Грэм Грин - Сила и слава
Мистер Тенч услышал за спиной скрип револьверной кобуры и обернулся. На него злобно смотрел таможенный инспектор. Он что-то сказал, но мистер Тенч не понял что.
— Простите? — сказал он.
— Мои жубы! — прошамкал таможенник.
— О, — ответил мистер Тенч. — Зубы? Разумеется!
Человек был без зубов, поэтому не мог внятно говорить. Мистер Тенч вырвал их все до единого. Его снова стало тошнить: что-то было не так — глисты, дизентерия?
— Скоро будут готовы! Сегодня к вечеру, — сказал он наобум.
Это было, конечно, нереально, но так он жил, вечно все откладывая. Клиент был удовлетворен. Может быть, он забудет, а если нет — что поделаешь? Он заплатил вперед. Таков был весь мир мистера Тенча: жара, беспамятство, откладывание на завтра, деньги вперед, если возможно, — за что?
Он посмотрел на медленную реку: акулий хвост, как перископ, двигался к устью. Годами корабли садились здесь на мель, и теперь они служили укреплением берега; их дымовые трубы наклонились и, точно пушки, целились в какую-то далекую цель за банановыми деревьями и болотами.
Мистер Тенч подумал: «Баллон с эфиром, чуть не забыл!» Разинув рот, он принялся угрюмо считать бутылки «Сервесы Монтесумы». 140 ящиков. 12 на 140; липкая слюня скопилась во рту. 12 на 4 = 48.
— Боже, какая хорошенькая! — воскликнул он по-английски. — 1200, 1680… — Он сплюнул и с вялым интересом стал рассматривать девушку на носу «Генерала Обрегона»; у нее недурная фигурка; глаза, конечно, слишком черные, во рту блестел непременный золотой зуб, но все же в ней было что-то свежее и юное. 1680 бутылок по одному песо за каждую…
Кто-то прошептал по-английски:
— Что вы сказали?
Мистер Тенч резко обернулся.
— Вы англичанин? — с изумлением спросил он, но, увидев круглое худое лицо, заросшее трехдневной щетиной, изменил вопрос: — Вы говорите по-английски?
— Да, — ответил тот; он немного говорит по-английски.
Он стоял неподвижно в тени, маленький человечек в поношенном темном городском костюме с чемоданчиком в руках. Под мышкой у него торчал роман: на грубо размалеванной обложке была изображена любовная сцена.
— Простите, я думал, вы обратились ко мне, — сказал он. У него были глаза навыкате; казалось, он охвачен робким весельем, будто празднует свой день рождения… в одиночестве.
Мистер Тенч сплюнул густую слюну.
— Что я такое сказал? — Он не мог вспомнить.
— Вы сказали: «Боже, какая хорошенькая».
— Что я имел в виду? — Тенч взглянул на безжалостное небо. Гриф парил там, словно наблюдатель. — Что? Наверное, эту девушку! Нечасто увидишь такую хорошенькую в этих краях. Одну-две в год.
— Она слишком молода…
— Я ничего такого не имел в виду, — устало сказал Тенч. — Может же человек просто посмотреть! Уже пятнадцать лет я живу один…
— Здесь?
— Тут рядом…
Некоторое время они молчали; тень от здания таможни, как стрелка часов, переместилась на несколько дюймов ближе к реке. Гриф немного сдвинулся с места.
— Вы с парохода? — спросил мистер Тенч.
— Нет.
— Уезжаете?
Маленькому человечку, видно, не хотелось отвечать на этот вопрос, но, будто оправдываясь, он пояснил:
— Я просто смотрел. Пароход наверное скоро отойдет?
— Через несколько часов, — сказал мистер Тенч. — На Веракрус[3].
— Он никуда не заходит?
— Куда ему заходить? — ответил Тенч. — А на чем вы приехали?
Незнакомец ответил неопределенно:
— На каноэ.
— У вас плантация?
— Нет.
— Приятно слышать английскую речь. Вы выучили английский в Штатах?
Человек кивнул. Он был не слишком разговорчив.
— Эх, что бы я дал, чтобы очутиться там! — сказал мистер Тенч. В голосе его прозвучала глубокая тоска. — В вашем чемоданчике случайно не найдется чего-нибудь выпить? Кое-кто из ваших — я знал одного-двух — держит спиртное в лечебных целях.
— Только в лечебных, — сказал человек.
— Вы врач?
Тот покосился на Тенча красными воспаленными глазами:
— Вы меня сочтете знахарем…
— Патентованные снадобья? Живи и давай жить другим? — сказал мистер Тенч.
— А вы что, уезжаете?
