Алекс Гарленд - Пляж
— Мне плевать, если ты мне не веришь.
— А я тебе не верю.
— Ну… мне на это наплевать. Послушай, — я встал на кровати в полный рост, так что наши головы оказались на одном уровне, и поднес окурок к проделанной им в сетке дыре, — если он тебе нужен, возьми его. Я хочу только одного — завалиться спать.
Когда я поднял руку, он отпрянул и оказался на свету. Лицо у него было плоское, как у боксера, а нос бесформенный — из-за множества переломов. Его нижняя челюсть была слишком велика по сравнению с верхней половиной черепа, который бы выглядел устрашающе, если бы не тело человека. Челюсть упиралась в шею, настолько тонкую, что казалось невероятным, как на ней держится его голова. Его майка свободно болталась на плечах, как на вешалке.
Я посмотрел мимо него, в его номер. Как я и предполагал, там имелось окно, но он заделал его газетами. А вообще комната была абсолютно голой.
Он просунул руку в дыру и выхватил окурок у меня из пальцев.
— О'кей, — сказал я, решив, что уже в какой-то мере контролирую ситуацию. — А теперь оставь меня в покое, хорошо?
— Нет, — спокойно ответил он.
— Нет?
— Нет.
— Почему? Что тебе… тебе что-то нужно?
— Ага, — ухмыльнулся он. — Вот поэтому-то… — он снова просунул голову в сетку, — я и не оставлю тебя в покое. — Но едва он произнес эти слова, как, по-видимому, передумал. И исчез из поля зрения, скрывшись в углу стены.
Я постоял еще секунду-другую, смущенный, но исполненный желания упрочить свой авторитет, — показать, что именно он спустился обратно первым, а не я. Потом я услышал, как он снова зажигает окурок. Ну все — хватит, решил я и снова лег на кровать.
Даже после того как он минут через двадцать выключил свет, я все никак не мог заснуть. Я был слишком возбужден, в мозгу крутилось слишком много мыслей. Пляжи, бляжи… Я устал и нервничал от переизбытка адреналина. Будь в моем распоряжении хотя бы час полной тишины, я бы наверняка сумел расслабиться, но вскоре после того, как в номере моего соседа погас свет, вернулись французы и занялись любовью.
Слыша их прерывистое дыхание и скрип кровати, нельзя было не представить их в своем воображении. Лицо девушки, которую я мельком видел вечером в коридоре, крепко врезалось мне в память. Изысканная красота. Смуглая кожа, темные волосы, карие глаза. Полные губы.
После того как они закончили, мне страшно захотелось курить (может, от сопереживания?), но я остановил себя. Я знал: если я закурю, они услышат шелест пачки или звук чиркающей о коробок спички и иллюзия уединения для них потеряна.
Вместо этого я попытался замереть на кровати и лежать без движения как можно дольше. Оказалось, что я могу так лежать очень долго.
География
Улица Кхаосан просыпалась рано. В пять утра зазвучали приглушенные клаксоны автомобилей — бангкокский вариант утреннего радиосигнала. Под полом сразу же зашумели водопроводные трубы — персонал гостиницы принимал душ. Я слышал, как служащие переговаривались друг с другом: над плещущейся водой парили жалобные звуки тайской речи.
Я лежал на кровати, прислушивался к утреннему шуму, и напряжение минувшей ночи показалось мне теперь нереальным и далеким. Хотя я и не мог понять, о чем служащие говорили между собой, их болтовня и раздававшийся время от времени смех возвращали смысл происходящему. Люди делали то, что обычно делали каждое утро, а их мысли были связаны лишь с повседневной жизнью. Наверное, они обсуждали, кто пойдет на рынок за продуктами или чья сегодня очередь подметать гостиничные холлы.
Примерно в пять тридцать щелкнуло несколько дверных замков — появились новые постояльцы, ранние пташки, и с улицы Патпонг вернулись неугомонные любители ночных развлечений. Две девушки-немки с грохотом поднимались по деревянной лестнице в противоположном конце коридора, — наверняка обутые в сабо.
Я понял, что ночь, когда я ненадолго забывался сном без сновидений, закончилась, и поэтому решил выкурить сигарету, в которой отказал себе несколько часов назад.
Ранняя утренняя сигарета подействовала на меня вроде тоника. Я лежал, устремив глаза вверх, у меня на животе покачивалась импровизированная пепельница — пустой спичечный коробок, и с каждым колечком дыма, выпускаемым в потолок, мое настроение понемногу поднималось. Вскоре мои мысли сосредоточились на еде. Я вышел из номера, чтобы выяснить, нельзя ли позавтракать в ресторанчике внизу.
