Марлена де Блази - Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман
— Proprio qui, прямо здесь, — повторял он снова и снова.
Я возвращалась в гостиницу в смешанных чувствах и провела день в своем крошечном номере, лежа в кровати, наслаждаясь по обыкновению чтением Томаса Манна. Даже теперь, по прошествии стольких лет, это ежедневный ритуал. Рядом на ночном столике я клала что-нибудь вкусненькое — несколько печенюшек или, если завтрак был легким, хрустящий хлебец, который Лино из булочной через мост от моего пансиона «Академия» разрезал, наполнял острой копченой ветчиной, ловко заворачивал в бумагу. Я подтыкала под ноги стеганое одеяло и открывала книгу. Но в тот день я читала одну и ту же страницу в течение часа. И мне никак не удавалось погрузиться в мир, изображенный в романе, последовать за Томасом Манном, мысленно дотрагиваясь до влажных камней, которых касалась его рука. Сегодня я могла думать только о Питере Селлерсе.
Настырный дождь к ночи перерос в бурю, но я решила не отменять встречу. Воды лагуны выплескивались и растекались огромными пенящимися лужами, пьяцца выглядела как озеро черной воды. Порывы ветра дышали яростью. Я добралась до уютного теплого бара отеля «Монако», но силы мои были на исходе. До «Вино-Вино» меньше нескольких сотен ярдов, цель близка, но недостижима. Я подошла к стойке портье и попросила телефонный справочник, но там не было нужного мне номера. Я связалась со справочной, но и оператор за номером 143 ничего не нашел. Свидание провалилось, и не было способа связаться с Питером Селлерсом. Почему я такая невезучая? Я вернулась в бар отеля, где официант по имени Паоло набил мои насквозь промокшие ботинки газетами и разместил их около радиатора с такой торжественностью, будто бы упаковывал драгоценности короны. Я познакомилась с Паоло во время своей первой поездки в Венецию четырьмя годами раньше. Он заварил свежего чая, и я сушила ноги и подол юбки, от которой распространялся запах влажной шерсти, волновалась, с тоской поглядывая на часы и на светопреставление за залитым водой окном. Мне вспоминался мой первый визит сюда. Бог мой, как я не хотела ехать! Основной целью командировки был Рим, что вполне меня устраивало. И все-таки я очутилась в поезде, идущем на север.
— Вы едете в Венецию? — спрашивал тоненький голосок на зачаточном итальянском, отвлекая меня от римских грез.
Я открыла глаза и увидела, что поезд вытянулся из Тибуртины. Две молодые, розоволицые немки запихали наверх объемные пакеты и устроились напротив.
— Да, — ответила я по-английски, обращаясь в пространство между ними. — Впервые.
Они были серьезными, застенчивыми, покорно изучали справочник Лоренцетти по Венеции и пили минеральную воду в прогревшемся, душном купе поезда, вырвавшегося из Рима на холмы Умбрии. Я снова закрыла глаза, вспоминая свою безмятежную жизнь на виа Джулия, где у меня была комната в мансарде старинного палаццо напротив Академии искусств. Я собиралась каждую пятницу спускаться в Тестаччо, чтобы насладиться вкуснейшими потрошками в «Да Феличе». Я делала бы утром покупки на Кампо дей Фьори. Я открыла бы двадцатиместную таверну, с единственным большим столом, за который садились бы торговцы и ремесленники — поесть добротной еды, приготовленной мною. Я взяла бы в любовники корсиканского принца. Его кожа была бы смугла, сам он беден, как я, и мы пошли бы вдоль Тибра навстречу нашей любви. И едва я начала рисовать в воображении изящные черты лица моего возлюбленного, в мои мысли вторгся визгливый голосок:
— А зачем вам в Венецию? У вас там друзья?
— Нет, друзей нет, — ответила я. — Думаю, я еду потому, что я никогда не была там и, наверное, должна побывать.
Я объясняла свои резоны скорее себе самой, чем попутчице. Я уже безнадежно потеряла лицо принца и парировала:
— А вам зачем в Венецию?
— Это так романтично, — вздохнула любознательная спутница.
Мои причины были не столь возвышенны — я ехала в Венецию, потому что меня послали туда собирать материалы для цикла статей. Две тысячи пятьсот слов о bacari, традиционных венецианских винных барах; еще две тысячи пятьсот к вопросу о постепенном погружении города в лагуну; и обстоятельный кулинарный обзор. Я предпочла бы остаться в Риме. Я мечтала возвратиться на мою узкую зеленую деревянную кровать в удивительной крошечной комнате под самой крышей на четвертом этаже отеля «Адриано». Я хотела спать там, просыпаясь от солнечного луча, играющего искрящимися пылинками сквозь щели в ставнях. В Риме мое сердце бьется по-другому, я не иду, а лечу и яснее вижу. Я чувствовала души домов, проникала в их древние тайны. Я люблю Вечный город, он одарил меня пониманием, что человек — только искра, едва заметный светлячок на фоне вечности. Мне нравилось, что за ланчем, затаив дыхание в ожидании жареных артишоков, я мечтала об ужине. А за ужином вспоминала персики, которые ждали в вазе с прохладной водой около моей кровати. Я почти восстановила лицо принца в своем воображении, как поезд въехал на Понте делле Либерта. Я открыла глаза, чтобы увидеть лагуну.
