Жаклин Арпман - Полная безнаказанность
— Доброе утро, мадам.
Я пересилил нетерпение и даже смог произнести несколько дежурных вежливых фраз, которые были выслушаны благосклонно.
— Садитесь. Я сварю вам свежий кофе, этот уже остыл, а я считаю, плохо начинать день подогретым кофе. Прошу вас.
Она кивнула на пиалу и тарелку, стоявшие прямо на столе. «Это же сколько десятилетий надо с любовью натирать дерево воском, чтобы добиться такого глянца?» — подумал я, взглянув на блестящую дубовую столешницу.
— Вы очень любезны, и я полностью разделяю ваше мнение о кофе, но мне непременно нужно позвонить: уже поздно, меня ждут на работе и, наверное, волнуются.
Она показала на маленький столик.
— Вон телефон. Звоните, как раз и кофе поспеет.
Минут за десять я разобрался с работой: отменил встречи, перенес посещение стройки, продиктовал короткий ответ на срочное письмо.
Кофе оказался вкуснейшим, хлеб свежайшим, с хрустящей корочкой, именно таким, как я люблю, и я вдруг понял, что умираю от голода.
Хозяйка кухни села за стол напротив меня и занялась горохом. Я с детства не видел, как лущат горох, теперь его покупают лущеным и свежезамороженным, чтобы сразу бросить в кастрюлю.
— Меня зовут Мадлен, — сказала она. — Я служу хозяйкам «Ла Дигьер». Вообще-то Мадлен Жандрон, но я так редко пользуюсь своей фамилией, что уж и сама с трудом ее вспоминаю.
Я сообразил, что накануне вечером не представился хозяйке. Может быть, таким деликатным образом мне напоминают о хороших манерах?
Я назвался:
— Жан Авиль. Сегодня ночью у меня сломалась машина, и прелестная молодая дама спасла меня от гибели.
— Я знаю. Жерома предупредили. Он приедет, как только узнает, что вы уже встали: ему нужны ключи от вашей машины, Жером — автомеханик.
Я не стал просить, чтобы она звонила ему немедленно: в этой женщине было нечто такое, что заставляло вести себя обходительно.
— Поблагодарите за меня человека, который взял на себя труд предупредить Жерома.
— Вы сделаете это сами, мсье. Жерома предупредила Сара. Сейчас она на вызовах, но вернется к обеду.
Вызовы, белый халат, операционная.
— Она врач?
— Ветеринар. Вчера вечером у нее был срочный вызов, иначе бы она уже десятый сон видела.
Разговаривая с Мадлен, я вдруг вспомнил, что в отчете, который продиктовал секретарше два дня назад, пропущен важный параграф и его не следует отсылать. Я хотел кинуться к телефону, но, глядя на сидевшую перед миской гороха женщину, почувствовал, что прервать завтрак будет ужасно невежливо.
— Значит, мне повезло.
— Как и псу, которого она лечила. Без нее он бы умер. Всем в округе известна ее самоотверженность.
«По сто евро за ночь», — ехидно подумал я, но тут же одернул себя: в конце концов, она впустила меня в дом, не зная, кто я такой, поверила, едва взглянув на мое растерянное лицо.
— Она так искренне хотела мне помочь и была, на мой взгляд, излишне доверчива, даже именем моим не поинтересовалась. В наше время, когда вокруг все только и кричат о том, какой опасной стала жизнь…
— У нас пока тихо.
Я выпил вторую чашку кофе, после чего решил, что имею полное право позвонить механику.
Он долго расспрашивал меня о симптомах, предшествовавших аварии, задумался, выдвинул два-три предположения и наконец сказал, что не уверен в возможности ликвидировать поломку на месте и через двадцать минут приедет с аварийным тягачом. У меня оставалось время, чтобы привести себя в порядок, и я направился в спальню.
Просторное помещение, которое ночью я принял за вестибюль, в действительности оказалось своего рода галереей, в которую выходило несколько комнат. Справа застекленные двери без занавесок смотрели во двор. Стены оклеены поблекшими обоями в стиле «модерн». Местами обои отваливались, и под ними проглядывала почерневшая от влажности штукатурка. Большие прямоугольники не обесцвеченных солнцем обоев свидетельствовали о том, что некогда на стенах висели картины. Никакой мебели, только в углу, прямо на полу — старая пишущая машинка «Ундервуд» — похожая была у моей матери. Я подошел, нажал на несколько клавиш — машинка в рабочем состоянии. В глубине комнаты в стене зияла дыра: там когда-то был камин. Я понял, почему в спальне Сариной матери стояли дешевые, купленные, скорее всего, в «Икее» кровать и шкаф, никак не соответствовавшие стилю и дивным пропорциям галереи. Вся красивая мебель была продана, взамен купили самую дешевую, чтобы было на чем спать и есть. Сара запросила с меня сто евро за комнату не от жадности, а горошек, который чистила Мадлен, наверняка выращен на собственном огороде.
