
— Он погиб на фронте?
— Нет, его расстреляли в тылу.
— О Боже! — Она оперлась о столешницу, взглянула на остатки хлеба и тихо выдавила: — Поберегитесь, в городе много патрулей. Они очень суровые.
— Спасибо, — хрипло сказал он.
Она медленно направилась к двери, но опять обернулась, чтобы спросить:
— Вы местный, сумеете сами найти?
— Да, — проронил он.
— Желаю удачи, — откликнулась она и, прежде чем отвернуться, еще раз пробормотала: — О Боже!
— Спасибо, сестричка! — крикнул он ей вслед. — Большое спасибо!
Он отломил себе еще кусок хлеба и опять принялся жевать. Теперь он ел очень медленно, спокойно, и хлеб все еще казался ему необычайно вкусным. Пламя опять выело ямку вокруг фитиля, и тот стал длиннее, а свет свечи более ярким и осветил все углы комнаты. Тут в коридоре послышался шум — легкое шарканье монахини, ушедшей с миской салата, и за ней — нетерпеливые мужские шаги.
Монахиня вошла в комнату в сопровождении доктора, поставила пустую миску и бидон под стол и принялась ковырять кочергой в печке.
— Приятель! — воскликнул доктор. — Война кончилась, мы проиграли, скиньте с себя это барахло, а железяки выбросьте на помойку!
Доктор был совсем еще молодой, лет тридцати пяти, лицо у него было широкое и румяное, но какое-то странно помятое, словно он только что проснулся, долго проспав в неудобной позе. Ганс сразу почуял запах табака и заметил, что доктор держал за спиной дымящуюся сигарету.
— Подарите мне одну сигарету, — попросил он.
— Ого! — воскликнул доктор, но все же вынул из кармана халата пачку, и Ганс увидел, что в ней остались еще две с половиной сигареты. Доктор протянул ему половинку и сказал: — Приятель, глядите в оба, чтобы вас не сцапали.
Потом вынул из-за спины горящую сигарету, и Ганс заметил, что пальцы у него толстые и желтые, а ногти ломкие.
— Спасибо, — выговорил он наконец, — большое вам спасибо.
Доктор достал из какого-то ящика ампулы, сунул нож и ножницы в карман халата и вышел из комнаты. Ганс пошел вслед за ним. Приземистая фигура быстро удалялась по темному коридору в сторону лестницы. Ганс крикнул:
— Подождите секунду, пожалуйста!
Доктор остановился, и, пока оборачивался, Ганс на миг увидел его тупоносый профиль. Догнав доктора, Ганс сказал:
— Я задержу вас на минуту.
Доктор промолчал.
— Мне нужны документы, — сказал Ганс.
— Вы шутите, приятель! — воскликнул доктор.
— Причем настоящие, — добавил Ганс. — Здесь у вас должны быть документы, лучше умершего человека. Постарайтесь, пожалуйста.
— Вы с ума сошли.
— Отнюдь. Просто я не хочу попасть в плен. Я здесь живу, у меня полно дел: нужно кое-кого разыскать. Помогите мне.
Ганс умолк. В темном коридоре он не мог как следует разглядеть лицо доктора, но почувствовал в этом сыром и спертом воздухе совсем близко его горячее дыхание.
В тишине было слышно, как где-то рядом осыпается штукатурка.
— А деньги у вас есть? — наконец прошептал доктор.
— Пока еще нет, но скоро, когда я… Когда я побываю дома.
— Эта вещь стоит дорого.
— Знаю.
Доктор опять умолк, потом выплюнул окурок, и Ганс увидел, как тлеющий огонек ткнулся в стену и рассыпавшиеся искры осветили голую грубую кладку. Потом окурок зашипел и погас в луже. Ганс почувствовал, как сильная рука доктора крепко сжала его плечо, и хриплый голос сказал:
— Подождите здесь, мне сейчас некогда.
Он отпихнул его в сторону, распахнул какую-то дверь, втолкнул Ганса внутрь и быстро удалился.
Ганс оказался в раздевалке. В кромешной тьме он нащупал узкую скамейку, опустился на нее и медленно провел ладонью по слабо пахнувшей деревом обшивке стены. Тут все вроде бы уцелело. Доски были гладкими и приятными на ощупь, но пальцы его вдруг наткнулись на что-то шелковистое — видимо, одежду. Он встал со скамьи, нашел наверху вешалку и снял вещь. Очевидно, то был плащ из мягкого тонкого материала. Ганс нащупал большие роговые пуговицы и свободно свисающий пояс, пряжка которого задела его по ногам. От плаща пахло женщиной — пудрой, хорошим мылом и даже слегка губной помадой. Держа плащ за вешалку, он ощупал его карманы: левый оказался пустым и дырявым — его рука вылезла наружу, в правом зашелестела бумага, и, сунув руку поглубже, он нашел там какой-то плоский и твердый предмет. Вытащив находку, он в темноте вновь повесил плащ на тот же крючок.
Находка оказалась металлическим портсигаром, Ганс нащупал кнопку, и крышка со щелчком открылась. Внутри были сигареты. Он тщательно их пересчитал, осторожно проводя по ним кончиком пальца. Их было пять. Он вынул две, защелкнул крышку и сунул портсигар в карман плаща.
Внезапно он почувствовал страшную усталость, от выкуренной половинки сигареты его потянуло в сон. Сунув обе сигареты в верхний карман кителя — туда же, где лежала бумажка с адресом, — он уселся на пол, прислонился спиной к стене и вытянул ноги, насколько хватило места.
Сонливость как рукой сняло. Сидеть на полу было холодно, и шея закоченела — холод пробирался от ног вверх. Ледяным воздухом тянуло из щели под дверью, и струя эта прямым ходом через позвоночник добиралась до шеи. Он встал и распахнул дверь. Из темноты на него опять пахнуло сыростью и затхлостью, из-за вони от мокрого мусора и запаха застоявшегося дыма дышать было трудно. Ганс закашлялся. Он не знал, который час, помнил только, что доктор обещал вернуться. Монахини, по-видимому, ушли. Дверь в их комнату оказалась запертой, он вернулся в раздевалку, на ощупь нашел женский плащ и надел его. Плащ был ему впору, только рукава оказались коротковаты. Сунув руки в карманы, он нашел в правом кармане носовой платок и заткнул им дыру в левом. Смял шуршащую бумажку. Потом застегнул деревянную пряжку на поясе, захлопнул дверь раздевалки и ощупью поднялся по лестнице.
Наверху тоже было темно и тихо. Там, где сквозь щели виднелся кусочек неба, оно казалось спокойным и более светлым из-за облаков. Проход в левое крыло огромного здания был завален обрушившимися бетонными плитами, сквозь щели между ними он различил в темноте полностью разрушенные комнаты, покосившиеся стальные балки и почуял отвратительный запах отсыревшей щебенки. Повернув направо, он пошел по открытому коридору и внезапно услышал дыхание множества людей: видимо, за несколькими темными дверными провалами в комнатах спали люди, спертый воздух там пропах потом, мочой и испарениями согревшихся под одеялами тел, но все эти запахи подавляла все та же отвратительная вонь отсыревшего мусора, пропитанного дымом. Теперь Ганс уже ясно слышал тихие стоны и шумное дыхание людей, а в углу одной комнаты даже увидел красноватый кончик тлеющей сигареты.