Тогда я, конечно, не представляла, как быстро восхитительная старая принцесса затянет меня в свои сети, как ослепит и закружит, как только она умеет, взрывая утро выстрелами золотого света, закутывая вечер в синие сумерки мечты. Я улыбнулась Паоло, мы понимали друг друга по-родственному, без слов. Он рядом — следит, чтобы мой чайник оставался полным.
Около одиннадцати тридцати штормовой ветер стих. Я надела ботинки, не потерявшие форму благодаря газетной бумаге. Влажная шляпа на все-еще-влажные волосы, все-еще-влажное пальто на плечи; я собиралась духом для обратного рывка к гостинице. Кольнула мысль, дрожью отозвавшаяся в сознании. Я пытаюсь припомнить, сказала ли незнакомцу, где мы остановились. Что со мной? Где моя невозмутимость? Как я ни очарована Венецией, доверять этому городу не стоит.
Кажется, я действительно сообщила незнакомцу название гостиницы, потому что, вернувшись, нашла стопку розовых посланий под моей дверью. Он звонил каждые полчаса от семи до полуночи, в последнем сообщении просил передать, что будет ждать в холле в полдень на следующий день, как раз в то время, когда мы должны будем ехать в аэропорт.
Утро встретило солнышком, которое не покидало нас в Венеции почти до конца пребывания. Я распахнула настежь створки окна навстречу дню, прозрачному и мягкому, будто извиняющемуся за вчерашнюю ночь. Одетая в черные бархатные брючки и водолазку, я спустилась вниз встретить Питера Селлерса, посмотреть ему в глаза и понять, почему мимолетная встреча с абсолютно незнакомым человеком так растревожила меня. Я не слишком понимала, как это выяснить, хотя бы потому, что он, кажется, не говорит по-английски, а единственная связная беседа, которую я могу поддержать на итальянском языке, — о кулинарии. Я спустилась раньше назначенного срока, поэтому вышла наружу вдохнуть свежего воздуха и обнаружила, что как раз вовремя — я наблюдала, как он поднимается по Понте делле Мараведжа, непромокаемый длинный плащ, сигарета, газета, зонтик. Я заметила его прежде, чем он меня. И мне нравилось то, что я видела.
— Stai scappando? Вы уходите? — спросил он.
— Нет. Я спустилась, чтобы встретить вас, — ответила я, главным образом, при помощи жестикуляции.
Я попросила друзей подождать, дать мне полчаса, самое большее час. У нас все равно оставался бы запас времени, чтобы взять водное такси до аэропорта «Марко Поло», и на регистрацию на трехчасовой рейс в Неаполь. Я смотрела на него. Я действительно впервые смотрела на него. Все, что я видела, — синий цвет его глаз. Они того же цвета, как небо, и вода сегодня, и как крошечные, ярко-синие ягоды, которые, по-моему, называют mirtilli, черника. Он держался одновременно застенчиво и доверчиво, и мы брели, куда глаза глядят. На мгновение мы остановились на Понте дель Академия. Он забыл, что у него в руках газета, выронил, наклонился за ней, и — стремительный укол зонтиком прямиком в толпящийся за нами народ. И так, одной рукой придерживая газету, а зонтик, все еще угрожающий прохожим, — другой, он хлопал себя по нагрудным карманам, карманам брюк, в поисках спичек. Их он нашел, затем начался поиск следующей сигареты, чтобы заменить ту, что только что вылетела из его рта в канал. Вылитый Питер Селлерс.
Он спрашивал, верю ли я в судьбу и в существование vero amore, истинной любви. Он прятал взгляд, глядя в воду, голос его звучал хрипло, с паузами, чтобы точнее сформулировать, скорее для себя самого, чем для меня. Я немногое понимала из его слов, кроме заключительной фразы, «una volta nella vita» — встреча, перевернувшая всю жизнь. Он смотрел на меня, будто хотел поцеловать, я не была против, но догадывалась, что и зонтик, и газета полетят в воду и, вообще, мы слишком стары, чтобы разыгрывать любовные сцены на публике. Разве мы не слишком стары? Я стремилась бы к поцелую, даже не имей он глаз цвета черники, даже если бы он был похож на Тэда Коппелл. Во всем виновата магия места: этот мост, этот воздух, свет. Я бы очень удивилась, возникни у меня такое желание, если бы я встретила его, например, в Неаполе. Мы купили мороженое у «Паолино» на Кампо Санто-Стефано и присели в первом ряду столиков на солнышке.