За столиками уже сидели несколько путешественников, сонно потягивая кофе из маленьких стаканов. Один из сидевших занимал то же самое место, что и вчера вечером. Вчерашний приветливый немой (или все же наркоман?), судя по его остекленевшему взгляду, провел здесь всю ночь. Садясь за столик, я дружески улыбнулся ему, и человек кивнул мне в ответ.
Я взялся изучать меню, указанное на некогда белом листе бумаги и включавшее столько названий блюд, что я понял всю безнадежность моей затеи что-нибудь выбрать. Неожиданно меня отвлек изумительный запах. Мальчик-официант принес поднос с фруктовыми блинчиками. Он принес их для группы американцев, положив тем самым конец их добродушному спору о расписании поездов на Чиангмай.
Один из американцев заметил, как я смотрю на эти блинчики, и показал на свою тарелку:
— Банановые блинчики, — объяснил он. — Вещь что надо.
Я кивнул:
— Великолепный запах.
— А на вкус они еще лучше. Ты англичанин?
— Да.
— Давно приехал сюда?
— Вчера вечером. А ты?
— Я уже с неделю здесь, — ответил он и быстро откусил от блинчика, отводя взгляд в сторону. Я понял, что разговор окончен.
Мальчик-официант подошел к моему столу и застыл в ожидании, глядя на меня сонными глазами.
— Один банановый блинчик, пожалуйста, — сказал я, понуждаемый к принятию быстрого решения.
— Вы хотеть заказать один банана блинчик?
— Да, пожалуйста.
— Вы хотеть заказать напиток?
— Ага. Стаканчик «Кока-колы». Нет, лучше принеси «Спрайт».
— Вы хотеть один банана блинчик, один «Спрай»?
— Да.
Он направился обратно на кухню, а на меня неожиданно накатила теплая волна счастья. Солнце ярко освещало улицу. Какой-то мужчина устанавливал на тротуаре лоток для торговли пиратскими видеокассетами и укладывал их на столике рядами. Около мужчины маленькая девочка чистила и нарезала ломтиками ананасы. У нее под ножом жесткая кожура превращалась в аккуратные спирали. Позади нее девочка помладше отгоняла тряпкой мух.
Я закурил свою вторую сигарету за день, но не потому, что мне хотелось курить. Просто я почувствовал — сейчас подходящий момент.
Француженка появилась одна, без своего спутника. И без обуви. У девушки были стройные, коричневые от загара ноги, едва прикрытые короткой юбкой. Девушка грациозно пересекла площадку ресторанчика. Мы все наблюдали за ней. Немой наркоман, американцы, мальчики-официанты. Мы все смотрели, как она шла между столиками, покачивая бедрами и позванивая серебряными браслетами на запястьях. Когда она скользнула взглядом по ресторанчику, мы быстренько отвели глаза, а когда она выходила на улицу, мы посмотрели ей вслед.
После завтрака я решил прогуляться по Бангкоку или хотя бы по улицам, примыкавшим к Кхаосан. Я заплатил за еду и направился к себе в номер за деньгами — на случай, если придется взять такси.
Наверху, около лестницы, я наткнулся на старуху, которая мыла окна шваброй. Вода стекала по стеклу прямо на пол. Одежда старухи совершенно промокла. А швабра мелькала угрожающе близко к свисавшей с потолка лампочке.
— Извините, — обратился я к старухе, предварительно убедившись, что нахожусь за пределами постепенно расширявшейся на полу лужи. Старуха обернулась.
— Вода и электричество — несовместимы.
— Да, — ответила старуха. У нее были черные гнилые зубы. А может, они были желтыми, как горчица. Казалось, что у нее во рту полно ос. — Горячо-горячо. — Она специально начала тереть лампочку концом швабры. Вода на лампочке сердито зашипела, и к потолку устремилась струйка дыма.
Я вздрогнул:
— Осторожнее! Вас током убьет.
— Горячо.
— Послушайте… — Я сделал паузу, видя, что меня не поняли, а потом решил попробовать еще раз. Я оглянулся вокруг. На лестничной площадке кроме нас никого не было. — Хорошо, смотрите.
И я разыграл небольшую пантомиму. Я изобразил, как мою окно, а затем сделал вид, что попал воображаемой шваброй в лампочку. После этого я начал корчиться в судорогах от воображаемого удара током.
Она положила свою сморщенную ладонь мне на руку, чтобы прекратить мои конвульсии.
— Э-э, парень, — протянула она голосом слишком высоким, чтобы его можно было назвать подобревшим. — Это круто.
Я удивленно поднял брови. Я решил, что ослышался.