Час спустя механик вынес свой вердикт: сломана важнейшая деталь, повреждены еще две или три, менять нужно все. У Жерома в запасе таких деталей нет, так что придется заказывать их у производителя.
— Это займет несколько дней. Сегодня четверг, раньше следующей недели мы их не получим.
Я был в бешенстве. Какого дьявола я купил иностранную машину, поверив рекламным посулам? Впервые в жизни я соблазнился эстетическими достоинствами вещи, от которой требовалось только одно — выполнять свое функциональное предназначение, причем сделал это с благословения бухгалтера и мадемуазель Ламбер, которая была моим критиком и совестью одновременно! Она тогда заявила, что человеку, который работает больше, чем развлекается, хотя бы орудия его труда должны доставлять удовольствие.
— А машина для вас — Господь свидетель! — именно орудие производства.
Но Жером, по крайней мере, сможет предоставить мне какое-нибудь «транспортное средство», чтобы я смог уехать?
В ответ он только рассмеялся:
— Я всего лишь скромный провинциальный механик, и машин у меня всего две: та, на которой я езжу, и аварийка. Придется ехать в Л***, там вы найдете все, что вам надо.
— Но это час пути.
— Возможно, Сара согласится подбросить вас вечером, после приема.
Я прикинул, что попаду в Л*** слишком поздно, придется ночевать в гостинице, так что до Парижа раньше второй половины дня не доберусь, а там начнутся выходные. Можно, разумеется, вызвать такси, доехать до вокзала и вернуться домой поездом, но тогда придется возвращаться сюда за машиной на следующей неделе, а она будет очень напряженной. Не стану излагать здесь ход своих размышлений, склонившей меня остаться в «Ла Дигьер» как минимум до понедельника.
— Конечно, в том случае, если меня согласятся приютить.
Он был уверен, что согласятся.
Так решился вопрос о моем пребывании в «Ла Дигьер», которое я буду помнить вечно.
После полудня Жером высадил меня у ворот. Я был раздражен, и так бы и продолжал чертыхаться в душе, не срази меня наповал красота дома и двора. Подобные вещи происходят со мной постоянно. Моя мать уверяет, что, если мне сообщат о ее смерти при входе в Базилику в Везле[1], она ни на секунду не поверит, что слезы у меня на глазах вызваны трагической утратой. Матушка пребывает в добром здравии, и я не стану обсуждать уместность подобного утверждения.
Большой квадратный двор был застроен с трех сторон: в глубине — дом, справа и слева — службы.
Здания низкие и асимметричные: семь окон большой залы, двустворчатая дверь, пять окон кухни, все пропорции так соразмерны и изящны, что у меня горло перехватило от волнения. В сочетании форм бывает нечто такое же непостижимое, как музыка, оно поет, оно дышит, а я смотрю и слышу. Сейчас я стоял перед одним из самых прекрасных домов, какие мне доводилось видеть в жизни.
Несколько неброских деталей — фигурный ключ над входной дверью, форма оконных пролетов, каменная кладка — позволяют точно датировать постройку: вторая половина XVIII века, период расцвета провинциальной архитектуры. Справа, судя по высоким дверям со скругленным верхом, располагались конюшни, слева — помещения для слуг.
Повсюду следы упадка и разрушения.
Кусок крыши, с которого, видно, ветром сорвало черепицы, закрыли брезентом, прижав полотнище булыжниками. Рамы нуждались в покраске. Все стекла были целы, но мне показалось, что некоторые вставлены не совсем правильно, не умелыми руками. Булыжный веерный настил двора местами был разбит, кроме того, на нем красовались две уродливые бетонные заплаты, положенные безвестным горе-мастером.
«Да, им понадобится немало ночей по сто евро, чтобы привести все это в божеский вид», — подумал я и невольно принялся прикидывать, во что обойдется достойная реставрация.
Она ветеринар? Сколько может зарабатывать ветеринар? Понятное дело, недостаточно для содержания такого дома.
Я вернулся в комнату и включил телефон. Меня ждало несколько сообщений, в том числе от моей секретарши, которая не стала отправлять неполный отчет и ждала моих указаний. Восхитительная мадемуазель Ламбер! Поговорив с ней несколько минут, я выяснил, что улажено даже то, о чем я еще и подумать не успел.