— Нет, я пришел сюда за… впрочем, это не важно… — Он приложил руку к животу и сказал:
— У вас нет какого-нибудь средства от… э-э… Черт, не знаю от чего. Проклятая страна. Вы не вылечите меня… Никто не вылечит…
— Вы хотите вернуться домой?
— Дом, — сказал мистер Тенч. — Мой дом здесь. Вы знаете, каков курс песо в Мехико? Четыре за доллар. Четыре, о Боже! Ora pro nobis[4].
— Вы что — католик?
— Нет, нет, это просто присказка. Ни во что такое я не верю. — И добавил без всякой связи: — Слишком жарко…
— Думаю, надо где-нибудь присесть…
— Пойдемте ко мне, — сказал мистер Тенч. — У меня есть запасной гамак. Пароход отойдет еще не скоро. Если вы хотите его проводить.
— Мне нужно было повидать одного человека, — сказал незнакомец. — Его фамилия Лопес.
— Э, да они его расстреляли несколько недель назад, — сказал мистер Тенч.
— Он умер?
— Вы знаете, как здесь это просто делается. Он был вашим другом?
— Нет, нет, — ответил человек поспешно. — Просто друг моего друга.
— Да… Так вот, — сказал Тенч. Он снова собрал всю горечь во рту и выплюнул ее на знойное солнце. — Говорят, он помогал этим… неблагонадежным… бежать. Теперь его девчонка живет с начальником полиции.
— Его девчонка? Вы имеете в виду его дочь?
— Он не был женат. Я имею в виду девицу, с которой он жил. — Мистер Тенч на миг удивился выражению лица незнакомца и снова сказал: — Вы знаете, как это бывает… — Он глянул на «Генерала Обрегона». — А эта — лакомый кусочек… Конечно, года через два она станет похожей на всех остальных. Толстой и глупой. О Боже, как хочется выпить! Ora pro nobis.
— У меня есть немного бренди, — сказал незнакомец.
Мистер Тенч взглянул на него удивленно:
— Где?
Изможденный незнакомец засунул руку в карман — должно быть, там находилась причина его нервозной веселости. Тенч схватил его за запястье:
— Осторожнее, — сказал он. — Только не здесь.
Он взглянул туда, где в полоске тени сидел на пустой корзине часовой с винтовкой.
— Пойдемте ко мне!
— Мне хотелось бы посмотреть, как отправляется пароход… — сказал маленький человек с неохотой.
— Он отойдет через несколько часов! — снова заверил его мистер Тенч.
— Через несколько часов? Точно? На солнце так печет!
— Пойдем лучше ко мне домой.
Домом назывались четыре стены, в которых он спал. Настоящего дома у него никогда здесь не было. Они направились через маленькую, сожженную солнцем площадь, где высился покойный генерал, позеленевший от сырости, и стояли под пальмами ларьки с газированной водой. Настоящий же дом лежал, словно цветная открытка в куче других открыток, — переберите пачку, и вы найдете. Ноттингем — город в метрополии, где он родился, несколько благополучных лет в Саутенде. Отец Тенча тоже зубной врач, и первое его воспоминание было о том, как он нашел в корзинке для бумаг выброшенный гипсовый слепок беззубых челюстей, похожий на окаменелости из Дорсета — неандертальца или питекантропа. Он стал его любимой игрушкой. Его пытались соблазнить детским конструктором, но судьба его уже была решена. В детстве всегда бывает момент, когда приоткрывается дверь — и входит будущее. В корзинке для бумаг лежали и знойный, влажный речной порт, и грифы. Он вытянул их как жребий. Мы должны быть благодарны судьбе, что не можем увидеть ужасов и падений, окружающих наше детство, в буфетах и на книжных полках — везде.
Мостовой не было; в сезон дождей деревня (это была просто деревня) утопала в грязи. Сейчас земля под ногами твердая как камень. Оба мужчины молча миновали парикмахерские, зуболечебницы; вид у грифов на крыше был мирный, как будто они были домашними птицами. Они ковырялись под широкими пыльными крыльями, выискивая паразитов.
— Вы уж меня извините, — сказал мистер Тенч, останавливаясь перед одноэтажной деревянной лачугой с верандой, где качался гамак. Лачуга была чуть больше остальных домишек, стоявших на этой узкой улочке, которая оканчивалась через двести ярдов болотом. Он сказал нервно:
— Хотите посмотреть дом? Не хочу хвастаться, но я здесь лучший зубной врач. Это неплохое место, не хуже других.
Гордость, неуверенно звучавшая в его голосе, напоминала растение со слабыми корнями.
Он запер за собой дверь и повел гостя внутрь, через столовую, где по обе стороны ничем не покрытого стола стояли два кресла-качалки, керосиновая лампа, буфет.
— Сейчас я достану стаканы, — сказал он. — Но сначала мне хочется показать вам… э… ведь вы образованный человек…
