Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
– Уильям, – назидательно, нараспев произнес доктор Бергер, – жизнь отнюдь не сводится к скорби и славословию Господу. Если смотреть фактам в лицо, жизнь куда шире.
– Уильям, вы больше не услышите от меня того слова, – сказала доктор фон Рон, – и однако да будет мне позволено выразиться так: вы не можете отправиться в «Кроненхалле», одевшись исключительно в ваши татуировки, потому что, как вы прекрасно знаете, Уильям, в обществе не принято ограничиваться ими.
– Ах да, конечно, в обществе не принято, – повторил Уильям, хитро улыбаясь. Джек готов был спорить – его отец испытывал особое удовольствие от всего, что не принято в обществе, и доктор фон Pop знает эту особенность его характера.
– Позвольте мне, – сказал Джек. – Я вижу, как тщательно и хорошо вы заботитесь о папе. Я хочу, чтобы вы знали – моя сестра и я высоко ценим все, что вы для папы делаете. Более того, папа тоже это очень ценит.
Присутствующие от смущения стали переминаться с ноги на ногу – но только не Уильям, он, напротив, не скрывал своего раздражения.
– Джек, ты давно уже не канадец – нечего воображать, что ты на трибуне и от тебя ждут речей, – сказал ему отец. – Каждый из нас, если только захочет, умеет вести себя так, как принято в обществе. Ну разве что Гуго – исключение из этого правила, – добавил он с этой своей хитренькой улыбочкой, Джек уже почти к ней привык. – Джек, ты уже виделся с Гуго?
– Noch nicht («Еще нет»), – ответил Джек.
– Но, я полагаю, тебя просветили относительно небольших экскурсий, куда меня периодически водит Гуго, – сказал папа; улыбочка вмиг пропала, словно одно лишь слово, не обязательно «Гуго», а любое «неподходящее» слово могло в одну секунду превратить его в другого человека. – Они что, рассказали тебе об этом?
Отец не шутил, он правда опешил при этой мысли.
– Я получил кое-какую информацию, – уклончиво ответил Джек; поздно, Уильям уже накинулся на профессора Риттера и его коллег:
– Я-то думал, такую деликатную тему, как секс, отцу с сыном полагается обсуждать между собой. А вы, оказывается, другого мнения!
– Bitte, Уильям… – начал профессор Риттер.
– Нет, позвольте! Эти беседы должен вести отец! Во всяком случае, отец, достойный именоваться таковым! – продолжил Уильям. – Это моя работа! Говорить о сексе с моим сыном – моя работа! С каких это пор вы решили, что это – ваша работа?!
– Мы сочли необходимым доложить Джеку о природе ваших с Гуго прогулок, – сказал доктор Бергер. – Мы не предполагали, что вы и сами намерены поднять с ним эту тему.
– Разумеется, ведь вы привыкли смотреть в лицо исключительно фактам, – несколько успокоившись, ответил Уильям.
– Папкин, мы об этом сможем поговорить и потом.
– Точно, например, за ужином, – сказал отец и хитренько улыбнулся доктору фон Pop, та в ответ тяжело вздохнула.
– Да-да, ужин, ужин! Вам давно пора отправляться! – в возбуждении воскликнул доктор Хорват. Уильям поклонился доктору фон Pop и пропустил ее вперед, затем вышел сам. Джек последовал было за ним, но его остановил доктор Хорват.
– Какой был пусковой механизм? – шепнул австрияк на ухо Джеку; даже шептал он как из громкоговорителя. – Das Wort! («Слово!») – продолжил он. – Что это было за слово?
– «Шкура», – шепнул ему в ответ Джек. – Папа произнес слово «шкура».
– Gott! – воскликнул доктор Хорват. – Это слово из самых плохих! Этот механизм невозможно остановить!
– Рад слышать, что кое-какие остановить можно, – сказал Джек. – Кажется, слово «голый» из этой категории. Этот механизм доктор фон Pop сумела остановить.
– Ja, слово «голый» это полная ерунда, – отмахнулся доктор Хорват, – а вот слово «шкура» в «Кроненхалле» лучше не произносить. Ох, а ведь еще есть зеркала! – хлопнул он себя по лбу, словно забыл. – Ни в коем случае не давайте Уильяму смотреть в зеркало!
– Зеркала – из тех механизмов, что нельзя остановить?
– Зеркало – куда больше, чем просто пусковой механизм, – мрачно сказал доктор Хорват. – Зеркало – это das ganze Pulver!
– Что? – спросил Джек; он впервые слышал такое выражение.
– Das ganze Pulver! – воскликнул доктор Хорват. – Как бы мне вам перевести, буквально не получается… Ну хорошо, пусть будет «термоядерный взрыв».
Вечер в «Кроненхалле» начался с комплиментов – Уильям как мог расписывал свое восхищение седой прядью в волосах доктора фон Pop. Ему всегда казалось, говорил он, что однажды утром доктор фон Pop шла на работу – и тут в нее ударила молния. Не успев принять в тот день и своего первого пациента, доктор фон Pop, конечно, почувствовала, что у нее произошло что-то с головой, ведь молния поразила ее волосы до самых корней, так что те умерли и обратились из рыжих в серые.
– Уильям, вы в самом деле считаете это комплиментом? – спросила доктор фон Pop.
Разговор этот состоялся еще до того, как их усадили за стол в зале со стеной из матового стекла. Они вошли в «Кроненхалле» со стороны Ремштрассе; доктор фон Pop заслонила от Уильяма зеркала (как тот ни старался, не смог даже краешком глаза увидеть зеркало; неудивительно, он едва доставал своему эскулапу до грудей). Зеркала у входов в мужской и дамский туалеты не были видны из коридора, так что они счастливо избежали их, а зеркало над сервантом располагалось в другой части ресторана.
Уильям, несмотря на это, все пытался найти где-нибудь зеркало, но доктор фон Pop заслоняла ему обзор, а доктор Крауэр-Поппе держала его за руку. Отец постоянно оборачивался к Джеку и улыбался ему. Джек видел, как отцу весело – еще бы, пришел в роскошное заведение в сопровождении двух невероятных красавиц.
– Рут, если бы не ваш высокий рост, – сказал Уильям доктору фон Pop, – я бы мог оценить, как вы покрасили свою седую прядь – до самых корней волос или нет.
– Уильям, вашим комплиментам нет конца, – улыбнулась она ему в ответ.
Отец постучал пальцем по дамской сумочке доктора Крауэр-Поппе:
– Седативненькое наготове, Анна-Елизавета?
– Уильям, ведите себя хорошо, – ответила доктор Крауэр-Поппе.
Тот подмигнул Джеку. Доктор Хорват нарядил отца в черную шелковую рубашку с длинными рукавами; руки у него длинные, а вот рост небольшой, поэтому казалось, что ему любая рубашка велика. Седые волосы до плеч – такие же блестяще-серые, как прядь у доктора фон Pop, – делали Уильяма еще красивее, почти по-женски изящным; это впечатление усиливали и медные браслеты с перчатками – «вечерними», как их называл Уильям, из тонкой телячьей кожи, выкрашенной в черное. Папа не шел, а подпрыгивал, вылитый мистер Рэмзи; как и говорила Хетер, Уильям Бернс, несмотря на свои шестьдесят четыре года, выглядел очень молодо.
– Увы, Джек, Рут не в восторге от Радужного Билли, – сказал Уильям, усаживаясь за стол.
– Увы, папкин, она мне уже доложила об этом лично, – сказал Джек, улыбаясь доктору фон Pop, она улыбнулась ему в ответ.
– Но это все равно, – сказал Уильям и прокашлялся. – Вот что я тебе скажу, сынок. У нас с тобой две самые шикарные телки во всей этой забегаловке.
В самом деле, папа знает наизусть все реплики Радужного Билли.
– Уильям, вы просто адский льстец, – заметила доктор фон Pop.
– Джек, ты заметил, какая у Рут сумочка? – Отец указал на довольно большую сумку, почти саквояж (она не умещалась под столом), которую взяла с собой доктор фон Pop. – Я бы даже сказал, чемодан. А! Я догадался – у нее с собой смена белья! О, значит, доктор фон Pop не собирается ночевать дома! Но где же она в таком случае собирается ночевать? Как думаешь, Джек? – Он хитро-хитро улыбнулся и подмигнул сыну.
Вы только подумайте, на что он намекает! Доктор фон Pop, хочет он сказать, намерена провести ночь с Джеком в отеле «Шторхен»! Возмутительно!
– Не каждый день встретишь мужчину, который умеет хвалить такие мелочи, как дамские сумочки, – улыбнулась Джеку доктор фон Pop.
Доктор Крауэр-Поппе не стала ни подыгрывать, ни улыбаться – несмотря на облик супермодели, главной чертой ее характера оставалась серьезность, как и подобает фармакологу.
Джек знал, что она замужем, мать двоих маленьких детей, – поэтому-то отец и не стал ее дразнить, а свои игривые намеки адресовал доктору фон Pop и сыну. Начальница неведомого отдела, информировала Джека Хетер, разведена и детей у нее нет.
– Уважаемые дамы, не знаю, осведомлены ли вы, но мой сын посещает психиатра; я еще с вами и не познакомился, а Джек уже нашел себе консультанта по душевной части, – сказал Уильям. – Не расскажешь нам подробнее про это, Джек?
– Я не знаю, как в медицинском мире называется терапия, в которой я участвую, – объяснил Джек. – Я имею в виду, мне неизвестен точный психиатрический термин.
– О, его может и не существовать, – сказала доктор Крауэр-Поппе. – Просто опишите нам, что вы делаете.
– Не знаю даже, с чего начать. Доктор Гарсия – она, кстати, восхитительная женщина, ей за шестьдесят, у нее куча детей и еще больше внуков, несколько лет назад потеряла мужа…
